Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Гумилёв никогда не тяготел к лубочности в изображении России, нет у него и стихотворной политической публицистики. При этом он был замечательным публицистом и литературным критиком в прозе. Ему принадлежит гениальное определение сущности русской культуры, данное в статье о поэзии Николая Клюева. Практически лучшее из возможных определений, примиряющее славянофилов и их великого оппонента Константина Леонтьева: «Славянское ощущение светлого равенства всех людей и византийское сознание золотой иерархичности при мысли о Боге».

Его образы России получаются предельно вещными, как в посвященном Бежецку стихотворении «Городок» обобщенный образ конкретной русской жизни, любимой Гумилёвым.

Над широкою рекой,
Пояском-мостом перетянутой,
Городок стоит небольшой,
Летописцем не раз помянутый.
Знаю, в этом городке —
Человечья жизнь настоящая,
Словно лодочка на реке,
К цели ведомой уходящая.
На базаре всякий люд,
Мужики, цыгане, прохожие, —
Покупают и продают,
Проповедуют Слово Божие.
В крепко-слаженных домах
Ждут хозяйки белые, скромные,
В самаркандских цветных платках,
А глаза все такие темные.
Губернаторский дворец
Пышет светом в часы вечерние,
Предводителев жеребец —
Удивление всей губернии.
А весной идут, таясь,
На кладбище девушки с милыми,
Шепчут, ластясь: «Мой яхонт-князь!»
И целуются над могилами.
Крест над церковью взнесен,
Символ власти ясной, Отеческой,
И гудит малиновый звон
Речью мудрою, человеческой.

Достаточно сравнить эту нежность к старой России, живущей под отеческой властью, с неприязненно пасмурными стихами Блока, чтобы ощутить разницу.

Или стихотворение «Туркестанские генералы», воспевающее былых строителей империи:

Под смутный говор, стройный гам,
Сквозь мерное сверканье балов,
Так странно видеть по стенам
Высоких старых генералов.
Приветный голос, ясный взгляд,
Бровей седеющих изгибы
Нам ничего не говорят
О том, о чём сказать могли бы.
И кажется, что в вихре дней,
Среди сановников и денди,
Они забыли о своей
Благоухающей легенде.
Они забыли дни тоски,
Ночные возгласы: «к оружью»,
Унылые солончаки
И поступь мерную верблюжью;
Поля неведомой земли,
И гибель роты несчастливой,
И Уч-Кудук, и Киндерли,
И русский флаг над белой Хивой.
Забыли? Нет! Ведь каждый час
Каким-то случаем прилежным
Туманит блеск спокойных глаз,
Напоминает им о прежнем.
— «Что с вами?» — «Так, нога болит».
— «Подагра?» — «Нет, сквозная рана». —
И сразу сердце защемит
Тоска по солнцу Туркестана.

В этих стихах любовь Гумилёва к русской имперской старине удивительно органично сочетается с любовью к экзотике востока и дальним странствиям, выразившейся в его многократных путешествиях по Африке.