Следующая цель

Ладони вспотели, и я судорожно вытер их о мантию.

Куда это меня завели рассуждения? Я что, только что подвёл обоснование под виновность Дамблдора?!

Тряхнув головой, я вновь сосредоточился на реестре министерских работников, любезно скопированном Эдрианом по просьбе Реймонда некоторое время назад. Чем дольше я читал, чем больше имён из списка пропавших совпадало с реестром, тем страшнее мне становилось. Каждый упомянутый полукровка принадлежал к чистокровному роду, пусть побочной ветви, пусть угасшему, но чистокровному.

— «Зачем Дамблдор упрятал меня в Азкабан?

— Чтобы не создавать нового Тёмного Лорда с нуля.

— Зачем ему новый Тёмный Лорд?

— Слишком много чистокровных выжило…

— Зачем Дамблдор хотел их уничтожить?

— Они мешают. К тому же они богаты, а гоблины отказываются давать доступ к сейфам живых преступников».

Последний разговор с Сириусом всплыл в памяти, словно по заказу. Дамблдор целенаправленно уничтожал не только чистокровных магов, но всех, имеющих чистокровных предков. Зачем? Теперь не подлежало сомнению, что ради сейфов в Гринготтсе. Но среди похищенных и убитых были откровенно нищие волшебники… Причём о их бедственном финансовом положении знали абсолютно все. Значит, дело точно не в деньгах. Но в чём?

Желая подтвердить (а лучше опровергнуть!) собственную дикую теорию, я аппарировал из одного конца Великобритании в другой, разыскивая пропавших магглорождённых. Самих их найти не удавалось, на это я и не рассчитывал, зато родственников — вполне. И каждый новый рассказ или допрос служил очередным кирпичиком в фундамент моей теории, укрепляя её, делая достоверной и неопровержимой. Эти люди не были магглорождёнными — полукровки, приёмыши, дети сквибов… Все и каждый был потомком какого-нибудь старинного чистокровного рода.

Уединяясь в библиотеке Блэк-хауса, я без устали листал хроники, составляя список всех чистокровных магов, что хотя бы мельком упоминались в истории, и едва ли не каждая вторая фамилия зачёркивалась — род угас в последние полвека. Помимо официального списка «Двадцати восьми», составленного предком Эдриана, куда вошли дружественные на тот момент Ноттам семьи, существовало множество других чистокровных семей… Существовало. На сегодняшний день их число сократилось едва ли не вдвое.

Говоря, что занял место Мальсибера в иерархии нашей небольшой компании, я ничуть не исказил факты. Если раньше в вопросах безопасности, разведки, сбора данных и подобных последнее слово принадлежало Реймонду, то теперь я был стихийно признан экспертом. Эдриан больше не сомневался в моей разумности, Драко с Регулусом без раздумий приняли моё лидерство — это смущало. Однако я действительно чувствовал ответственность за друзей, и было приятно, что они с готовностью прислушиваются к моему мнению.

Приближение зимы знаменовало для нас не смену времени года и похолодание, а суды. Как и обещал Шафик, декабрьское расписание Визенгамота сплошь и полностью состояло из судов над Пожирателями смерти и «подозреваемыми в лояльности тирану», как написала Рита. Эдриан постоянно хмурился, сутками пропадал в Министерстве, строчил ярды речей и внезапно попросил меня достать выписки из истории болезни Регулуса из маггловской клиники:

— Мало ли что может пригодиться, — буркнул он в ответ на моё недоумение.

Драко держал себя в руках, но было заметно, что он нервничает. Даже Регулус переживал. Мы не знали, чего ждать от будущего, и уверенности это не добавляло. Хоть мы с Драко и Теодором Ноттом и должны были быть признаны невиновными, случиться могло всё что угодно. Амнистию обещали всем студентам, однако, кто знает, не разойдутся ли слова с делом? О Эдриане и Реймонде так и вовсе стоило всерьёз переживать: известные Пожиратели смерти вряд ли могли рассчитывать на снисхождение.

Первым подсудимым стал никому не известный мальчишка, отправленный в Азкабан в девяносто седьмом году. Никаких записей о причинах его ареста в Министерстве не было, и посадили его, как он сам признался под присягой, за попытку изобразить Пожирателя смерти перед нетрезвыми посетителями бара в Лютном переулке, пытающимися его ограбить.

Над этим делом Визенгамот долго не раздумывал, оправдав парня уже через час и отпустив на все четыре стороны прямо из зала суда.

Следующим судили артефактора, продавшего некачественный тёмный амулет «сумасшедшей Пожирательнице смерти, хотящей всех вокруг запытать». Описание довольно недвусмысленно указывало на Беллатрису Лестрейндж, так что судьи едва не стали благодарить мастера, без колебаний выпустив его на свободу…

Стало ясно, что в первую очередь Визенгамот занялся простыми делами, людьми, ставшими случайными жертвами машины правосудия во времена войны. Конечно, это было правильно, ведь невиновные не должны были претерпевать все ужасы соседства с дементорами и заключения вообще наравне с замешанными в неблаговидных историях подозрительными личностями, но нам это было не слишком выгодно. Неизвестно, сколько времени придётся ждать, пока неповоротливые колёса правосудия провернутся до отметки «Малфой» или «Нотт»…

— Ничего, сможем лучше подготовиться к собственным процессам, — утешительно пробормотал Эдриан, прочитав отчёт о первом дне слушаний в «Пророке».

Но скрыть нервозность он не мог. О хуже владевших собственными эмоциями Малфое и Блэке и говорить не приходилось.

Я же игнорировал всеобщую истерию, охватившую магический Лондон, и занимался давно откладываемыми делами.

Две недели, что прошли с того момента, как мы остались вчетвером, благотворно сказались на настроении. Я всё так же отчаянно скучал по Рею, но мысли о нём и Северусе больше не затмевали мир вокруг, и я мог думать о менее важных, но тоже нужных вещах. Или даже не нужных, а тех, что требовали завершения.

Начать я решил с посещения Гринготтса.

Будучи ребёнком, я совершенно не думал о том, что деньги — это не абстрактная груда металла, а нечто большее. У меня их никогда не было, неудивительно, что я понятия не имел, как с ними обращаться. Став старше я, к сожалению, так же не начал задумываться об этом. Впервые увидев содержимое сейфа в Гринготтсе я, мягко говоря, был выбит из колеи. Тётя Петунья контролировала каждый пенни, скрупулёзно складывая суммы в чеках, чтобы, не дай Мерлин, «противный мальчишка» не прикарманил монету, так что понятие «деньги на личные нужды» для меня было абстракцией. Да и ключ от сейфа мне не спешили отдавать, что прекрасно укладывалось в мою картину мира. Однако со временем я привык, что всё, находящееся в сейфе — моё, и мне не надо переживать по поводу хлеба насущного… И перестал думать об этом.

Но полтора года жизни рядом с Эдрианом научили меня тому, что деньги требуют внимания.

Приняв оборотное зелье, я аппарировал прямо на ступени, ведущие в Гринготтс, и без проблем вошёл в банк. К маскировке отнеслись с пониманием, собственную личность я подтвердил без особых проблем, да и общение происходило не в общем зале, а в отдельном кабинете, где не приходилось каждую секунду оборачиваться, опасаясь удара в спину. Общение с гоблинами заняло несколько часов, однако покидал банк я полностью довольный полученной информацией. Оказалось, что мой сейф действительно принадлежит Гарри Поттеру целиком и полностью, и это не созданный родителями «новосчёт», — так выразился Сталогнёт, гоблин, занимающийся моими финансами, — а родовой сейф Поттеров. Более того, оказалось, что в период от моего рождения и до Хэллоуина восемьдесят первого никаких крупных переводов из него не совершалось, а артефакты, на отсутствие которых я сетовал, были забраны ещё отцом Джеймса… Получалось, инсценировав смерть Джеймса и Лили, Дамблдор лишил их не только возможности жить своей жизнью, но и средств к существованию.

Что это, ошибка директора? Интриган забыл, что покойники не имеют право распоряжаться средствами? Скорее всего, так и было. Интересно, как отреагировал избалованный Джеймс на внезапную нищету? А Лили? Она-то выходила замуж за богатого чистокровного мальчика, а оказалась женой человека, у которого не было ни кната за душой?.. Конечно же, я мог ошибаться в оценке моральных качеств никогда не виденной женщины, но с чего бы мне думать о ней хорошо?

Как и раньше, мысли о том роковом Хэллоуине вызвали во мне желание найти Лили и закрыть, наконец, этот вопрос. И, в отличие от предыдущих раз, сегодня я был полон решимости это сделать.

Ну что, мама, готова к расплате? Ты — моя следующая цель.