Склеивая осколки

— Эспекто Патронум! — заклинание рассеяло скорбь, и он снова услышал своё имя — шёпотом, у самого уха.

— Очнись... — любимый голос вырвал из забытья, заставив глаза открыться.

Белая цапля, расправив крылья, закрыла его собой от дементора.

Это подлое, смрадное существо, почуяв пищу, напало со спины, обрушив на Драко смесь из кошмаров. А хренов мозг — подлый предатель — подвёл его, как подвела окклюменция.

Но сейчас исполинская, теряющая струпья фигура отшатнулась, подалась назад и, прижав гнилые конечности к капюшону, спрятала от света голодный рот. Птица встрепенулась, клюнула дементора в его недолицо и взлетела, прогоняя алчную тварь.

— Мама? — Драко приподнялся на локтях, пока Нарцисса крепко сжимала его палочку. — Мама...

Как много он ещё не знает о ней?

Урождённые Блэк несут в себе скрытую силу, и её не убить Азкабаном, Волдемортом и прочей нечистью волшебного мира. А Драко... наполовину Блэк.

Он сумел подняться, глядя во встревоженное лицо матери, медленно подошёл, медленно сжал её в объятьях, вдыхая родной аромат.

И эти секунды стоили тысячи кошмаров.

— Драко, — мягкой музыкой позвала Нарцисса, чувствуя любимое тепло и изучая свежий шрам на шее. Её мальчик страдал? Кто посмел?! Всё потом... — Зачем ты здесь?

Но как сказать ей правду?

Никак.

Он с трудом отстранился от матери, ловя её полуулыбку:

— Я пришёл за тобой.

Это не ложь — убеждение. Он не оставит мать в этом аду.

— Зачем? — она злится и счастлива: истинно-живая смесь. Она не видела его слишком долго для долгих разговоров. Её мальчик — её солнце в ледяном плену.

— Тебе здесь не место, — Драко гладит исхудавшие плечи и берёт за руку: — Идём.

Лишь пару секунд она светится, крепко сжимает пальцы, почти плачет, почти делает шаг...

— Я... не могу, — она высвобождает ладонь. — Так нельзя, сынок, — нельзя, даже если душа горит. В пекло себя!.. А слёзы просятся горьким ручьём.

Драко знает: мама упряма. Осторожна. Умна. И ласкова. Она приглаживает его волосы, как когда-то в детстве, пытаясь утешить и защитить. Дрожащие ресницы. Руки. Губы. Она поправляет его мантию, возвращает палочку, вторит «я не могу» любящим взглядом...

— Мы уходим, — твердит Драко. Он бережно, пальцами, стирает её слёзы, чистыми дорожками бегущие по лицу.

— Без меня.

Ну что за женщина?!

— Мама.

— Не спорь, — лёгкая улыбка. Строгий взгляд. Последний всхлип. Пока сын не видит её боль, он не посмеет: — Не потащишь же ты меня силой!

Почему нет? Но мама знает: Драко не сможет.

— Нам пора, — раздаётся со спины новый голос: робкий и требовательный.

Грейнджер? Ну, конечно же, Грейнджер. А кто ещё?! Кто ещё сунется в Азкабан в поисках приключений? Как давно она тут шпионит?!

Бесстрашная овца.

Пофиг.

— Дементорам приказано атаковать. Времени больше нет, — её голос как тихий приговор. Гермиона смотрит и сострадает, переживает и мучается, теребя красную ленту на запястье: — Остался ты один...

Лонгботтом уже сбежал? А Аббот?..

Дважды пофиг. На всё. На всех, кроме матери. А Грейнджер капает на мозг:

— Нас схватят.

Тупое напоминание. А-то он не в курсе?! Драко оборачивается:

— Тогда помоги мне.

Но в ответ — тишина, и паршивая маска скрывает честнейшую мину.

«Грейнджер, ты что?..»

У неё совесть есть? Гонор, мозг, палочка — да, а сердце? Бездумное гриффиндорское сердце! Драко смотрит и не смотрит на девичью грудь, выискивая в той не порок — человечность.

— Они всё поймут, — Грейнджер оправдывается, протягивая маску. Драко фыркает. А оно ему надо?!

Ему нужна мама. Очень нужна. Безбожно нужна. Что Драко за сын, если бросит её здесь — теперь?

— Помоги мне, — просит он свою Гермиону, вкладывая в это душу и все блага жизни, что может ей дать. Вкладывая даже большее — надежду: — Ты же умная... Прошу тебя...

Сними...

...эту ношу.

Но опять — тишина. Только мать заботливо гладит его по плечу, спотыкаясь на каждом слове:

— Спасибо... тебе. Но... уходи.

Драко передёргивает не от ласки — он чувствует Азкабан до самого нутра: всю его тяжесть и мрак, сотни дней и ночей в окружении вестников горя. Миллион стенаний осуждённых душ. И одиночество — размером с вселенную. Такое, что больно жить.

— Пожалуйста, — скулит Драко, гипнотизируя мысли Гермионы. Он никого и никогда так не просил.

И плевать, что выхода нет! Драко молит её о помощи, забывая гордость и честь.

Пофиг. Пофиг. Пофиг.

— Ты немедленно уйдёшь отсюда, — жёстко приказывает мать.

Неужели она поняла, перед кем он унижается?.. Стелется, будто никчёмный дурак. Драко в ступоре смотрит на неё, ненавидя блэковскую кровь.

— Уводите его, мисс. Живо! — мама нашла иной путь.

Но не узнала маглу. Забыла чужой голос за месяцы тюрьмы. И что? Что Грейнджер сделает?! С ним. Смешно до колик.

Гермиона тянет его за руку, хотя бы пытается, борется с малфоевским характером, глупо обещая:

— Потом...

А что будет потом?!

Страх. И вина. Вина. И разлука. Вина и бессилие что-то изменить...

Драко вытягивается, обрастает чешуёй, выдёргивает руку из пресных лап Гермионы, перехватывает маску и молит не очерствелую Грейнджер, а маму:

— Прости.

Она светится на прощанье, будто нет никакого Азкабана.

А Драко бежит к выходу, задыхаясь от предательства. От тысячи недослов, слёз, от тонны обиды. От моря презрения, к себе и к Грейнджер. И столько же чувства...

Не к ней.

— Заприте дверь, — велит Нарцисса и отворачивается к окну, пряча любовь и беды от всех.

Гермиона молчит, скрипя дверью, царапая вековой пол вместе с сердцем — до неровных отметин.

Драко её ненавидит. Как никого. Никогда. Как она сейчас — свои правила. Гермиона плачет, звякая связкой ключей, благодаря Бога за то, что Драко не слышит рыданий Нарциссы. Не видит её дрожащих плеч, потому что нет ничего мучительнее слёз матери...

...для того, кто любит.

Всегда.

* * *

Драко ждал Грейнджер у пролома, как будто его заботила (неужели?) её участь.

«Не тошно, нет?.. — он распинал сам себя. — Ты окклюмент или как?!.. Или кто? Ты даже не сын — маменькин сынок».

О Мерлин, Реддл видел его насквозь.

«Херово, да?.. Так проори это вслух. Тресни по темечку. Сгрызи себя до костей, вспомни, что ты в Азкабане!.. Стань никем. То есть собой. Беги. Это единственное, что ты умеешь. Насладись болью, в конце концов. Ты ж мазохист!.. Иначе какого хера ты связался с Грейнджер?»

Но у него не сердце — обтянутая кожей дыра.

Зато кроваво-алая.

«Беги, никто!

Пока не станешь Малфоем».

Возможно, в голове что-то щёлкнуло. Что-то похожее на выключатель, потому что расхотелось травиться собственным ядом.

Драко чуть высунул голову навстречу стихии. Северное море немного успокоилось, придавленное стылым воздухом, а крики снаружи переросли в хрипы и брань.

Опасное затишье...

Показалась Грейнджер, похожая на нелепую гостью, укутанную в чёрную шкуру, скрывая под маской стыд. Драко не представлял, откуда он это знал.

Просто — знал.

И пусть. Пусть. Ей и этого мало! Грейнджер издала что-то вроде «извини», он напрягся, но мисс Бездарность прервала тираду и вылетела стрелой в туманную брешь.

Драко на нервах сорвал с запястья белую ленту и сжал покрепче метлу. Стоило только ощутить прелый запах моря и морозное касание ветра, чьё-то заклятье ударило его прямо в плечо, оставив на нём глубокий порез. Драко вскрикнул и выругался:

«Скотина».

Без злости и сожаления.

Прекрасно.

Ещё один шрам. Блеск!.. Почти радует.

Чуть справа, футах в пятидесяти, парил охранник: неуклюжий жлоб в серой форме и палочкой «наголо». Безродное бестолковое быдло пригрозило ему чем-то малоприличным и приказало сдаться.

«Испугал!»

Где Грейнджер носит?

Драко вытащил из памяти нечто посущественней Диффиндо и отбросил тюремщика на полмили — не меньше. Взмыл повыше, полный внутреннего дерьма, и оцепенел.

Раньше было херово?

Чёрта с два!

То был праздник какой-то.

Азкабан вмиг застонал — стенами и окнами. Нечеловеческие звуки разбивались о тёмную воду, камни, неслись к облакам. Падали на головы, вызывая боль и унылый гам.

Грейнджер «царила» чуть дальше и выше, сражаясь за десятерых против трёх серых «кардиналов». Им не позавидуешь!.. Да и ей тоже.

Драко поискал армию глазами...

Она исчезла.

Х...хря-ясь.

Развалилась на мелкие отряды, став лёгкой мишенью. Лонгботтома с Аббот и след простыл, что логично и обоснованно, но Поттер... Хренов герой без всяких опознавательных тряпок рассекал над морем, беспорядочно паля заклинаньями в тучного стражника, и пытался вытащить из воды Уизела. Тот плавал на поверхности корявым бревном с безвольным «сучком», перевязанным изумрудной лентой.

В отключке, блин!

И шоколад не помог.

— Эй!.. Эй!.. — орал Драко, понимая, как идиотски это звучит. Полупотухший мозг не выдал ничего приличного, кроме как: — Эй ты, депрессивный хмырь!

«Вот чёрт! — Поттер вскинул голову, а заодно и пальнул в эйфории чем-то жалящим. — Охренел?!»

Но в пылу борьбы мало разума, да и толстяк прилип, как банный лист, засыпая героя заклятьями. И если бы не реакция Поттера, качаться б Избранному на волнах рядом с рыжим. Не тонущий в воде Уизел (Драко ухмыльнулся ассоциации.) подушкой для битья принимал на себя удар за ударом, стоило нерасторопному охраннику промахнуться.

Драко вскинул палочку, издевательски перетянул грузного стражника верёвками, словно уэльскую колбасу, и усилил голос:

— Лови этого ублюдка! — понятно, что Уизела.

Левикорпус.

Поттер зацепил поклажу, и Драко обернулся в сторону Грейнджер. Её не было. Это плохой знак. Очень-очень плохой знак — а в Азкабане бывают другие? Тюремщики уже пикировали вниз, и стоило опустить взгляд, чтобы понять...

Это конец. Нокаут. Финальная песнь.

Рыжая бестия — псевдопожирательница с синей перевязью — лежала навзничь на крыше Азкабана пятиконечной звездой, а над ней, будто падальщики, кружила свора дементоров, высасывая из жертвы глоток за глотком. Единственно здоровая, полная жизни добыча в лице маленькой мисс Уизли перебила их всех. Дементоры предпочитали нападать так, превосходя числом и напором, словно стая волков, вгрызаясь в радость и дух.

План рухнул.

Мир уменьшался до размеров камеры...

Всё пропало.

Охрана бросилась к главным воротам, наверняка стучать в Аврорат, Поттер — неуязвимый пень! — воевал с полуочнувшимся нищебродом и парой оставшихся надзирателей, а Грейнджер...

Грейнджер — дура!

Натуральная дура.

Его дура, которая только что сотворила страшное: из её палочки вырвалась серебристая выдра и понеслась по небу ярким сияющим смерчем, отгоняя голодную стаю. Несколько тюремщиков развернулись и, как оголтелые, кинулись спасать от Грейнджер заслуженный трофей и улику для министерства. Тут уже не до Малфоя!..

Драко успел заколдовать двух, слепив их в обнимку с мётлами, как Кастора и Поллукса.*

— Нас надули! — завопил третий охранник с жёлтыми нашивками и сиганул на крышу, теряя деревянного «коня».

Грейнджер — за ним, лихим подражателем.