Ролан Барт. Биография

Эта особенность, конечно, усиливается тем фактом, что его пребывание в санатории пришлось на время войны, на время оккупации. Барт был во всех отношениях далеко. В это время у него были только неопределенные занятия, направленные на то, чтобы улучшить состояние и кое-как заполнить свои дни. В то время как его товарищи мобилизованы, попадают в плен, некоторые из них вынуждены эмигрировать или вступить в Сопротивление, в то время как в июле 1944 года он узнает о смерти своего друга Жака Вейля, присоединившегося к Сопротивлению[272], он как будто вовсе не участвует в событиях. Из Сент-Илера Освобождение выглядит как «деревенский праздник». Главные выборы и решения его поколения, за которые каждый будет потом нести ответственность и которые образуют политические и интеллектуальные силовые линии на грядущие десятилетия, его не коснулись. В ключевой момент жизни его собственная история отделилась от большой истории. Событие болезни отрезало его от других событий. Чувство, что он может оказаться деклассированным или остаться в стороне, подтвердилось фактами. Его там не было.

А был он на высоте 1200 метров, в центре, открытом в 1933 году под руководством Даниэля Дуади, который после войны станет директором по здравоохранению Министерства образования: его центр призван был помочь студентам, больным туберкулезом, продолжить в некоторой мере обучение, пользуясь преимуществами пребывания на свежем воздухе и летом, и зимой. Здание смотрит на юго-восток и защищено от ветров с севера и северо-запада горой Дан де Кроль. Между центром и горой – сосновый бор, где пациенты могли гулять среди зелени и наслаждаться свежим воздухом, который тогда считался лучшим лекарством от этой болезни. До центра можно было добраться на фуникулере, на котором путешествие из Эма на плато Пети Рош занимало двадцать минут. Возможно, приехав, Барт подумал об отзвуках самого названия Сент-Илер и роли, которую оно играло у Пруста (его Барт прочел недавно), «незабываемом силуэте на горизонте, на котором Комбре еще не был виден», о его колокольне: там «было место, где стиснутая с обеих сторон склонами дорога вдруг выбегала на огромную равнину, которую замыкала на горизонте неровная кромка леса, а над лесом возвышался только узкий шпиль Св. Илария – такой тонкий, такой розовый, что казалось, его попросту прочертил по небу чей-то ноготь, чтобы этот пейзаж, эту картину природы и только природы отметить легким вмешательством искусства, единственным знаком человеческого участия»[273]. В Сент-Илер-де-Туве нет церкви, но воспоминание о чтении настолько сильное, что наделяет это место своеобразным эстетическим качеством.

Санаторий связан с университетом Гренобля, и преподаватели оттуда приходят читать лекции. В 1942 году назначили заведующего учебной частью. День регулируется неизменным расписанием, о чем свидетельствуют все воспоминания, посвященные этому месту: завтрак в восемь часов, умывание, лечебный отдых с девяти до одиннадцати, обед в полдень (в столовой – для тех, кто может передвигаться), тихий час с двух до четырех, прогулка или чтение, снова лечебный отдых в конце дня, ужин в семь, отбой в девять. По утрам доктор делает обход, раз в неделю его сопровождает главный врач. В периоды, когда Барту предписан постельный режим, в июне-июле 1942 года, а потом с августа по октябрь 1943 года, еду приносят в палату на подносах: у больных имелся раскладной столик, крепившийся к спинке кровати, за которым можно было также читать и писать. Что касается отправления естественных потребностей, то здесь больные полностью зависели от медсестер. Во время специального лечения в 1943 году Барт лежит по восемнадцать часов в сутки в наклонном положении, ноги приподняты по отношению к грудной клетке и голове, из-за чего даже читать сложно. В двух текстах осталось свидетельство об этом тяжелом методе лечения: в романе Бенуат Гру «Три четверти времени» в одной из частей представлен юный студент-медик, участник Сопротивления, проходящий лечение с сентября 1943 года в санатории на плато Ассы: ровно в то же время, что и Барт. Ему тоже накладывают пневмоторакс и прописывают лечение подвешиванием: «Это мешает мне писать, тем более что надо лежать на больном боку, у меня это правый. Даже читать трудно. Короче говоря, я обречен на полную неподвижность. И я поражен полным отсутствием у меня реакции»[274]. Воспоминания Жана Руссло относятся к тому же периоду, но на этот раз – к Сент-Илер-де-Туве. В них детально описаны распорядок дня, лечебные процедуры, материальная жизнь. Упоминается и чувство, что все приостановилось: «Кажется, что снег укрыл на целую вечность нас и все сущее. Мы врастаем корнями в тепле под этим бесконечным покровом, но где наши ветви, где листья? Где выступы, все еще удерживающие нас в мире людей? Нас нет ни здесь, ни там; нет ни сегодня, ни вчера; мы не сожалеем, не надеемся: мы просто есть… […] Птица сама не знает, летала ли когда-то, пела ли…»[275] Отсутствие времени и истории находит отголосок в природе. Вершины гор, ясный воздух, белизна горных пиков, зимняя белизна – все придает природе первозданный характер. Ничто, даже само существование, временное в этих местах – и просто временное, этих молодых мужчин и женщин, помещенных в отдельные здания («Савойя» для женщин, «Дельфин» для мужчин), не может изменить ход вещей, нарушить сложившийся порядок. В романе «Случайный человек» Серж Дубровский тоже вспоминает свое пребывание в Сент-Илер-де-Туве, но уже после войны: там «не можешь ухватить проходящее время, измерить его иначе, как еженедельным вдуванием воздуха, день за днем в неподвижности в палате на троих»[276]. Эта гора была «волшебной» только в том смысле, что ее координаты не связаны с пространством и временем остального мира, но она ничего не преображает и не заколдовывает, потому что просто откладывает жизнь на потом и позволяет миру и дальше существовать без них. Барту не нужно добровольно отходить в сторону, мечтать об автаркии или искать другие сцены. Он уже отстранен и выключен из жизни. Жизнь в тылу, распространенная метафора для обозначения тех, кто защищен от войны (хотя она объективно неправомерна, потому что, будучи больным, он не имеет другого выбора, кроме изоляции и лечения), может также передавать определенную субъективную склонность. Обстоятельства приняли решение за него. Лишенный прямой власти над происходящим, не имея возможности вступить, когда ему следовало это сделать, он теперь нуждается в других, чтобы найти свое место.