Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

* * *

Но как быть со столицей украинского государства? Почему русскоязычные в большинстве киевляне по очень многим вопросам солидарны скорее с львовянами, чем с харьковчанами, одесситами или жителями Донецка. Даже оставляя за скобками период Киевской Руси, мы должны признать, что Киев очень долго находился в составе русского, позже советского государства — с 1654 г., т. е. почти три с половиной столетия. За это время сменилось множество поколений жителей города. И тем не менее связями с Россией киевляне, по-видимому, дорожат меньше других жителей центральной и восточной Украины. Причину этого довольно парадоксального явления важно понять, иначе трудно будет разобраться в том, почему в Киеве дважды происходили события, которые теперь повсюду называют «киевскими Майданами» и которые радикально меняли ход событий в Украине.

Всем известное выражение «Киев — мать городов русских» нельзя понимать буквально. В «Повести временных лет», там где речь идет о событиях 882 (6390) г., есть фраза, которую Дмитрий Лихачев перевел следующим образом: «И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: "Да будет это мать городам русским"». В оригинале сказано: «…се буди мти градомь рускими» — слово «русскими» там с одной буквой «с». Лихачев перевел это слово как «русским» с двумя буквами «с», а украинец Леонид Махновець — как «руським» с мягким знаком[137]. Небольшая, но существенная деталь, важная для нашего контекста. «Русь» по-украински не то же самое, что «Россия». С Киева, безусловно, начиналась Киевская Русь — первое государство восточных славян. Но его нельзя в полной мере признать русским, в современном смысле этого слова, городом (то есть, по-украински, російським).

Когда после монгольского нашествия Украина оказалась в составе Литвы, а затем Польши, на формирование общего образа Киева оказали влияние культура польско-литовского государства и начинающие складываться украинские традиции (особенно сильно их влияние проявилось во времена мазепинского барокко). После разделов Польши элитные позиции в Киеве заняла польская шляхта, а не русское дворянство, и польский язык, как мы уже знаем со слов Н. Костомарова, был наиболее привилегированным там до середины XIX в. и даже позже. Посетив украинскую столицу в 1855 г., Иван Аксаков писал: «Киев — город не русский, и польский элемент в нем очень силен» [138]. Лишь после польского восстания 1863 г. город начали энергично русифицировать, но процесс этот не успел зайти слишком далеко. Как мы уже знаем, в 1917 г. на выборах в Учредительное Собрание подавляющее большинство киевлян проголосовало за украинский блок партий, а поддержка «русского блока» была ничтожной. Затем был период «коренизации», и во время переписи 1926 г. 41,6 % киевлян записались украинцами и только 25,5 % — русскими[139]. Лишь с середины 30-х годов началась новая волна русификации — сталинская, а потом хрущевская и брежневская.

Казалось бы, русификаторы добились успеха. Внешний облик Киева вновь стал приобретать русское выражение. На улицах, в учреждениях, в вузах и на предприятиях доминировал русский язык. Но на окраинах города, во дворах «хрущоб» и многоэтажек сидели на лавочках пожилые женщины и, приглядывая за внуками, разговаривали между собой по-украински. Дети бегло болтали по-русски, а их родители — на суржике. Обычное явление. Языковые предпочтения в Киеве определялись не только успехами навязываемой государством русификации, но и идущим параллельно процессом ускоренной урбанизации. С середины 50-х годов население Киева увеличилось почти в три раза. Миграция в столицу УССР шла из разных республик, но большинство все же приезжало из сел и малых городов Украины, где в основном говорили по-украински. И, несмотря на русский внешний вид, который многие принимали за сущность Киева, он все же оставался городом украинским. Согласно последней советской переписи населения 1989 года, 58 % киевлян считали своим родным языком украинский и 41 % — русский[140].

Привилегированным в городе был язык меньшинства — русский, что вызывало недовольство значительной части горожан. В Киеве было много деятелей украинской культуры, обеспокоенных ее провинциальным статусом и раздраженных снобизмом своих московских коллег, с которыми им приходилось профессионально контактировать. Не меньше было и чиновников, вынужденных подчиняться указаниям своих начальников из Москвы, часто плохо знающих ситуацию на местах. Наконец, Киев — университетский город, здесь много вузов и техникумов, в которые ежегодно поступали десятки тысяч новых студентов, и родным языком для многих из них был украинский. Урбанизация сопровождалась строительным бумом, а на стройки приезжали чаще всего украиноязычные жители, опять-таки из малых городов и деревень. И когда все эти люди становились киевлянами, они быстро убеждались: в столице Украины их родной язык, в отличие от русского, не очень нужен. В профессии и социальной ЖИЗНИ ОН вряд ли пригодится.

Более того, какая-то часть киевлян считала украинский акцент вновь приехавших признаком их малограмотности, некультурности. В 60-80-е годы в больших городах Украины (в Киеве в особенности) получили довольно широкое хождение выражения «жлобы», «жлобский язык», которыми награждали тех, кто говорил по-украински. Часто подобного рода хамское поведение было присуще людям, которые сами недавно приехали в город, но уже успели освоить русский язык (точнее, суржик) и, причислив себя к высшему классу, спешили оскорбить тех, кто этой чести, по их мнению, не заслуживает. Дело доходило до курьезов. Как-то за то, что он говорил на украинском языке, жлобом обозвали Мыколу Лукаша — полиглота, выдающегося лингвиста, ученого с мировым именем, блестящего переводчика Боккаччо, Шекспира, Сервантеса, Гете и Шиллера, Флобера и Аполлинера (всех не перечислить). Курьез курьезом, но оскорбления, нанесенные людям, говорящим по-украински в украинской столице, долго, а может быть, и никогда не забываются.

Словом, нет ничего удивительного, что в городе в 1991 г. было довольно много киевлян, с удовлетворением принявших Акт о независимости Украины. Со временем число таких людей увеличивалось в Киеве быстрее, чем в других украинских городах. Потому что от провозглашения независимости Украины больше всего выиграла ее столица. Теперь Киев стал полноправным центром государства со всеми вытекающими последствиями. Еспи чиновникам Харькова в принципе все равно, откуда поступают ему приказы — из Москвы ипи из Киева, то у столицы Украины начальников теперь не стало. Многочисленным властным чинам Киева и их окружению стало вольготнее — не надо ждать чьей-то милости извне. Вся власть теперь сосредоточена здесь. В независимом государстве появилось много управленческих структур, расширился их аппарат, многократно большими стали возможности карьерного роста у всех тех, кто так или иначе связан с государственной властью: обслуживает ее, освещает ее деятельность, пусть даже критикует.

Все новые и новые теле- и радиоканалы, газеты и журналы появлялись в Киеве, как грибы после дождя. И внимания к киевским СМИ стало гораздо больше, чем во времена, когда Украина была зависима от Москвы. Сломалась прежняя система, ушли люди прошлого, и на их место примчались в огромном количестве украинские расгиньяки из провинции, чтобы успеть захватить пустующие места. Пришли, заняли эти места и потянули за собой родственников и знакомых. Украинский язык — теперь не минус, а плюс. Особенно, если он органичный, природный, а не городской (всем ясно, что искусственный). Девочек из деревни с таким языком охотнее возьмут на телеканал, чем киевскую журналистку, пусть и талантливую, но неспособную совладать с украинским «г». Это, конечно, сказывается на качестве программ, но качество — это пока не главное.

В Киеве много иностранных посольств, сюда постоянно приезжают журналисты из-за рубежа. Выходов на запад гораздо больше, чем где-нибудь еще. Да и выездную визу получить здесь тоже легче — все консульства на месте, не то что в каком-нибудь Херсоне. Больше массмедиа — больше перспектив для шоу-бизнеса. Чтобы показать себя на Западе, нужны только деньги. И финансов, что особенно важно, в Киеве сосредоточено тоже больше, чем где-то еще. Хотя киевские предприятия далеко не самые крупные, Киев отчисляет в госбюджет денег значительно больше, чем самая богатая область. Все просто: именно здесь главные офисы крупнейших украинских компаний, здесь же самые большие банки. Соответственно, и местный бюджет в Киеве самый внушительный. Кроме того, в Киеве совершается масса сделок и по рукам ходит много никем не учтенных денег, за счет которых кормятся тысячи людей.

Все это объективная реальность, но тем не менее Киев мог бы быть другим, если б иначе вела себя русскоязычная киевская интеллигенция. Как раз она — довольно широкие круги профессуры, сотрудников НИИ, инженерно-технических работников, врачей и учителей — и создавала в свое время образ русскоязычного Киева. Наверняка, многим из них не по душе было направление, по которому начала двигаться независимая Украина, не нравилась идеология отталкивания от России, от всего русского. Но, чтобы выжить в новой ситуации, они должны были продолжать свою профессиональную карьеру, а значит, приспосабливаться к обстоятельствам и помалкивать.

Какая-то часть русскоязычных интеллигентов, внутренне стыдясь своего приспособленчества, пыталась найти ему моральное оправдание. В России, мол, всегда была диктатура, и вряд ли там скоро что-то изменится, а поэтому от нее нужно уходить в Европу, где демократия, свобода слова и т. д. К тому же украинская культура сильно пострадала от русификации и потому нуждается в поддержке русскоязычной интеллигенции. В чем-то эти люди правы, но в их позиции явно недостает искренности, нет у них стремления сохранять объективность всегда, а не только тогда, когда это им удобно. Было немало и тех, кто не совесть свою успокаивал моральными оправданиями, а просто, занимаясь откровенной спекуляцией, жонглировал словами. Мой друг, киевский эссеист и композитор Ефим Гофман с грустью писал: «Воистину заколдованное место — Киев. Меняются эпохи, происходят грандиозные исторические потрясения, на авансцену выдвигаются различные (подчас не связанные между собой) социальные и этнические слои, различные (подчас взаимоисключающие) политические сипы, но все они почему-то упорно воспроизводят одну и ту же, неизменную атмосферу городской жизни. С поразительной стабильностью тон в городе задают обширные сообщества людей, не склонных к рефлексии, охотно поддающихся внушению, предпочитающих индивидуальному выбору, самостоятельной мысли бездумное хождение в стаде»[141].