Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

В чём сила, братья?

«Дневник писателя» позволяет Достоевскому с удвоенной энергией взяться за свой последний роман — грандиозную эпопею, роман-мистерию «Братья Карамазовы». Свободный, наконец, от унизительной нищеты и суеты, он воплощает в этом романе замыслы и мотивы множества своих произведений — перед нами настоящая энциклопедия Достоевского, приведенная в строгий порядок и растащенная на цитаты и образы.

Снова неустроенное, не имеющее формы русское семейство во главе с растленным сладострастником Фёдором Павловичем. Каждый из братьев — это воплощенный человек-идея. Митя — это человек страсти и красоты: «Красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Иван — это мыслитель-атеист, восходящий к бесчисленным спорам Достоевского с Белинским. Он пытается подорвать в третьем брате, Алеше, веру в Бога и его правосудие, своими действительно болезненно поставленными вопросами о зле, о детском страдании. Но Алеше дарована живая вера — он видел отблеск Божией благодати на лице своего наставника — старца Зосимы, а потому ничто не может поколебать его веру в воскресение мертвых, в конечное торжество Божьей справедливости.

Алеше было дано имя маленького сынишки Достоевского, унаследовавшего отцовскую эпилепсию и умершего в возрасте трех лет. Фёдор Михайлович отправился после этой трагедии в Оптину Пýстынь к её старцам и вернулся оттуда просветленным и полным образов для монастырских глав романа. Эти образы не во всём устроили ни самих монахов Оптиной Пýстыни, ни близкого к ним консервативного мыслителя Константина Леонтьева, назвавшего христианство Достоевского «розовым». Но тот тихий свет, который изливается с монастырских страниц романа, побеждает тьму, излучаемую мрачными идеями и образами одержимого чёртом Ивана Карамазова.

Однако именно высокий философствующий атеизм Ивана раскрывает адскую бездну отцеубийства, совершенного незаконнорожденным братом Карамазовым — лакеем Смердяковым. Смердяков буквально ублюдок, но куда в большей степени он ублюдок духовный — человек не только без отца и без семьи, но и без Бога и родины, квинтэссенция ненавистного Достоевскому западничества, которое, как он предчувствует, доведет Россию до пораженчества и катастрофы.

«Я всю Россию ненавижу… В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки» — в сотый, сто первый раз мы на волнах радио-и телестанций, на страницах либеральных газет, в блогах, встречаем вариации этой формулы Смердякова и дивимся проницательности Достоевского, уловившего самую сердцевину русоедского дискурса.