Завораш

СЕГОДНЯ Я ГРЯЗЕН…

Сегодня я грязен, а завтра сам стану грязью.

Карл Панцрам,

насильник, грабитель, поджигатель, убийца 22 человек.

«Это здесь. Уже близко. Идём.»

Рашка слышал разговор тех двоих ещё до того, как они подошли к его двери. Паучий слух позволял многое, как и паучье зрение, жаль, что с помощью своих искусственно выращенных глаз он не мог видеть сквозь стены.

Рашка переместился вдоль балки, на которой висел, зацепившись своими паучьими конечностями и пуская нитку слюны до самого пола.

Балка была прочной, хоть и исцарапанной острыми когтями, которыми заканчивались шесть его ног. Паучья часть его тела была темной, жилистой, покрытой крохотными жёсткими волосками. Там, где она соединялась с человеческой частью, виднелись оставшиеся после операции рубцы — десяток неровных шрамов, обозначенных пунктиром швов. Кожа здесь постепенно приобретала более светлый оттенок. Наверняка там, где начиналось человеческое тело, она была гораздо светлее, но сейчас эта часть была скрыта под одеждой.

Поджав ноги, Рашка подтянулся на балке, затем нескольким быстрыми движениями переместился на другую. На пол внизу посыпались хлопья побелки и комки пыли.

Не забыть убрать, подумал он, иначе кому-то из посетителей могла прийти мысль поднять голову и посмотреть, что же там наверху. Хотя посетителей у него в последнее время становилось все меньше. Эти двое, что топтались за дверью, были первыми за три дня.

«Несколько лет назад здесь жила женщина, которая убила двух соседских детей».

«Что? Здесь, на этой улице?»

«Прямо в этом доме. Говорят, её надоумил некий куратор. Женщина принесла ему собранную кровь детей, после чего он уплыл на одном из кораблей».

«Кровь? Это же байка, которую рассказывают в кабаках».

В дверь постучали.

Рашка оседлал балку, затем несколькими стремительными движениями достиг одного из темных углов у края крыши. Здесь он ткал паутину, вплетая один сложнейший узор в другой. Обычно в его сети редко попадался кто-то крупнее насекомых и пары живших под крышей голубей, поэтому он сам приносил добычу, клал её на одну из балок, а затем слой за слоем обматывал тончайшей будто самая лёгкая в мире ткань, паутиной.

Как и любой паук, он поглощал свою жертву, предварительно вводя ей ферменты желудочного сока. Эти ферменты постепенно растворяли внутренние органы и ткани жертвы, превращая содержимое тела в питательный бульон, который Рашка высасывал на протяжении дней и даже недель. Всё это время жертва оставалась жива.

Стук в дверь повторился.

На этот раз Рашка не обратил на него внимания. Его взгляд блуждал по теням в глубине крыши, по пыльным балкам, пока не остановился на чем-то, напоминающем тугой свёрток. Свёрток был небольшим, и на первый взгляд казалось, что взрослый человек не может уместиться в нём целиком, однако Рашка знал, что это неправда. Мог, и ещё как.

Из щели в коконе на него смотрели глаза.

Рашка не мог обмотать голову полностью, потому что жертве требовалось дышать, чтобы не умереть сразу же. Поэтому нужно было оставлять небольшую щель для носа и, возможно, рта. В какой-то момент он стал оставлять ещё и пространство для глаз. Ему нравилось наблюдать за мечущимся взглядом жертвы, за выпученными глазными яблоками, бешено вращающимися в орбитах, пока смерть не останавливала их движение навсегда.

Подобравшись в завёрнутой в кокон жертве вплотную, Рашка выпростал одну из лап, а затем аккуратно проткнул когтем слой паутины. Однако Рашка на этом не остановился, и его коготь продолжил движение, пронзая кожу, а затем — и плоть.

Крови не было. Коготь погрузился глубоко в тело несчастного, и только тогда тот открыл глаза. В этот момент по его лицу пробежало несколько крохотных паучков, которых Рашка не стал ни прогонять, ни тем более убивать.

Глаза жертвы расширились от ужаса, рот округлился в беззвучном крике. Рашка готов был поклясться, что несчастный не только чувствует все, но и осознаёт каждую минуту. Удивительно, однако страх делал соки жертвы слаще и питательнее.

— Ш-ш-ш, — прошептал Рашка, приложив палец к губам, — Ш-ш-ш.

Бух-бух-бух, доносились удары.

Похоже, кто бы это ни был, он решил не ограничиваться простым стуком в дверь.

— Ш-ш-ш, — повторил Рашка.

Так же медленно, как и погружался некоторое время назад, коготь модификанта покинул рану жертвы.

Ещё некоторое время глаза несчастного оставались широко распахнутыми, а рот — открытым, словно жертва пыталась сказать что-то.

«Похоже, никого нет».

«Давай посмотрим с обратной стороны»

И двое пришельцев принялись обходить здание.

Рашка знал, что позади строения они найдут дверь черного хода, но открыть её не смогут: уже много лет она была заколочена изнутри — с тех пор, когда одна из жертв Паука вырвалась и с криком пробежала по улицам. Тогда Рашка здорово испугался: оказывается в его твердыне, которую он считал незыблемой, есть брешь. Вскоре он вырыл колодец для тех, кто ещё дожидался своей участи, поставил на двери задвижки, а кроме того, заколотил снаружи дверь заднего хода гвоздями такими длинными, что их концы вышли с внутренней стороны — их Рашка загнул. Никто, включая самого Паука не смог бы открыть эту дверь, разве что, разбив топором.

Поэтому, когда люди ушли, Рашка успокоился. Человеческая часть в нем ещё продолжала некоторое время испуганно содрогаться, однако паучья сущность быстро взяла её под контроль.

Переместившись по балке, модификант вцепился всеми шестью лапами в дерево, оставив руки при этом свободными — и свесился.

Он висел над столом, где работал целями днями — когда не спал, не плёл паутину в одном из темных углов под крышей… и не убивал людей. В последнее время он делал это все чаще, и не только ради пропитания, а совсем по другим причинам. И как раз они, эти причины, побудившие его искать жертв вне обычного круга негодяев всех мастей, привели к его порогу двоих стражей.

А в том, что это стражи, Рашка не сомневался. Он готов был поклясться, что не только слышит скрип кожаных доспехов, но и чувствует запах масла, которыми те смазывали свои клинки неделю назад. Этот запах напомнил ему о собственной решимости.

Рашка сплёл длинную и прочную нить, уцепился ею за балку, повис верх ногами, а затем, изящно перевернувшись в воздухе, сполз вниз как по канату.

Некоторое время он раскачивался в воздухе на расстоянии ладони над прилавком, разглядывая разложенные вокруг товары. Всё это он купил, украл, отнял, выманил путём обмана или шантажа у различных людей. Некоторые из них были не менее странными, чем он сам. Был, например человек, который явился в лавку с куском бревна под мышкой, утверждая, что это обломок мачты судна-призрака, пропавшего сотню лет назад, но теперь чудесным образом вернувшегося.

Он слышал, как те двое обошли здание с обратной стороны. Стучать они не спешили, видимо решили вначале оглядеться.

Рашка слышал их тихие шаги, слышал даже как бьются сердца под кожаными нагрудниками. Ему не составило бы труда пробить тонкий слой кожи одним ударом. О, как бы он попировал!

Однако именно сейчас стоило сохранять осторожность. Рано или поздно эти двое уйдут. Конечно, они вернуться. В этом Рашка не сомневался, но их уход мог бы дать ему некоторое время.

На этот раз стучали в заднюю дверь. Затем раздалось несколько глухих ударов: теперь они наседали на дверь, толкали её.

«Бесполезно», сказал один.

«Там вообще кто-нибудь бывает?»

Рашка представил себе, как один из тех двоих пожимает плечами. Затем он вообразил, как перерезает обоим глотки и кровь заливает все вокруг пенным фонтаном. Примерно так было с его последней жертвой до того, как он извлёк из медицинского футляра скальпель и принялся срезать жабры у неё на шее.

«Может, вернёмся и расспросим того ремесленника, что дал тебе это?»

«Нет».

«Нет? Почему?»

«Просто нет».

Значит, его имя дал им некий ремесленник.

Неужели он был недостаточно острожен?

Рашка опустился на столешницу, затем соскользнул на пол с противоположной стороны прилавка. При этом он случайно задел стеклянную вазу, стоявшую на краю. Ваза рухнула на пол, разлетевшись на сотню осколков.

Люди снаружи мгновенно замолчали.

Рашка чувствовал, как они притаились. Он и сам прислушивался несмотря на то, что в ушах ещё стол грохот разбитого сосуда.

Это было странным — думать о том, какую ошибку ты мог совершить в прошлом и тут же допускать другую.

«Внутри кто-то есть?»

«Не знаю. Возможно, просто кошка».

Кошка! Однажды Рашка пытался приручить бродячего кота, но тот сбежал на следующий день — животные терпеть не могли модификантов.

Пожалуй, в этом они с четвероногими были единодушны. Иначе как объяснить, что за всеми этими убийствами стоял сам Рашка? Он не только убил тех несчастных, но и забрал у них части тел, изменённые с помощью противоестественной хирургии — той же самой, которая изменила его самого.

Имплантированные глаза, когти, языки. У одного были крылья летучей мыши, у другого — хвост, заканчивающийся головой змеи. Когда Рашка отрезал его, голова продолжала шипеть и плеваться ядом. Плавники и жабры, третий глаз на затылке, что-то напоминающее длинные иглы дикобраза, выдвигающиеся из-под кожи как самое настоящее секретное оружие.

Он убил их всех. Не помогли ни иглы, ни зубы, ни когти.

Рашка не мог сказать, почему он это делал. Страсти были знакомы человеческой части его натуры, в то время как животной части были ведомы лишь потребности.

Убийство не ради пропитания было продиктовано желанием. Ведь модификантом он стал не по собственной воле — в этом было его отличие от всех без исключения жертв. Некоторые из тех глупцов не только ложились под скальпель хирурга, но и делали это один, другой, третий раз… Змеиные языки менялись на скорпионьи жала, кожа — на чешую, пальцы — на перепонки и плавники.

Рядом с прилавком располагалась стойка с оружием. Рашка убедился в том, что дотянется до неё — на тот случай, если стражи всё же ворвутся.

Взгляд паука скользил по сверкающей поверхности лезвия алебарды, паучьи мысли медленно ворочались в отливающей серебром голове.

Вряд ли стражи войдут просто так. Однако стоило быть готовым ко всему. И Рашка принялся ждать. В конце концов, ожидание — это то, что получается у пауков лучше всего.