Бухтарминские кладоискатели

— Поразительно! — удивился Роман. — Это чьи же деды и прадеды?

— Да, нашей лесной деревушки, почитай, все. А нас всего-навсего едва ли сто человек наберется, не считая детей.

— А где-нибудь ещё чудь сохранилась?

— Слышал я, что какие-то остатки есть на Урале и вроде бы в Забайкалье. Чудь же всегда таилась, себя не афишировала, скорее пряталась. И связи друг с другом не держала, так что тут трудно сказать что-либо определённое. Я думаю, большинство перешло в старатели. Старатели-то всегда были. Ещё совсем недавно в Зыряновске старательские артели работали. В самом городе копались, мыли золотишко.

— Я думаю, и сейчас есть. Зря их запретили — они же пользу стране приносили.

— Вестимо, польза была, золото ведь государству всегда нужно — это валюта. А теперь вот тайком потихоньку работают, прячутся, кому попало сбывают, разве это по-хозяйски со стороны государства — так поступать?

«Естественно, Фемистоклу это не нравится, — подумал Роман, — называет себя чудью, а на самом деле он просто тайный старатель. А что золотишко на сторону уходит мимо государства — это действительно плохо».

— А вот вы скажите, как вы-то попали сюда? — вдруг спросил Фома.

— Очень просто: через штольню в верховьях Хамира, — ответил Роман.

— Через штольню? Я знаю рукотворную выработку в сторону вашего Хамира, но она же не имеет выхода.

— Не имела, а теперь есть, — торжествующе, что может удивить опытного знатока, пояснил Роман. — Оползень перекрывал устье, а река подмыла берег, и устье открылось.

— Вот как! — удивился Фемистокл. — Пятьдесят лет хожу по этим подземельям, а такого чуда не видел. Вот бы посмотреть!

— Так идёмте с нами, нам уже пора возвращаться, и всё увидите своими глазами.

— Пожалуй, пойду, — согласился Фома, — а я вам тоже много что могу показать. Я ведь здесь все закоулки знаю. Всё облазил, кое-где даже ползком пробирался по лабиринтам, по ручьям, приходилось по пояс в воде бродить.

— Вот здорово, а мы об этом только мечтали! — обрадовался Агафон. — Я всё время думал, что в этом подземелье, всяких чудес, наверное, не счесть.

— Есть, кое-что есть, — согласился Фома. — Я и сам время от времени навещаю полюбившиеся здесь места.

— Может, и стоянки древнего человека есть? — спросил Стёпа. — Логова троглодитов.

— Ну ты скажешь тоже! — оборвал его Егор. — Для этого надо специальные раскопки вести, а так разве узнаешь, где они жили или прятались?

— Это верно, — согласился Фома, — но я сужу по закопчённым сводам, сам примеряюсь, где бы я спрятался зимой от холода, и так, чтобы было не слишком далеко от входа. Кое-какие признаки есть, и некоторые сохранились.

— Ага, первобытный человек искал себе убежище, как медведь, ищущий себе берлогу на зиму, — догадался Агафон. — Мы уже имели дело с такой медведицей. Рыскала у нашей выработки всю осень, крутилась вокруг да около.

— Ну уж ты и сравнил! — с неудовольствием заметил Егор. — То медведь, а то люди, хотя и древние. Разница есть.

— Ничего, ничего, он правильно мыслит, — поддержал Гошу Фома. — На заре человечества люди конкурировали с животными.

Фома хотел продолжить свою мысль, но в это время они подошли к навешенной верёвке для подъёма в рукотворную штольню.

— Ого! — удивился он. — Я вижу, вы тут капитально обосновались, но я покажу вам более простой путь подъёма, где и канат не нужен.

Чуть в стороне, пробираясь через глыбы свалившихся камней, они и верно, обошлись без верёвки, и вскоре все собрались у могилы бергала, задавленного обвалом.

Кладоискатели хотели удивить этим своего нового знакомого, но он спокойно отреагировал на это, сказав:

— Вы правильно сделали, что не стали разрывать завал. Я знаю здесь целое кладбище, где погребены разные доисторические животные, и, возможно, там есть и люди. — И, опережая нетерпеливые вопросы, добавил: — Но это потом, не всё сразу. Я вижу свет в конце туннеля, и меня это удивляет не меньше, чем все кладбища динозавров и мамонтов вместе взятые.