Завораш

— Ну чего ты там барахтаешься?

Вновь смех, хлопки. Кто-то несколько раз прерывисто свистнул.

— Обними его покрепче!

— Голубки!

— Как водичка?

И все в таком же духе. Кошель тем временем незаметно перекочевал из потайного кармана за поясом Спитамену за пазуху.

Вынырнув на поверхность, он обнаружил, что солдат стало как будто больше. Теперь они выстроились в линию вдоль набережной.

Странное дело, но о нем похоже забыли. Он видел, как солдаты начали теснить зевак от парапета, подталкивая прикладами ружей. Кто-то негромко возмущался, кто-то старался увернуться и по-прежнему стремился к ограждению, однако большинство повиновалось.

Внезапно сверху послышались крики. Поначалу Спитамен принял их за все то же бурное ликование толпы, но затем прогремели первые выстрелы.

Один выстрел, второй, затем сразу несколько. С того места, где он находился, Спитамен видел лишь край набережной, который заволокло пороховым дымом. А мгновение спустя из клубящегося тумана возникла фигура солдата с оружием в руках. Недолго думая, солдат прицелился в направлении Спитамена и выстрелил.

Спитамен нырнул. Воду рядом прорезали пули.

Спустя некоторое время — один или два удара сердца — в воду рядом рухнуло первое тело. Все это время Спитамен находился под водой. Воздуха в легких не хватало, но вынырнуть сейчас было бы настоящим самоубийством.

Несчастным, тело которого опускалось сейчас на дно, был человек, ещё недавно орудовавший багром. Его глаза были широко распахнуты, из открытого рта поднималась струйка крови. Почти сразу же рядом рухнуло другое тело: какая-то женщина.

Бешено работая руками, Спитамен попытался плыть. И хотя он больше не видел мертвецов в мутной воде, он чувствовал их присутствие. Один раз совсем рядом мелькнула чья-то рука и ему пришло в голову, будто один из них пытается дотянуться до него. Спитамен отпрянул, закричал, выпуская из лёгких остатки воздуха, рванул вверх. Его уже не пугало что, вынырнув, он станет мишенью для солдат. Гораздо страшнее было остаться здесь, в темной воде, наедине с мертвецами.

Он все плыл и плыл, но так и не достиг поверхности. Холод окутал его, струи воды скользили по коже. В последней отчаянной попытке выбраться он рванул вверх, но натолкнулся на преграду. Как будто кто-то поставил между ним и миром снаружи стену, не желая выпускать из этой темной, промозглой обители.

Перед тем, как его сознание померкло, Спитамен понял, что тонет. Откуда-то со дна этого холодного, безжизненного ничто поднялась ласковая рука, обняла его и увлекала за собой…

Спитамен медленно приходил в себя. Он лежал на берегу канала, окружённый мусором словно некий жадный божок — мелкими подношениями своих почитателей. Неподалёку две женщины стирали белье. В стороне от них, стоя по колено в воде, мылись несколько мужчин.

Внезапно бок пронзила острая боль. Оказалось, пока он лежал, к нему подобралась стайка мальчишек, и один из них ткнул его острой палкой. Спитамен вскрикнул от боли, чем до смерти напугал оборванцев. Те бросились врассыпную. Женщины прекратили стирать и подняли головы, мужчины отложили мочалки и направились к нему.

Спитамена подняли на ноги, усадили, после чего одна из женщин подала ему чашку воды (как будто он недостаточно нахлебался, плавая в канале!). И всё же Спитамен не стал отказываться.

Ему с лёгкостью удалось уйти от расспросов, тем более, спрашивать-то было особенно не о чем. Сам он, потягивая мутную жижу, задумался: зачем солдатам понадобилось стрелять в толпу?

Наконец женщины потеряли к нему интерес и отправились по своим делам, унося корзины с бельём. Мужчины ушли ещё раньше. Даже оборванцы, все время наблюдавшие за ним издали, и те утратили интерес. После того как ушли взрослые, они пробовали швырять в него камни, подобранные на берегу канала, но не дождавшись реакции, бросили это занятие.

«Полоумный», — прозвучало в его адрес.

«А может, одержимый?»

«Ага, как тот тип, что потрошит людей по ночам».

Оборванцы уходили. Спитамен смотрел на их потемневшие от грязи спины. Наверное, до поздней ночи будут бродить в поисках вещей, которые могло бы вынести течением. Что там кто-то из них сказал о потрошителе?

«А, может, это он и есть?» — расслышал Спитамен слова одного из мальчишек.

Три нечёсаные головы повернулись в его сторону. Хоть их и разделяло приличное расстояние, по спине у Спитамена пробежал холодок. Что ж, снайперами они оказались неважнецкими, может, копейщики из них не лучше?

В самом деле, что им стоит вообразить, что он представляет опасность? Их родители (если у них действительно были они), только что вытащили грязного, ослабшего, до смерти напуганного человека из канала. Так почему бы ему не оказаться тем самым потрошителем, который, по их словам, убивает людей?

«Не, этот на душегуба не похож. Больше на придурка похож».

Спитамен не собирался доказывать иное. Что ж, придурок так придурок.

Один из оборванцев пнул в его сторону груду мусора, другой плюнул, третий, видимо, чтобы не отставать от первых двух, выставил средние пальцы обеих рук в общеизвестном жесте.

Спитамен ещё некоторое время сидел, стараясь перевести дыхание, но каждый раз его мысли возвращались к стрельбе у набережной и к словам детей о ночном потрошителе.

— Эй, — крикнул он вслед уходящим оборванцам, — А этот потрошитель — он многих убил?

Грязные лица вновь повернулись к нему. Теперь они казались ему удивительно взрослыми.

— А тебе чего?

Спитамен пожал плечами, притворяясь, ему и в самом деле безразлично.

В это же самое время что-то внутри него клокотало и кричало, пытаясь вырваться на волю: вот оно! Точно такое же чувство он испытал, когда коснулся плавающего в воде мертвеца. Особенно запомнился ему красный шнур, которым были связаны руки несчастного. Спитамен до сих пор помнил, как покачивались в воде его распущенные концы, похожие на густые кисточки или на диковинные морские водоросли.

В тот момент, когда вокруг началась суматоха и ему пришлось спасаться, видение шнура начисто выскользнуло из его памяти. Но теперь картинка вновь всплыла у него перед глазами: посиневшие до черноты руки мертвеца, стянутые у запястий красной бечевой…

Что-то было в этом шнуре… Что-то неправильное.

И знакомое.

Говоривший мальчишка подступил ещё на шаг. Этого оказалось достаточно, чтобы Спитамен ощутил исходящий от него рыбный запах. Сам он давно жил на улице, но, похоже, эти дети родились здесь.

И умрут, так и не покинув своего тесного мирка, подумал он.

Вряд ли кто-то из них способен отправится в путешествие, разве что на рыболовной шхуне…. Или умеет читать. Или годен на что-либо, кроме того, чтобы пополнить и без того богатый преступный мир здешней города.

Спитамен наблюдал, как мальчишка делает ещё шаг. Не дойдя до него пары саженей, тот остановился и, размахнувшись, вонзил в землю свою палку. Острие вошло в грязь с отвратительным чавканьем, и Спитамен поморщился: примерно с таким звуком недавно пули прорезали толщу воды.

— А может, — протянул оборванец, показывая коричневые зубы, будто рот него был набит шоколадом, однако Спитамен не обманывался — в таких местах и не слыхивали ни о чем подобном, — Может ты неспроста спрашиваешь.

Спитамен пожал плечами:

— Может.

Некоторое время юнец смотрел ему в глаза, затем отвёл взгляд. Было видно, что он только пытается казаться бесстрашным в глазах сверстников.

— Семь…

— Семь человек?

Оборванец пожал худыми плечами.

— Последнего здесь нашли, неподалёку. Думали, ты восьмой.

Семь человек…

Нет, их и в самом деле восемь, если считать труп в канале.

Хотя чему удивляться? В этой и других частях города убийства случались постоянно. Драки, закончившиеся смертью одного или нескольких участников, заказные убийства, убийства из ревности, из корысти или же вообще без всякой причины.

— Что, нечего сказать?

Спитамен покачал головой. Интересно, кем считали его эти трое? Ещё одним жалким, никчёмным бродягой? Хорошо, если так. Вряд ли им пришло бы в голову ограбить его, но случись это, содержимое забранного у мертвеца кошеля могло стоить ему жизни. И наверняка его тело так же остались бы плавать в канале лицом вниз…

После того как дети покинули его, Спитамен ещё некоторое время прислушивался к звуку их голосов, звучавших из широкой, в рост человека, трубы, в которой исчезало то, во что превращался канал. Удостоверившись, что мальчишки действительно ушли, а не наблюдают за ним тайком, Спитамен достал из кармана кошель, развязал шнурок и запустил пальцы внутрь…

Теперь, сидя на крыше, он держал находку между большим и указательным пальцами и разглядывал, поворачивая так и сяк.

Как ни странно, он не мог понять, что перед ним. Деталь механизма — да. Но вместе с тем предмет казался живым. Это был шар чистейшего пламени, не больше детского кулачка, и почти невесомый.

Парадоксальным образом он напоминал одновременно мерцающий уголёк, икринку, доверху наполненный сосуд и механические часы. Внутри переливалась вязкая жидкость, густая как смола, и плотная настолько, что помещённые в неё крохотные элементы не тонули и не льнули к стенкам, оставаясь в одном и том же положении относительно друг друга, как бы Спитамен не поворачивал сферу.

Перекатывая предмет между пальцами, он наблюдал, как содержимое шара меняет цвет. Неторопливость и непоследовательность этих изменений наводила на мысль, что все они происходят по воле случая.

Спитамен вертел сферу и так и этак, пока ему не надоело. Вещица, конечно, необычная, однако какой от неё прок, если он не сможет её продать? К тому же, вспомнив то, что солдаты устроили на набережной, Спитамен хотел избавиться от находки как можно скорее. Возможно, стоило попытаться осторожно разузнать цену. К счастью, он знал одного торговца. Галантерейщика, владеющего небольшой лавкой к югу отсюда.

Ткань была ещё слегка влажной, когда он натянул рубаху и штаны на своё тощее, покрытое грязными разводами тело. Даже купание не помогло, с тоской подумал он. Возможно, если бы у него была мочалка и кусок мыла… Хотя, какая разница?

Спустившись с крыши, Спитамен скользнул в прохладу узких улочек.

Ещё до наступления темноты он доберётся до лавки галантерейщика, а тогда, возможно, у него появится пара монет. Может даже хватит на мочалку с куском мыла и на визит в общественные бани.

Да, подумал он, бани — это хорошо. И нет, больше он никогда не будет мыться в канале. Черта с два он окунётся туда ещё раз.

Лавка располагалась в глубине узких извилистых улочек, в неприметном здании, так что найти её случайному человеку было не так просто. К счастью, Спитамен бывал здесь раньше.

Войдя снаружи, где ярко светило солнце, он некоторое время привыкал к полумраку. Почти ничего не изменилось со времени его последнего визита. Разве что товаров стало больше — теперь они громоздились друг на друге до самого потолка, подпирая его словно импровизированные колонны — храм какого-нибудь древнего бога.

Бог этот наверняка был жаден и символизировал стяжательство, разруху, а ещё — развращённость. Повсюду можно было увидеть предметы, обыгрывающие бесконечно разнообразие отношений как между двумя, так и в рамках одного пола. Многочисленные миниатюры, гобелены, ковры, чаши, вазы, полотна, фигурки всех размеров и видов — все было посвящено одной теме. Безусловно, здесь были и другие предметы — оружие разных стран и эпох, произведения искусства, украшения и многое другое, но ничто так не бросалось в глаза, как это.