Миф о Христе. Том II

3. Доводы в пользу историчности Иисуса у Павла.

Исходным пунктом и предпосылкой Павлова учения об искуплении является отношение человека к закону. Последний искони дан богом людям для их спасения. Закон должен был указать людям, что греховно. Он должен был пробудить в них понимание зла и показать им путь к улучшению. Он должен был, по выражению Павла, служить им в качестве воспитателя и наставника в праведности. В действительности же он оказался как бы проклятием для человечества и вместо того, чтобы спасти людей, только еще глубже погрузил их в рабство зла и греха. Тогда бог сжалился над людьми и послал им Христа, своего «сына», дабы он снял с них иго закона. Исконно сверхземное существо, пребывавшее в боге и принимавшее участие в миротворении, Христос, по приказанию своего отца, небесную славу переменил на земную бедность и убожество, дабы в образе раба, последнего человека среди людей, сойти на землю для спасения смертных. Добровольно, ради спасения людей, он сам предал себя на крестную смерть. И то, чего до сих пор не могла свершить никакая жертва отдельного человека, пред чем закон оказывается бессильным, — полное освобождение от оков греха и смерти, явившейся в мир вместе с грехом, — все это осуществила жертвенная смерть того, в ком, так сказать, в одном лице выразилось существо всего человечества. Своею смертью он умер за смерть всех. Своим воскресением он победил смерть вообще. Чрез отрицание и уничтожение своей человеческой природы в смерти богочеловек снова вернул себе свою подлинную божественность. Сбросив с себя телесную оболочку, снова вернувшись в просветленном образе, как чистый дух, к своему извечному отцу и снова воссоединившись с ним, он дал людям пример того, как они могли бы через самопожертвование своей собственной телесной личности начать делаться достойными своей истинной сущности.

Больше того: своею смертью он дал им средство к освобождению от уз самой плоти, он вывел их за пределы земного и даровал им вечную жизнь в отце и с отцом. Теперь, если человеку нужно только войти с ним в личную связь, внутренне соединиться с ним, верою, так сказать, присвоить себе его искупительную жертвенную смерть и слиться с ним (сораспяться со Христом) и хранить это через любовь к людям, то он делается также участником в прославлении Христа и тем самым достигает спасения. Тем самым закон перестает предписывать ему свои правила поведения. Через свое воссоединение с Христом человек умер для закона и освободился из-под его власти. Демоны, под властью которых он раньше томился, больше не имеют силы над ним. Жизнь, которою он здесь, на земле, обладает только условно, он получит на небе среди лучших условий. Так Христос является «посредником» между богом и миром, уничтожив разлад между ними обоими. Так он является «целителем», исцеляющим недуги земной жизни — телесные и духовные; «спасителем» от мрака земного бытия и смерти; «богочеловеком» — истинной основой и целью всей религиозной деятельности.

Кто беспристрастно рассматривает это представление, тому вряд ли придет в голову, что здесь речь идет о внешнем историческом событии, об исторической личности. Ближе всего, быть может, эта идея подходит к гностикам, но прежде всего, к александрийской религиозной философии Филона, старшего современника Павла, и к его идее Логоса, как она позднее слилась в евангелии Иоанна с верой в Христа. У Павла Христос является другим именем для идеи человечества, кратким, но всеохватывающим выражением для идеальной совокупности всех людей, которая вместе с тем представлена в нем в виде личного существа. Как раз так Филон мыслит себе полноту божественных идей олицетворенной в образе Логоса, «посредника», «сына божия» и просветителя мира, и сливает воедино Логос с идеальным человеком, идеей человека. И как Христос делается плотью и принимает образ человека, так и филоновский Логос нисходит из своей сверхчувственной области и вступает в чувственный мир, дабы, как сила добра и освободитель от греха, привлечь к себе людей и вернуть их в их настоящее отечество, царство небесное, к их божественному «отцу».

Эта идея спасения людей через «сына» высшего бога стара и была широко распространена в древнем мире. Еще в вавилонской религии спаситель Мардук посылается своим отцом Эа на землю, дабы спасти людей от их душевных недугов и нравственной гибели. Греки подобных обожествленных «сынов» и благодетелей человечества чтили в Геракле, Дионисе, Язоне или Язие (греческая форма имени Иисуса), которые тоже, согласно небесному повелению, способствовали спасению людей, а после своей преждевременной и насильственной смерти удалялись в круг блаженных.

Особенно эта вера процветала в религиях Передней Азии и Северной Африки. Там, в таинственных культах, так наз. мистериях, чтили страждущего за человечество, умирающего и воскресающего бога: фригийцы — Аттиса, сирийцы — Адониса, египтяне — Озириса. В мандейских или гностических сектах, которые около начала нашей эры в стороне от официальной религии придерживались своеобразного идеала благочестия и к которым, по-видимому, в более широком смысле принадлежала также и еврейская секта ессеев, вера в божественного спасителя и божественного посредника стояла в центре религиозного мировоззрения. Да и иудейская апокалиптика того времени, жившая ожиданием скорого светопреставления, склонялась к этой идее и сливала образ божественного посредника с идеей мессии, чаемого освободителя Израиля от политического и социального гнета. Под гностическим именем «сына человеческого» выступает пред нами спаситель у пророка Даниила. При этом идея страждущего и умирающего искупителя стояла в несомненной связи с явлениями природы. Она выросла из рассматривания судеб солнца или луны, в подъеме и спуске их пути, во временном уменьшении, исчезновении и новом появлении их на небе, в связи с переживаниями ежегодно умирающей и оживающей природы.

Эта идея жила в вере в божественного сына и спасителя, который жертвует собою за своих, подвергается смерти, спускается в подземное царство, борется с адскими демонами, спустя короткое время поднимается из могилы и несет с собою миру новую жизнь. Больше того: даже израильские пророки обнаруживают влияние этого представления.

В 53 главе Исайи[27] мы встречаемся с образом так наз. «страждущего раба божия», который подвергается осмеянию, презрению и приносится в искупительную жертву за грехи своего народа, но со славою воскресает и достигает небесного величия. Конечно, пророк в данном случае имел в виду непосредственную участь своего народа и видел в последнем всеобщую искупительную жертву за остальное человечество. Но Гункель правильно заметил, что в указанном месте в основе, на заднем плане, стоит образ страдающего и умирающего спасителя. Больше того: Грессман 53 главу прямо возводит к происходящей из мистерий «культовой песне», которая пелась мистами — «посвященными» — в день смерти божества, и он убедительно и наглядно выявляет мистериальный характер всего данного места пророка Исайи.