Завораш

ЧЕЛОВЕК ИЗ ГОРОДА ВЕРВИЙ

— Дидактик Телобан? — стук в дверь повторился. — Дидактик Телобан?

Телобан не повернул головы, и его лицо при этом осталось невозмутимым. Отщипнув от лежавшей неподалёку буханки, он скатал шарик. Затем ногтем большого пальца разделил мякиш надвое и разломил. Одну из половинок он бросил в рот, а другую протянул существу, сидевшему перед ним на столе. Игуана выстрелила длинный язык, и, заглотнув лакомство, уставилась на него всё тем же немигающим взглядом.

Телобан чувствовал, что незваный гость не собирается уходить. Наверняка в этот момент он прислушивается и гадает, почему дидактик, который, по слухам, покидает комнату лишь с наступлением темноты, сейчас, в самый разгар дня — отсутствует.

Взяв со стола каменную плошку, на дне которой плескалось масло, он подлил немного в светильник. Свет лампы сделался ярче, но не настолько, чтобы разогнать царивший в комнате полумрак. Узкая кровать, шкаф, полупустая полка с книгами: всё тонуло в сумерках.

В прежние времена кто-то забил единственное окно досками. Незадолго до того, как комнату занял Телобан, здесь жил один из последователей Всевоплощённого. В результате стены, пол, а во многих местах потолок оказались заполнены цитатами из священных книг. Временами, лёжа в кровати, Телобан видел перед собой нечто вроде: «Бог есть Вершина», и усыпал, размышляя об этом.

***

В библиотеке царил переполох, но такой, который может царить лишь в этом почтеннейшем из мест. Если здесь и кричали — то делали это шёпотом, если топали от негодования — то так, чтобы не мешать окружающим, а разведённые в стороны руки разводились не слишком широко — мешали гнущиеся под тяжестью книг стеллажи, между которыми не смогли бы разминуться и двое, не пробормотав друг другу слова извинения.

Когда Телобан вошёл, два библиотекаря как раз спорили о чем-то. Поглощённые перебранкой, они не обратили на него ни малейшего внимания. Воспользовавшись этим, Телобан незаметно проскользнул в читальный зал, где миновал два ряда столов с придвинутыми к ним стульями, которые сейчас пустовали… и едва не столкнулся с мальчишкой, бежавшим куда-то с огромной стопкой книг в руках. Следом за ним спешил другой, и у этого стопка была ещё выше. Оба исчезли в одном из узких дверных проёмов, ведущих в небольшие кельи, где до изобретения печатного станка работали переписчики.

Прежде чем дверь за ними захлопнулась, Телобан успел заметить, что таких книжных стопок набралось множество.

Книги были повсюду: на столе, за которым некогда работал переписчик, на подоконнике, на полу. А ещё он увидел библиотекаря, который поочерёдно брал каждую книгу и перелистывал. Уже перелистанные тома отправлялись в отдельную стопку, пока весьма скромных размеров.

Остановив одного из мальчишек, у которого из-за стопки книг торчала лишь макушка, Телобан спросил:

— Что происходит?

— Что? А, это… Кто-то испортил книги, — и, прежде чем Телобан успел задать следующий вопрос, мальчик умчался.

Миновав ещё несколько келий, где также работали библиотекари, он свернул в один из пустых коридоров.

Светильников поблизости не было, поэтому приходилось идти на ощупь. Это напомнило ему годы, проведённые в Дымном квартале. Так называлось место на окраине Старого города, окружённое многочисленными мастерскими. Дома здесь стояли почерневшие от копоти, а от одного крыльца к другому тянулись верёвки, поскольку только с их помощью можно было отыскать дорогу в горчичном тумане.

Каждый год находились те, кто по ошибке забредал в его пределы и, бывало, исчезал навсегда. Сгинул в тумане, так говорили. То же самое повторяла и его мать, прежде чем болезнь лишила её сил.

Однажды он и сам потерялся. Это произошло год спустя после того, как мама умерла. Отца у него никогда не было, так что с тех пор он жил в доме двоюродной тётки, которая была бы рада, если бы однажды он просто не вернулся. Сгинул в тумане. Именно об этом Телобан подумал в первую очередь, когда бечева порвалась, и он неожиданно оказался абсолютно один на окутанной дымкой улице. К счастью, он ходил этим маршрутом раньше, и знал, что поблизости есть другая тропа, нужно было лишь добраться до неё. Для этого ему пришлось бы идти шагов двадцать, продвигаясь на ощупь.

Где-то залаяла собака, ей ответила другая. Вдалеке плакал ребёнок, и Телобану пришло в голову, что тот потерялся, как и он сам.

Телобан осторожно переставлял ноги, поскольку в тумане было легко оступиться. Наверняка именно эта предосторожность и уберегла его от наброшенной на голову петли. В последний момент он сумел увернуться, и удавка лишь скользнула по шее. Чьи-то руки обхватили его сзади, жёсткая верёвка опутала запястья. На голову ему одели мешок, завязки которого тут же затянули.

«Не дёргайся, — прошипел на ухо чей-то голос, — Хуже будет».

Следующим, что помнил Телобан, был долгий путь через Дымный квартал.

Его похитители двигались молча, без остановок, всё время в одном и том же ритме, пока ему не стало казаться, будто он качается на водах некого тёмного океана. Внутри мешка пахло рвотой, а сил теперь едва хватало на то, чтобы удерживать ускользающее сознание. Он не мог сказать, сколько времени прошло. В какой-то момент ему показалось, будто они поднимаются по ступеням. Лязгнули засовы, заскрипели петли, кто-то произнёс несколько слов, ему ответил другой голос — и подъем возобновился.

Восхождение продолжалось и после того, как Телобан потерял счёт ступеням, замкам и дверям, которые они запирали…

Думая об этом, он пересёк коридор, в конце которого обнаружилась дверь. На ощупь дерево напоминало выбеленную солнцем кость, которая со временем становится лишь крепче. Поддавшись после первого толчка, дверь распахнулась без единого звука.

На этот раз перед ним был коридор ещё меньшего размера. Телобан чувствовал, как с обеих сторон ему на плечи давят стены. Его пальцы скользили по их шершавой поверхности. Некий жучок пробежал по его запястью и, осмелев, стал взбираться под рукавом, цепляясь колючими лапками за волоски на коже, однако Телобан не стал тратить на него время.

Вдохнув прохладный воздух с привкусом плесени, он попытался уловить другие запахи. В темноте обоняние было вторым зрением, именно поэтому Телобан так восторгался рептилиями. У всех них, включая ящериц и черепах, был превосходный нюх.

Двигаясь осторожно, он не переставал прислушиваться. Абсолютной тишины не бывает: он понял это, как только похитители затворили за собой дверь. Предварительно они разрезали верёвки на его руках и сорвали с головы мешок. Ещё некоторое время Телобан не мог двигаться. Он лежал, прислушиваясь к звукам за дверью и гадая, что будет дальше.

Дверь открылась только неделю спустя.

***

Впереди послышались голоса, и Телобан замер, прижавшись к стене.

Двое людей вышли из бокового коридора. Огонёк их единственной свечи заставил тени на стенах трепетать и тянуться к источнику света, словно руки уличных попрошаек. Люди свернули в другой коридор, и свет померк, а затем и вовсе исчез. Ещё некоторое время Телобан прислушивался к звуку их шагов, затихающему вдали.

***

… Когда дверь комнаты, где его держали, наконец открылась, он увидел одного из них, человека в просторном облачении с покрытой капюшоном головой. До этого еда и смена белья появлялись будто бы сами собой. Скорее всего, за ним наблюдали, и невидимые соглядатаи проделывали свои фокусы, пока он спал. В том числе заменяли единственную свечу в закопчённом канделябре и выносили ведро с нечистотами (позже он узнал, что это было обязанностью младших воспитанников). Однако незнакомец пришёл вовсе не за этим. С собой у него была связка сальных свечей, которую он прижимал к груди, вощёная табличка и несколько заострённых палочек для письма.

Человек шагнул в его комнату, но дверь закрывать не стал. Из тёмного коридора позади неё тянуло холодом, приятно освежающим затхлый запах каземата. Огонёк свечи на столе затрепетал и едва не погас. На мгновение комната погрузилась во тьму. Телобан мог бы воспользоваться этим, оттолкнуть его и бросится наутёк, как проделывал это сотни раз, петляя затянутыми туманом улочками Дымного квартала, однако не стал. И не только потому, что знал, что за ним по-прежнему наблюдают, но ещё и потому, что ему попросту некуда было идти.

Как ни странно, все, что от него требовалось — это усердно учиться. Учителя приходили и уходили, одни книги сменялись другими, а исписанные с обеих сторон свитки тщательно выскабливали, чтобы иметь возможность писать на них по новой.

Сначала была грамота. Телобан не умел читать, но знал буквы и мог написать собственное имя — трюк, которому он научился, работая на посылках то в одной, то в другой мастерской. За грамотой следовал счёт: сложение, вычитание. Затем настал черед истории, географии, основ философии. Так, например, он узнал о существовании частей света, отделённых друг от друга океанами солёной воды. Поверить в это было так же сложно, как и в то, что мир вокруг населяет столько людей, скольких нет и в десяти городах, подобных Аскеррону.

Спустя какое-то время Телобану разрешили покинуть комнату, но лишь за тем, чтобы перейти в другую, размером больше. Здесь десяток мальчишек упражнялись с оружием и без него, орудуя голыми руками словно стайка дерущихся подмастерьев. Они лазили вверх и вниз по подвешенным к потолку канатам, перескакивали с перекладины на перекладину, подпрыгивали на натянутых над полом сетках, взмывая на немыслимую высоту… Некоторые были одного с ним возраста и выглядели такими же растерянными, однако большинство не обращали на них никакого внимания. Телобан видел, как один из тренирующихся угодил другому палкой по голове, и тот расплакался, однако никто даже не посмотрел в их сторону.

Это и в самом деле была Башня, самая высокая из тех, что знал Телобан. Бесконечные уровни возносились на высоту десятков этажей, столько же их уходило вниз, где они превращались в тоннели, запутанные, словно корни старого дерева. В глубинах этих подземелий располагались лаборатории, где варились десятки всевозможных снадобий. Здесь в застеклённых теплицах, снабжённых искусственным освещением и подогревом — по трубам текла горячая вода — выращивались разнообразные травы. Можно было днями напролёт ходить вдоль и поперёк, петлять между одиночными клумбами и огромными оранжереями и ни разу не встретить похожей расцветки, формы листьев или цветков. Одна часть растений использовалась для приготовления лекарств и целебных мазей, другая — для различных ядов. В сыром и теплом полумраке уровнем ниже для этих же целей выращивались грибы. Белые, черные, с широкими и узкими шляпками, на толстых и тонких ножках, покрытые черной вязкой слизью или длинными волосками, свисающими словно бахрома. Однажды Телобан видел, как похожие волоски внезапно ожили, вытянулись в сторону ничего не подозревающего мальчишки и коснулась его кожи. В следующее мгновение несчастный рухнул замертво.

К концу первого года из двенадцати сверстников, с которыми он делил комнату, осталось всего трое. Многие просто исчезли, и Телобан гадал, ушли они по собственной воле или нет. Среди тех, кто остался, был паренёк, который привлёк его внимание в первый день — тот самый, что заплакал, получив удар по голове. Теперь он уже не был тем пугливым мальчишкой, начинающим дрожать всякий раз, когда перед ним оказывался противник с оружием. В его глазах появился странный блеск, будто в тёмный омут бросили пару монет. Подобный взгляд Телобан нередко встречал у тех, кто соседствовал с ним в Дымном квартале. Такое же выражение было и в глазах его матери перед тем, как она сделала последний вздох.