Сказка

Я обнаружил, что сам готовлю себе завтрак два раза в неделю, потом четыре, потом почти все время. Я ел «Альфа-Битс» или «Эппл Джэкс» на кухне и слышал, как он храпит в спальне – храпит огромная моторная лодка. Иногда он забывал побриться перед уходом на работу. После ужина (все чаще это был ужин на вынос) я прятала ключи от его машины. Если ему нужна была свежая бутылка, он мог спуститься в «Зиппи» и взять ее. Иногда я беспокоился о том, что он столкнется с машиной на чертовом мосту, но не слишком сильно. Я был уверен (по крайней мере, почти уверен), что оба моих родителя не могли быть уничтожены в одном и том же месте. Мой отец работал в страховой компании, и я знал, что такое актуарные таблицы: вычисление шансов.

Он был хорош в своей работе, мой отец, и он катался на коньках больше трех лет, несмотря на то, что пил. Получал ли он предупреждения на работе? Я не знаю, но, вероятно. Был ли он остановлен за неосторожное вождение, когда во второй половине дня началось пьянство? Если так, то, возможно, его отпустили с предупреждением. Сделать это, вероятно, потому, что он знал всех копов в городе. Иметь дело с копами было частью его работы.

В течение этих трех лет в нашей жизни был определенный ритм. Может быть, не очень хороший ритм, не тот, под который вы хотели бы танцевать, но на который я мог бы рассчитывать. Я возвращался домой из школы около трех. Мой отец появлялся около пяти, уже успев немного выпить (он не ходил по ночам в бары, но позже я узнал, что он был завсегдатаем таверны Даффи по дороге домой с работы). Он приносил пиццу, или тако, или китайскую еду из Джой Фан. Бывали вечера, когда он забывал, и мы заказывали … или, скорее, я бы так и сделал. А после ужина начиналась настоящая попойка. В основном джин. Другие напитки, если джин закончился. Иногда по ночам он засыпал перед телевизором. Иногда по ночам он, спотыкаясь, входил в спальню, оставляя мне свои ботинки и мятый пиджак. Время от времени я просыпался и слышал, как он плачет. Довольно ужасно слышать это посреди ночи.

Крах произошел в 2006 году. Это были летние каникулы. В десять утра у меня была игра в Лиге креветок – я сделал два хоум-рана[2] и сделал потрясающий улов. Я вернулся домой сразу после полудня и обнаружил, что мой отец уже там, сидит в своем кресле и смотрит телевизор, где старые кинозвезды устраивали дуэль на лестнице какого-то замка. Он был в трусах и потягивал белый напиток, который, как мне показалось, пах как натуральный гилбис [3]. Я спросил его, что он делает дома.

Все еще глядя на бой на мечах и почти не запинаясь, он сказал:

— Кажется, я потерял работу, Чарли. Или, если я могу процитировать Бобкэта Голдтуэйта [4], я знаю, где это находится, но это делает кто-то другой. Или скоро будет.

Я думал, что не знаю, что сказать, но слова все равно слетели с моих губ.

— Из-за твоего пьянства.

— Я собираюсь бросить, — сказал он.

Я просто указал на стакан. Потом я пошел в свою спальню, закрыл дверь и начал плакать.

Он постучал в мою дверь.

— Можно мне войти?

Я не ответил. Я не хотел, чтобы он слышал, как я рыдаю.

— Да ладно тебе, Чарли. Я вылил его в раковину.

Как будто я не знал, что остаток бутылки будет на кухонном столе. И еще один в винном шкафу. Или два. Или три.

— Ну же, Чарли, что скажешь?

Я ненавидел невнятность в его голосе.

— Пошел ты, пап.

Я никогда в жизни не говорил ему ничего подобного, и мне вроде как хотелось, чтобы он вошел и дал мне пощечину. Или объятия. Во всяком случае, что-то. Вместо этого я услышала, как он шаркает на кухню, где его должна была ждать бутылка «Гилби».

Он спал на диване, когда я, наконец, вышел. Телевизор все еще был включен, но приглушен. Это был какой-то другой черно-белый фильм, на этот раз со старыми автомобилями, мчащимися по тому, что, очевидно, было съемочной площадкой. Папа всегда смотрел TCM[5], когда пил, если только я не был дома и не настаивал на чем-то другом. Бутылка стояла на кофейном столике, почти пустая. Я вылил то, что осталось, в раковину. Я открыл шкафчик с напитками и подумал о том, чтобы вылить все остальное, но, глядя на джин, виски, водку, кофейный бренди, я просто устал. Вы бы не подумали, что десятилетний ребенок может так устать, но я устал.

На ужин я поставил в микроволновку замороженный обед Stouffer's[6] – бабушкину куриную запеканку, наше любимое блюдо, – и разбудила его, пока он готовился. Он сел, огляделся, как будто не знал, где находится, а затем начал издавать эти ужасные пыхтящие звуки, которых я никогда раньше не слышал. Он поплелся в ванную, прикрывая рот руками, и я услышал, как его вырвало. Мне казалось, что это никогда не прекратится, но в конце концов это произошло. Зазвенела микроволновка. Я достал курицу из духовки, используя прихватки с надписью «ХОРОШО ГОТОВЛЮ» слева и «ВКУСНО ЕМ» справа – один раз забываешь воспользоваться этими прихватками, когда достаешь что-то горячее из духовки, и больше никогда не забываешь. Я положил немного на наши тарелки, а затем пошел в гостиную, где папа сидел на диване, опустив голову и сцепив руки на затылке.

— Ты можешь есть?

Он поднял глаза.

— Может быть. Если ты принесешь мне пару таблеток аспирина.

В ванной воняло джином и чем-то еще, возможно, бобовым соусом, но, по крайней мере, он собрал все это в миску и смыл. Я опрыскал освежителем вокруг, затем принес ему пузырек с аспирином и стакан воды. Он взял три и поставил стакан туда, где раньше стояла бутылка «Джилби». Он посмотрел на меня с выражением, которого я никогда раньше не видел, даже после смерти мамы. Мне неприятно это говорить, но я собираюсь это сделать, потому что это то, что я тогда подумал: это было выражение собаки, которая нагадила на пол.

— Я мог бы поесть, если бы ты меня обнял.

Я обнял его и сказал, что сожалею о том, что сказал.

— Все в порядке. Наверное, я это заслужил.

Мы пошли на кухню и съели столько бабушкиной куриной запеканки, сколько смогли, а это было не так уж много. Собирая наши тарелки в раковину, он сказал мне, что собирается бросить пить, и в те выходные он это сделал. Он сказал мне, что в понедельник собирается начать искать работу, но он этого не сделал. Он сидел дома, смотрел старые фильмы по TCM, и когда я вернулся домой с бейсбольной тренировки и полуденного заплыва в бассейне, он был почти вменяем.

Он увидел, что я смотрю на него, и просто покачал головой.

— Завтра. Завтра. Я абсолютно точно обещаю.

-Я называю это чушью собачьей, — сказал я и пошел в свою комнату. 6

Это было худшее лето в моем детстве. Было ли это хуже, чем после смерти твоей матери? вы могли бы спросить, и я бы сказал «да», потому что он был единственным родителем, который у меня остался, и потому что все это, казалось, происходило в замедленной съемке.

Он действительно предпринял нерешительные попытки найти работу в страховом бизнесе, но из этого ничего не вышло, даже когда он побрился, принял ванну и оделся для успеха. Я думаю, слухи ходят повсюду.

Счета поступали и громоздились на столе в прихожей нераспечатанными. По крайней мере, от него. Я был тем, кто открывал их, когда стопка становилась слишком высокой. Я положил их перед ним, и он выписал чеки, чтобы покрыть их. Я не знал, когда эти чеки начнут приходить в норму из-за НЕХВАТКИ СРЕДСТВ, и не хотел знать. Это было все равно, что стоять на мосту и представлять, как на тебя несется неуправляемый грузовик. Интересно, какими будут твои последние мысли перед тем, как он раздавит тебя насмерть.

Он устроился на неполный рабочий день на автомойку «Джиффи» рядом с выездом на магистраль. Это продолжалось неделю, потом он либо уволился, либо его уволили. Он не сказал мне, что именно, а я не спрашивал.

Я попал в команду всех звезд Лиги креветок, но мы вылетели в первых двух играх турнира с двойным выбыванием. В регулярном чемпионате я сделал шестнадцать хоум-ранов, я был лучшим силовым нападающим «Стар Маркет», но в этих двух играх я семь раз наносил удары, один раз по мячу в грязи, а один раз сделал подачу так далеко над головой, что мне понадобился бы лифт, чтобы войти в контакт. Тренер спросил, что со мной не так, и я сказал, что ничего, ничего, просто оставьте меня в покое. Я тоже занимался плохим дерьмом – иногда с другом, иногда сам по себе.

И не очень хорошо спал. Мне не снились кошмары, как после смерти матери, я просто не мог заснуть, иногда до полуночи или часа ночи. Я начал переворачивать свои часы, чтобы мне не приходилось смотреть на цифры.

Я не то чтобы ненавидел своего отца (хотя уверен, что со временем пришел бы в себя), но я испытывал к нему презрение. Слабый, слабый, думала я, лежа в постели и слушая его храп. И, конечно, мне было бы интересно, что с нами будет. За машину было заплачено, и это было хорошо, но за дом — нет, и размер этих платежей привел меня в ужас. Сколько пройдет времени, прежде чем он перестанет получать ежемесячный доход? Это время, несомненно, наступит, потому что ипотеке оставалось еще девять лет, и не было никакого способа, чтобы деньги продержались так долго.

Бездомный, подумал я. Банк заберет дом, как в «Гроздьях гнева», и мы останемся бездомными.

Я видел бездомных в центре города, их было много, и когда я не мог заснуть, мои мысли обращались к ним. Я много думал об этих городских скитальцах. Носили старую одежду, которая мешковато сидела на их тощих телах или растягивалась на полных. Кроссовки скреплены клейкой лентой. Кривые очки. Длинные волосы. Безумные глаза. Пьяное дыхание. Я думал о том, как мы спали в нашей машине у старых железнодорожных вокзалов или на парковке Walmart среди внедорожников. Я подумала о своем отце, толкающем тележку с покупками, полную всего, что у нас осталось. Я всегда видела в этой корзинке свой прикроватный будильник. Я не знаю, почему это ужаснуло меня, но так оно и было.

Довольно скоро я вернусь в школу, бездомный я или нет. Некоторые ребята из моей команды, вероятно, начали бы называть меня Чарли-Страйк-Аут. Что было бы лучше, чем Соковыжималка «Малыш Чарли», но сколько времени прошло, прежде чем это вошло в моду? Люди на нашей улице уже знали, что Джордж Рид больше не ходит на работу, и они почти наверняка знали почему. Я не обманывал себя на этот счет.

Мы никогда не были церковной семьей или вообще религиозными в каком-либо общепринятом смысле. Однажды я спросил маму, почему мы не ходим в церковь – не потому ли, что она не верит в Бога? Она сказала мне, что да, но ей не нужен был служитель (или священник, или раввин), чтобы сказать ей, как верить в Него. Она сказала, что для этого ей нужно было только открыть глаза и осмотреться. Папа сказал, что он был воспитан баптистом, но бросил ходить, когда его церковь стала больше интересоваться политикой, чем Нагорной проповедью.

Но однажды вечером, примерно за неделю до того, как снова должны были начаться занятия в школе, мне пришло в голову помолиться. Желание было настолько сильным, что это было настоящее принуждение. Я опустился на колени рядом со своей кроватью, сложил руки, зажмурился и помолился, чтобы мой отец бросил пить.

— Если ты сделаешь это для меня, кем бы ты ни был, я кое-что сделаю для тебя, — сказал я. -Обещаю и надеюсь умереть, если не сдержу его. Ты просто покажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю. Я клянусь.