Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Как Кутузов на самом деле победил Наполеона

Ошибочно и широко распространенное убеждение публики, распространенное в ней «Войной и миром» Толстого и экранизациями этого романа, что Кутузов был пассивен на Бородинском поле, не имея никакой ясной стратегии. Напротив, Бородинское сражение было стратегическим маневром, в котором Кутузов на голову превзошел Наполеона.

Кутузов поставил Бонапарту своего рода ловушку — он построил войска так, что в любой момент русская армия могла отступить. Наполеон больше всего боялся очередного отхода русских. И это лишало французов возможности провести любимый Бонапартом охватывающий маневр, который привел бы только к возобновлению погони. Пришлось атаковать русских в лоб. Правый фланг и центр Кутузова стояли, прикрытые рекой Колочей и возвышенностями. Они был практически неуязвимы. Левый фланг составляла позиция под командой Багратиона, включавшая в себя флеши и Батарею Раевского. И именно этот фланг, находившийся под командой талантливого генерала, мечтавшего сражаться, и начали атаковать в лоб французы.

Фактически всё Бородинское сражение состояло в лобовых атаках французов на русский левый фланг, в которых Наполеон потерял большую часть своей лучшей французской пехоты. Сперва в лесу под Утицей были разбиты дивизии Дессе и Компана, затем при штурме флешей был ранен самый компетентный из наполеоновских маршалов — Давý, что серьёзно повлияло на ход сражения. Маршал Ней, узнав о трудностях у соседей, тоже перенес удар своего корпуса на флеши, тем самым упустив единственную возможность разбить русских, ударив в пустоту между флешами и курганной батареей. На флешах начинается лобовая стычка двух сильнейших армий мира. Не будь Багратион смертельно ранен, день, не исключено, стал бы днем поражения если не лично Наполеона, то его маршалов. Но и без того за ничего не значащие тактические продвижения на поле — скорее даже «сдвигание», чем взятие русских позиций, французы расплатились практически полным выбиванием своей пехоты (Батарею Раевского к концу дня пришлось штурмовать с помощью кавалерии). Наконец, сражение привело к чудовищным потерям Наполеона в офицерском и генеральском составе (соотношение убитых офицеров 480 у французов к 211 у русских, по генералам — 48 у французов к 23 у русских). Такие потери были в ту эпоху практически невозобновимыми.

То есть ещё до оставления Москвы Кутузов нанес Великой Армии Наполеона смертельное ранение, и дальше оставалось лишь выждать, когда враг обессилеет. Уступка столицы как гигантской ловушки была вполне оправданным ходом, тем более что Кутузов, конечно, не планировал в ней апокалиптического пожара — таковой целиком и полностью на совести губернатора Ф. Ростопчина (а самого фельдмаршала откровенно шокировал). М. Кутузову было бы вполне достаточно, чтобы очутившись в Москве, за тысячи километров от надежных баз, подорванная наполеоновская армия начала бы разлагаться. Наполеон был, несомненно, мастером оперативного искусства, Кутузов превзошел его как стратег и уж, конечно, не потому, что эмоционально и интеллектуально отупел после ранений.

До конца своих дней Кутузов находился в отменной интеллектуальной форме, был человеком обширного острого ума и фантастической памяти, что показывает, к примеру, мгновенное опознание им пленного французского генерала Боволье: «В Главную квартиру князя Кутузова в Полотняный Завод близ Калуги князь Кудашев, его зять, привел взятого в плен вскоре после Малоярославца генерала графа Боволье. Услышав фамилию генерала, Кутузов призадумался. — „Не родственник ли вы тех Боволье, которые играли такую выдающуюся роль в вандейской кампании и один из которых подписал письмо к её величеству императрице Екатерине II с просьбою оказать помощь против республиканцев?“ — „Письмо это подписано мною в качестве генерал-интенданта и президента высшего совета армии“. — „Это вы и есть! Ну, очень рад, что вы мой пленник: вам будет оказано всё уважение, которого вы заслуживаете“. — Кутузов прибавил, что читал с большим интересом историю вандейской войны. Он много расспрашивал генерала Боволье о французской армии, о Москве, о Наполеоне. <…> Прощаясь с Боволье, Кутузов сказал ему: „Ваш Наполеон — чистый разбойник: я отправил к нему 40 французов, взятых в плен на аванпостах, — он отказался принять их! Мне-то что же с ними делать? Его поведение ужасно. Он нисколько не заботится о нации, которой всем обязан“».

И тот же Кутузов делился с Боволье мнением, что раз Наполеон присылает к нему в ставку дипломатов типа Лористона для переговоров, то с ним нетрудно будет справиться. То есть в 1812 году Кутузов вел всё ту же политикодипломатическую игру, что и в 1805 году. И тут и там он оставил ради выигрыша времени и позиции столицу. Конечно, оставлять собственную столицу — Москву, было куда сложнее, чем чужую — Вену, но никакой вызванной травмой эмоциональной тупости для этого было не нужно. А говорить о трусости или робости фельдмаршала в ситуации, когда для оставления столицы от «лукавого царедворца» требовалось куда больше смелости, чем для сражения под её стенами, и вовсе не приходится.

Таким образом, сенсационная попытка «американских» (на самом деле по большей частью российских и украинских) ученых объяснить особенности стратегии Кутузова в 1812 году последствиями ранения, якобы задевшего лобные доли мозга и вызвавшего соответствующий синдром, должна быть признана совершенно несостоятельной. Ранение под Шумлой 1774 года, когда мозг военачальника теоретически мог быть задет, реконструировано авторами с грубыми искажениями. При этом известное нам поведение Кутузова в период между двумя ранениями никак не подтверждает наличия синдрома лобных долей. Ранение 1788 года так же реконструировано с ошибками и, в любом случае, не могло задеть лобных долей мозга. Привлекаемый для подтверждения наличия синдрома источник — мемуары генерала А. Ланжерона, необъективен и противоречив, к тому же дает материал для прямо противоположных суждений. Роль выдающегося хирурга на русской службе Массо так же преувеличена — он сыграл огромную роль в спасении Кутузова после второго ранения, но к лечению после первого, ставшего настоящим медицинским феноменом, не был и не мог быть причастен.

Российские средства массовой информации, которые распространяют произвольные построения в американском журнале как сенсационный жареный факт, делают это, конечно, не из интереса к родной истории. А напротив, из русофобского желания очернить что-нибудь, что ещё не очернено. Отечественная война 1812 года, как одна из самых ярких страниц национальной истории, конечно, находится у очернителей под постоянным ударом. То публикуются «откровения» актёра Е. Понасенкова, то парамедицинские легенды…

Что поделать — у лакеев нет героев.