Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Казнь

На современной Пионерской площади Санкт-Петербурга мало что напоминает Семеновский плац, на котором 22 декабря 1849 года решалась судьба Фёдора Достоевского. Нет ни самого плаца, ни построенного на его месте ипподрома. Нет прекрасной Введенской церкви лейб-гвардии Семеновского полка, построенной великим архитектором Константином Тоном в возрождавшемся русском стиле — снесли большевики в 1933 году. Театр Юного Зрителя. Даже памятник почему-то Александру Грибоедову. Так и не подумаешь, что именно здесь молодому писателю был преподнесен урок от императора.

«Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, было врыто три столба. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые, длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат… ему приходилось идти к столбу в третью очередь. Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством… Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольется с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, было ужасно: но он говорил, что ничего не было для него в то время тяжелее, как беспрерывная мысль: „что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И всё это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уже ничего бы даром не истратил!“» — так Фёдор Михайлович описал собственную смертную казнь в романе «Идиот».

Николай I, подавив мятеж декабристов, принес клятву — не допустить в Россию революцию. Вся его жизнь была подчинена борьбе с революционными тенденциями в России и мире. В 1848 году ситуация стала особенно тревожной. Весь 1848 год Европу сотрясали кровавые и бесплодные революции, на подавление одной из этих революций, в Венгрии, даже были двинуты русские войска.

И тут правительство узнает о существовании в СанктПетербурге разветвленной сети кружков, в которые входят гвардейские офицеры, сотрудники министерства иностранных дел. Наверняка тут целый заговор. Кружок группируется вокруг Михаила Буташевича-Петрашевского, тоже чиновника МИДа, устраивающего у себя хлебосольные пятницы с телячьими котлетами и поросятами. Пятницы, с поросятами. Рассуждают о прогрессе, об утопическом социализме в духе Шарля Фурье, читают возмутительные сочинения, вроде призыва к солдатам бунтовать или того же письма Белинского к Гоголю. Вскоре у агента полиции П. Антонелли скапливается достаточно компрометирующего материала на начинающих бунтовщиков и их всех арестовывают. 23 апреля 1849 года Достоевский помещен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

К счастью для Достоевского и русской литературы правительство не доискалось до большей части деталей реального заговора. Михаил Буташевич-Петрашевский и в самом деле был сравнительно безопасным салонным болтуном, но не такими были некоторые из его гостей. Из посетителей «пятниц» создалось общество настоящих заговорщиков, в котором верховодил Николай Александрович Спешнев — красавец, богач, авантюрист, первым из русских прочитавший «Манифест коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, и провозгласивший себя коммунистом. В своих выступлениях, как рассказывали современники, он проповедовал «социализм, атеизм, терроризм, всё, всё доброе на свете».

Ф. Достоевский попадает под влияние Н. Спешнева и дает подписку: «Когда распорядительный Комитет общества, сообразив силы общества, обстоятельства, и представляющийся случай, решит, что настало время бунта, то я обязуюсь, не щадя себя, принять полное открытое участие в восстании и драке». Он деятельно вербует в кружок настоящих революционеров новых членов, участвует в плане завести тайную типографию.

Н. Спешнев имел над молодым писателем не только идейную, но и материальную власть: богач-коммунист не стеснялся использовать деньги для того, чтобы подчинить себе заговорщиков. Незадолго до ареста писатель сделался скучным и раздражительным. Все дело оказалось во взятых у Спешнева деньгах: «долго и долго будет меня мучить, так как я взял у Спешнева деньги (при этом он назвал сумму около 500 руб.). Теперь я с ним и его. Отдать же этой суммы я никогда не буду в состоянии, да он и не возьмет деньгами назад, такой уж он человек. Понимаете ли вы, что у меня с этого времени есть свой Мефистофель».

Арест оказался для Достоевского спасением — он высвободил его из-под власти Мефистофеля, когда дело ещё не зашло слишком далеко. По счастью для русской литературы правительство не стало распутывать ниточки заговора слишком старательно. Кружок Спешнева и участие в нём Достоевского остались властям не известны и сведения просочились в мемуары лишь тогда, когда ни Достоевскому, ни другим ничего не угрожало. Достоевский выведет Спешнева на страницах романа «Бесы» в образе Николая Ставрогина — безбожника, сладострастника, убийцы и самозванца.

Восемь месяцев следствия и суровый приговор военного суда: расстрел по военным законам. Однако Российская Империя была империей правосудия и правды, сопряженной с милосердием. Иногда кажется, что это-то её и погубило. Приговор поступает в генерал-аудиториат, который, руководствуясь данной ему императором инструкцией, просит государя о милости.

«Отставного поручика Достоевского, за такое же участие в преступных замыслах, распространение письма литератора Белинского, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти и за покушение, вместе с прочими, к распространению сочинений против правительства, посредством домашней литографии, лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в крепостях на восемь лет».

Резолюция Государя: «На четыре года. Потом рядовым». Отдача в солдаты означала возвращение каторжному общегражданских прав (за несколько лет Ф. Достоевский выслужит себе в Южной Сибири унтер-офицерский, а затем офицерский чин прапорщика).

Однако император не хочет оставить несостоявшихся бунтовщиков без показательного урока. Он запрещает оглашать приговоренным замену смертной казни. Под его руководством готовится грандиозная инсценировка: форма для солдат, размер эшафота, белые балахоны-сáваны для приговоренных, темп барабанной дроби — император вникает во все подробности. Для Достоевского пережитое по воле государя потрясение на эшафоте и в самом деле становится началом пути к отходу от либерализма и революционности, к обретению себя как русского православного мыслителя.