Ролан Барт. Биография

Чувства Барта в бедусском заточении не всегда такие уж гармоничные. В октябре он поехал в Париж, чтобы сдать экзамен на бакалавра, но двери подготовительных классов перед ним захлопнулись из-за обязательного медицинского осмотра, направленного на то, чтобы не допустить туберкулезных больных в Высшую нормальную школу. Филипп Ребероль поступает в ипокань в лицее Людовика Великого, в класс, насчитывающий 70 мальчиков, куда в виде исключения допущены несколько девочек, и рассказывает Барту о своих преподавателях – Пьере Клараке, Альбере Байе, Артуре Юби (по истории), а Барт признается в обеспокоенности своим будущим. Он подумывал было поступать в Школу хартий, но отказался от этой идеи, потому что пришлось бы заниматься регулярно и в плотном темпе подготовительного класса, что не позволяло его состояние здоровья. Он записался на первый курс юридического факультета, но продолжал интенсивно заниматься латынью по книгам, которые посылали ему друзья. Барт читал Мориака, Бальзака («Крестьяне»); «Обломки» Жюльена Грина показались ему слишком затянутыми: страдания автора вроде бы должны были его тронуть, но у него нет такого же чувства вины; католицизм Грина оставляет его равнодушным. Он читал также «Бой с ангелом», последний роман Жироду, вышедший в 1934 году, Монтерлана, «Божественную комедию» и в особенности Жида, чьи «Тесные врата» произвели на него неизгладимое впечатление. Он обожает Кэтрин Мэнсфилд, но признается, что «Братья Карамазовы» его разочаровали. Еще он читает романы об Арсене Люпене. Периоды эйфории сменяет уныние. Так, 23 июля он пишет: «С тех пор как я болен, моя жизнь стала гораздо интенсивнее, гораздо ярче. Если хочешь, я начал лучше осознавать мое ‘я’». 9 августа у него более мрачное настроение:

Моя юность была лишь длинной чередой трудностей, с каждым годом все более трагических, и я не знаю, поверил бы ты моему рассказу, так много было бы в нем романического и драматического. Я думал, что одно несчастье отгоняет другое и что моя болезнь избавит меня от других мучений, до сих пор я мог на это надеяться. Но я вынужден спуститься с небес на землю: снова борьба и отныне уже без физических сил, хотя они продолжают тратиться в этой игре. […] В моей жизни есть очень могущественный фактор, скажем так – неприятности, хорошо объясняющие факты моей моральной, а теперь и физической жизни.

Когда читаешь переписку, видно, как именно в это время зарождается склонность к жалобам, которую немногие личные события смогут позднее изменить или сгладить. Все понимают – он понимает, – что у него развивается психология больного, его все беспокоит, он проводит время, наблюдая за симптомами, в поисках корреляций и заключений. Смертельный исход очень многих случаев заболевания туберкулезом, даже в ту эпоху, пробуждает в нем страх смерти, который может успокоить только способность творить.

Но усталость, необходимость много лежать, неясные искания мешают писать. 6 ноября 1934 года он рассказывает Реберолю о муках, которые вызывает у него эта жизнь:

Пессимизм возникает только из-за того, что у меня часто нет сил творить. Меня переполняют замыслы, но ни один из них не может родиться: я принимаю все с намерением и необходимостью глубоко прочувствовать; но из меня ничего не выходит. Если хочешь, у меня идеальная художественная восприимчивость, я ее чувствую; но способность к выражению, если бы я имел безрассудство ему предаться, – посредственная, мелкая, смешная. Ты не можешь себе представить всех романов, драм, эссе, поэм, симфоний, благородных чувств, приключений, которые я воображаю ежедневно, ежечасно, повсюду. Это все наброски «гениальные» в своем разнообразии, но они остаются всего лишь скромными заготовками, бесплодными и туманными знаками, видом прекрасной земли, которая всегда отдаляется. […] Мое пристрастие к чувственному, а значит, к реальному, значит, к присутствующему, следовательно, неуловимому – все это мешает мне познать радости творчества.

И все же он начинает новый роман, «Веселый остров», героиня которого – некая Жюдит де Вер. Это реалистический роман, в который Барт снова включает многое от себя самого, и в то же время защита язычества, иллюстрация идей Ницше, чтение которого потрясло его: «Это cлишком верно: у меня от этого перехватывает дыхание, мне больно». Роман состоит из трех частей: «Жюльен», «Кристин», «Жюдит». В декабре 1934 года общий план и синопсис (последовательность сцен) закончены. В повествовании сталкиваются языческие и христианские ценности, но не дается окончательного ответа, какие из них «Истинные блага», как тогда еще назывался роман. Синопсис показывает, что Барт все еще увлечен религией, даже если утверждает, что больше не верит. Он все еще находит красоту в протестантизме, несмотря на свое отступничество (слово, которое он предпочитает «отрицанию»), что подтверждается увлечением Андре Жидом. Он относит к себе цитату из «Дневника святого» Дюамеля: «Мы другие, – сказал д’Аргу, – другие протестанты, у нас с Богом бывают только ссоры, но не разрывы. Уклонения, освобождения, но не ренегатство, не вероотступничество. Я хочу сказать, что наш Бог так человечен, что даже когда мы лишаем его универсальных функций, мы оставляем внутри себя для него почетное и уважаемое место».

В изгнании он часто вынужден жить чужим опытом. Он мечтает о далеких странствиях, в частности потому, что сыт по горло французским конформизмом и предчувствует, что жизнь за границей подарит ему свободу; он мечтает о больших средиземноморских путешествиях, следит за приготовлениями своего друга Филиппа к поездке в Грецию в апреле 1935 года. Он советует ему меньше доверять глазам, «самому обманчивому из органов чувств», чем коже, которая позволяет «приобщиться к дионисийским радостям мира». Он также советует ему взять с собой «Путешествие на Восток» Жерара де Нерва-ля – это прекрасная и захватывающая книга, говорит Барт. Его главная трудность состоит в том, что в Бедусе он редко общается с молодыми людьми одного с ним возраста и с лицейским образованием. Он решает не заканчивать курс права: трудно учиться в одиночку, и курс очень скучный. До октября 1935 года он остается в Бедусе, за исключением нескольких редких поездок в Байонну или Париж. Его состояние улучшается, и врачи разрешают ему поступить в Сорбонну на начинающийся учебный год. Тогда он начинает обучение на лиценциата классической филологии, и его семья переезжает в квартиру на улице Сервандони. В последний день в Бедусе, прежде чем окончательно уехать в Байонну, а оттуда в Париж, он пишет: «Я уже предвижу, что жалобы на эту затворническую жизнь, которые могли у меня быть, очень скоро исчезнут. Останется только воспоминание о счастливом и безмятежном годе, не лишенном некоторой поэзии. Глазам открылось многообразие красок, чувства избаловались»[177].