Цветок забвения

Но это не наступило одномоментно. Всё началось с того, что нам стали сниться одинаковые сны. Мы просыпались одновременно. Делясь мыслями, мы с удивлением замечали, что думаем об одном и том же… Именно так я и понимала единство, хотя, на самом деле, просто стояла в его преддверии.

Настоящее же единство проявилось так, как я понимала смерть. Оно охватило меня среди ночи жаром, удушьем и болью, обрушилось страхом и злостью.

Меня лихорадило. Я чувствовала, как режут мою плоть, как горят мои волосы и плавится кожа. Всё в этом мире причиняло мне боль. Даже любовь. Любовь матери — требовательная, одержимая, истощающая. Любовь к паре — полная непонимания, неутолённой страсти, жадной ревности. Ненависть ко всем остальным. Отвращение к себе. Одиночество вопреки сплетённым волосам. Неутолимый голод. Вечное разочарование. Нарастающее безумие. И над этим всем ярость, ярость, ярость и опустошающее желание мести. Самой жестокой, какую только мог совершить мужчина.

Я распахнула глаза, чувствуя себя снова тонущей. Вода стекала по моему лицу и плечам. Было так шумно. Темнота сменялась светом. Оказывается, пока мы спали, разразилась гроза. Научившись полностью контролировать себя в воде, я и теперь неосознанно настроилась на Чили, когда пошёл дождь. Моя кожа была влажной, только и всего, но мне почему-то казалось, что я не могу выплыть.

Это и есть единство?

Как… мучительно.

Я ещё долго не могла пошевелиться. Никогда бы не подумала, что просто повернуться к Чили станет сродни последнему испытанию для меня. Очевидно, гармония достигалась не только познанием пары. Принятие после было гораздо важнее. Полное, безоговорочное принятие…

— Ты тоже чувствуешь это? У нас получилось, Чили? — Слова давались мне с трудом. Встав на четвереньки я поползла и, оказавшись напротив, взглянула на неё. Так я поняла, что Чили увидела нечто куда более шокирующее. Вспышка молнии на секунду осветила её бледное лицо.

— Как ты можешь… — Она не смотрела на меня. Капли стекали по её подбородку, падали с ресниц. — Как ты можешь видеть во мне что-то… что-то настолько красивое?

— А? — Я приблизилась к ней, веря, что ослышалась.

— Моё уродство… Ты считаешь его красивым.

— Уродство? Ты о чём?

— Ты любишь меня.

Не знаю, почему это стало для неё сенсацией, но Чили повторяла это снова и снова, будто не могла поверить. Может, я редко говорила ей об этом? Или, вычурные слова лишь обесценивали чувства? А может, она просто привыкла жить во лжи…

— Несомненно, любовь к тебе — самое большое моё достижение, при том, что я не лучшая в этом, — решила отшутиться я, намекая на Метрессу. Но Чили была серьёзна, как никогда.

— Ты любишь, я чувствую. Мне никогда не было так хорошо. Бывает что-то приятнее этого? — На фоне непогоды её признание звучало более чем убедительно. Запрокинув голову, Чили тихо рассмеялась. — Вот что мне нужно. Плевать на высшее мастерство. Лучшее, что придумал этот клан — отнюдь не техники.

Конечно, нет, если учесть, что техники — отражение нашего неизбывного горя. Тогда как время Песни и Танца — счастливейшая пора в жизни Дев. Грусть наводила только мысль, что она всё-таки настала, сделав последнее испытание неизбежным.

— Почему ты плачешь? — спросила Чили, каким-то образом отличив слёзы от дождевых капель на моём лице, и я обняла её.

— Из-за грозы мне не по себе. Прости.

Мне, правда, хотелось верить, что внезапный страх смерти вызван вспышками молний (ведь когда-то одна такая лишила меня глаза). Что он естественен именно сейчас, и Чили тут ни при чём: её неуязвимость избавляла от необходимости беспокоиться по таким пустякам. Но время шло, гром стих, а я всё никак не могла отделаться от чувства преследования, угрозы, враждебности всего мира.

Я поняла, что не выжила бы, окажись на её месте. Просто не смогла бы мириться с презрением самых почитаемых отшельников, которых почитают как раз за то, что есть во мне в куда большей мере. Всё это так несправедливо…

Когда-то у меня хватало наглости сравнивать наши с Чили положения, упоминая собственное увечье, хотя меня, например, никто не пытался сжечь за проблемы со зрением. Репьи в волосах? Моим волосам от меня самой сильнее доставалось. В последнее же время на меня вообще никто не обращал внимания, только на Чили. И я боялась, что ей придётся пережить новые нападки, пусть даже это будет интерес совсем иного рода, но такой же нежеланный и изнуряющий. Я боялась за неё: не ограниченная «оковами» теперь, Чили могла сорваться. Всё это время я недооценивала силу её ненависти. А ведь ради мести она готова была пойти на всё.