Завораш

ОДИНОЧЕСТВО — ДУРНАЯ ПРИВЫЧКА

Когда Энсадум вошёл, держа перед собой свечу, отпрянули не только таившиеся по углам тени, но и лежавший на кровати крылатый.

Казалось, тому хватало сил не только на это стремительное движение, но и на борьбу, если пришлось бы сражаться. Практик был уверен, что ангел будет относиться к нему недоверчиво и с осторожностью. Поэтому, сжимая свечу в одной руке, в другой он нёс чашку с водой. Не столько потому, что считал, будто ангелу непременно захочется пить, сколько в знак добрых намерений.

Для того чтобы добыть воду, Энсадум собрал снег снаружи. Ему пришлось обойти дом несколько раз и даже отправиться в небольшой вояж по Пустошам. Кружку практик отыскал в доме, среди другой посуды, пыльной и старой. В другой части дома он обнаружил свечи, коробок спичек и даже небольшой подсвечник. Всё это каким-то чудом уцелело от сырости и тлена… Впрочем, не исключено, что вещи были принесены сюда недавно — специально для бутафорского представления с покойником.

Кем был тот человек и его слуга? Похоже, Энсадум никогда не узнает.

Когда он вернулся в дом, ангел ещё спал. Дожидаясь, пока снег в кружке растает, Энсадум бродил по дому. Жилище оказалось давно заброшенным. Кое-где протекала крыша, перекрытия между вторым и первым этажом сгнили и разваливались прямо на глазах. Как странно, что он не заметил этого в прошлый раз. Возможно, в сумерках всё выглядит иначе?

Несмотря на ветхость лестницы и перекрытий, Энсадум все же рискнул подняться на второй этаж. Только в одной комнате нашлась кровать, куда он и положил крылатого, который все ещё пребывал без чувств.

Перенести ангела оказалось делом несложным. Тело крылатого почти ничего не весило. Энсадум вспомнил, что читал некогда о птицах: кости у них полые. Наверняка и у ангелов было так же.

Практик размышлял об этом, входя в комнату. А затем он увидел широко распахнутые глаза — все белые, как и кожа ангела, отливавшая в свете свечи перламутром. В этот момент Энсадум понял, что на самом деле ангелы и люди не похожи. Не крылья или их отсутствие отличало одних от других, а глаза. Таких глаз Энсадум не видел ни у кого.

Ангел заговорил. Удивительным образом в модуляциях его голоса сочетались удивление и гнев. Как будто в одно предложение или в горстку слов закладывался совершенно различный смысл.

Разумеется, Энсадум не понял ни слова.

Ангел попытался встать. Даже в скудном свете было видно, что дело плохо: обе его ноги были сломаны, как и рука. Всё тело крылатого превратилось в сплошной синяк. В памяти Энсадума всплыл образ мёртвой птицы, которую показывал ему отец. Её крылья и крылья ангела отличались размером, формой и цветом перьев, и всё же между ними было много общего.

Какими огромными они были! Наверняка, если бы ангел развёл крылья в сторону, они заняли бы всю комнату.

Ангел сделал очередную попытку подняться, но не удержался и рухнул на кровать, выбив столб пыли. Энсадум ожидал, что ветхое дерево развалится, однако ложе выстояло.

Когда Энсадум подошёл ближе, необычные белые глаза крылатого были закрыты. Очевидно, ангел лишился чувств. Практик поставил подсвечник с горящей свечой на трюмо, попутно взглянув на себя в зеркало и не узнав этого небритого, грязного и измождённого человека. Затем подошёл к окну и одним движением раздвинул пыльные шторы. В комнату хлынул дневной свет, такой же серый, как и пыль, лежавшая вокруг толстым слоем. Пепельный свет.

Неожиданно в его памяти всплыли слова, которые мать часто повторяла после смерти брата: похититель всего.

Одно время Энсадум считал, что она называет так практика, забравшего кровь брата. Ведь в буквальном смысле он похитил брата, его личность, саму суть Завии. Интересно, верила ли мать, что из крови её старшего сына когда-нибудь извлекут достаточно воспоминаний для того, чтобы… Для чего именно?

— Похититель всего, — произнёс он вслух, стоя у окна и глядя на Пустоши впереди.

Где-то там, вдалеке, находились похожие на скелет останки корабля. Сейчас их вновь затянуло туманом. Постепенно белая пелена приближалась. Ещё совсем немного — и дом окажется в её власти. Словно островок посреди неспокойного моря.

Мысли путались, в ногах ощущалась слабость. Энсадум облокотился на подоконник, прислонил лоб к пыльному холодному стеклу. На нижнем этаже стекла отсутствовали. Трудно сказать, побрезговал бы он убежищем, если бы и в этой комнате в рамах зияли провалы. Наверняка нет, лишь бы хватило сил приспособить занавеску в качестве защиты от холода.

Энсадум посмотрел на ангела. Тот лежал без чувств, разметав огромные крылья в стороны. Только сейчас практик понял, насколько продрог. Он осмотрел свою одежду: рваные штаны, куртку, которую носил под плащом. Но плаща давно не было, а куртка превратилась в лохмотья: один рукав оторван, другой распорот по шву. Если в этом тряпье оставаться на улице достаточно долго, можно окончательно замёрзнуть.

Даже в доме было холодно. Разводы чёрной плесени на стенах казались картой мира, такого, в котором легко потеряться. Снег в кружке давно растаял. Энсадум попробовал отхлебнуть немного. Жидкость была грязной, холодной и отдавала мазутом. Наверняка где-то в доме найдётся камин. Можно сломать что-нибудь из мебели для растопки. Найти посуду, а затем насобирать достаточно снега, чтобы хватило на пару кружек чая. Теперь Энсадум думал, что горячее питьё подошло бы гораздо лучше. Да, пожалуй, согреться — вот что им сейчас нужно.

Мысли Энсадума вновь перескочили на совсем другое. Ведь дом стоял здесь до Разрушения и наверняка был покинут не сразу. Значит, он постепенно приходил в упадок. Процесс занял годы, самое большое — десятилетие. Сколько нужно для того, чтобы все начало стремительно увядать: производство, социальные институты? Как оказалось, не так уж много. Для некоторых вещей достаточно пары лет, для других хватит и нескольких месяцев.

Ангел за его спиной пошевелился и пробормотал сквозь сон. Это могли быть слова ангельской речи, могла быть и бессмыслица вроде той, что произносим все мы во сне. Не бывает никаких шпионов, выдающих тайны во сне, как и тех, кто терпеливо ждёт с блокнотом и ручкой у их ложа.

На негнущихся ногах Энсадум преодолел расстояние до кровати, тяжело опустился на пыльный матрац. Ангел был так близко. От него пахло… Чем-то острым. Свежестью и небом, как после грозы. Похожий запах можно было почувствовать на воздушном причале, когда к нему приближался один из дирижаблей. От этих небесных китов всегда странно пахло: маслом, солёным ветром и солнцем, хотя как именно пахнет солнце, Энса объяснить не мог. Наверное, оно пахло всем тем, что они потеряли: ярким тёплым светом, летом, цветами. Нынешний мир был не похож на тот, утраченный, как не были похожи настоящие птицы и те, что были изображены в его блокноте.

Энсадум растянулся на кровати рядом.

От ангела исходил жар. Энсадум вытянул руку и коснулся кожи крылатого. Конечно, он прикасался к нему, когда нёс к дому, однако тогда прикосновения были неосмысленными, по необходимости. Сейчас же он пытался ощутить больше, чем просто жар, исходящий от кожи ангела. В этот момент он подумал о том, к скольким телам он прикасался, будучи практиком. Кровь скольких забрал? Ради чего? Чтобы склянка с эссенцией пополнила хранилище в Курсоре? Энсадум прислушался к дыханию ангела: оно было частым и неглубоким. Словно дышал напуганный ребёнок. Интересно, подумал он, сможет ли он забрать кровь ангела, если тот погибнет? К сожалению, у него не было ни его саквояжа, ни инструментов. Но ведь собрать кровь он может? Наверняка пригодилась бы кружка, в которую он собирал снег…

Дикие, необычные мысли.

От кожи ангела Энсадум перешёл к дивным перьям на его крыльях. Крылья выглядели не лучшим образом: грязные, потрёпанные. Однако в них по-прежнему читалась красота. Линии были безупречными, ряды перьев — идеально ровными.

Взяв крыло в руку и подняв над грязным, пыльным матрасом, Энсадум в очередной раз удивился, насколько оно большое. Пожалуй, при желании ангел мог бы завернуться в собственные крылья. Придвинувшись ближе, Энсадум водрузил крыло сверху, почти целиком укрывшись под ним.

Под крылом было тепло. Все звуки терялись, пропадали. Даже беспокойные шумы дома, и те звучали как будто в отдалении. Всё исчезло, всё растворилось. Закрыв глаза, Энсадум вспомнил небо, парящих в нём птиц и огромные куски суши, передвигающиеся своими неведомыми маршрутами — Небесные острова. А затем вспомнил тёмный коридор и приоткрытую дверь в комнату Завии, и запах, и тихие шаги практика, уносящего прочь свой саквояж.

Смерть, вновь пришло ему в голову. Смерть — похититель всего.

Да, именно так.