Миф о Христе. Том II

в) Иоанн креститель и крещение Иисуса.

Вейс правильно называет евангелие Марка «продолженной в обратную сторону историей страстей господних». Эта пестрая картина земной жизни Иисуса на самом деле больше, чем простое развитие Павлова тезиса: Иисус сам уничтожил себя и был послушен вплоть до смерти на кресте. Но из Павлова благовестия евангелист, конечно, не мог бы извлечь своего представления (132). Да этого, ведь, Никто еще и не утверждал. А я утверждаю, что пророк Исайя доставил самые существенные черты для «истории» Иисуса и дал для нее общую рамку. И вот здесь-то, а нигде в другом месте, находятся настоящие «столпы подлинно-научной жизни Иисуса». Ибо не только страдания, смерть, воскресение и вознесение, но даже изображение его характера, его деятельности в течение своей земной жизни и его чудесной силы, — все это своим источником имеет слова пророка. Больше того: даже первое выступление Иисуса в связи с Иоанновой проповедью покаяния зиждется на тексте Исайи. Слова, которыми начинается это древнейшее евангелие, составляют также и начало той второй части книги пророка, автор которой, в отличие от более древнего пророка Исайи, обычно называется Второисайей и о котором предполагают, что он написал свое произведение в Вавилоне в последние дни плена. «Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь господу, прямыми сделайте в степи стези богу нашему. Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизится, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими. И явится слава господня, и узрит всякая плоть, ибо уста господни изрекли это» (40, 3 — 5).

Евангелие относит эти слова к крестителю, «глашатаю в пустыне», к которому «был глагол божий». Но, ведь, известно, — Марк сам подтверждает это, — что он припоминал слова пророка Малахии, который в третьей главе говорит: «Вот я посылаю ангела (вестника) моего, и он приготовит путь предо мной», и что слова «в пустыне» попали в ненадлежащее место благодаря ошибке в переводе, так как они в действительности не выражают места, откуда раздался зов, а относятся к тому, чтобы приготовили путь в пустыне. Это возбуждает подозрение, как бы также и фигура «предтечи» не выросла из вышеприведенного места пророка, и как бы представление о двойном послании бога к своему народу не возникло из слов Исайи, где в утешительной речи сказано, что Иерусалим за все свои грехи «от руки господней принял вдвое». Да и в словах призыва, с которыми пророк обращается к сердцу Иерусалима, опять-таки звучат идеи благовествования крестителя. «Идет за мною, — говорит креститель в евангелии Марка, — сильнейший меня, у которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви его». А у Исайи читаем: «вот господь бог грядет с силою!», а затем пророк рисует нам силу и величие бога, пред которым все народы и силы земли — ничто, дух которого необыкновенен, сила которого несравнима и который говорит: «Я воздвиг его от севера, и он придет; ют восхода солнца будет призывать имя мое и попирать владык, как грязь, и топтать как горшечник глину». «Лопата его в руке его, и он очистит гумно свое, и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым», — так дополняют слова древнейшего евангелия Матфей и Лука. У Исайи же бог-Яхве говорит Израилю: «Вот, я сделал тебя острым молотилом, новым, зубчатым; ты будешь молотить и растирать горы, и холмы сделаешь как мякину. Ты будешь веять их, и ветер разнесет их, и вихрь развеет их». А в главе 47, 14 написано о язычниках: «Вот они, как солома; огонь сожег их; не избавили души своей от пламени». Это — та речь покаяния и угрозы, которую евангелист влагает в уста крестителя: «Покайтесь, ибо приблизилось царство небесное». Страшный суд пред дверьми! Чаемый мессия близок! Так у пророка и бог Яхве оказывается чем-то вроде судьи, который требует на суд к себе язычников, чтобы доказать ничтожество их богов, в сравнении с героем;, которого он воздвигает во спасение народа. «Выведи народ слепой, хотя у него есть глаза, и глухой, хотя у него есть уши. Пусть все народы соберутся вместе, и совокупятся племена». «Но вы ничто, — бросает он по адресу богов языческого мира, — и дело ваше ничтожно, — мерзость тот, кто избирает вас». Кому не приходят здесь на память бранные слова Иоанна, с которыми он обращается к фарисеям, бичуя их упорство и высокомерие: «порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?».

Мытари приходят к Иоанну и спрашивают его: «что нам делать?». И он отвечает им: «Ничего не требуйте более определенного вам». Воины ставят ему тот же самый вопрос и слышат в ответ: «никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем». А у Исайи написано следующее: «Тот, кто ходит в правде и говорит истину, кто презирает корысть от притеснения, удерживает руки свои от взяток, затыкает уши свои, чтобы не слышать о кровопролитии, и закрывает глаза свои, чтобы не видеть зла, — тот будет обитать на высотах; убежище его — неприступные скалы».

Креститель взывает к фарисеям: «сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам; ибо говорю вам, что бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». И могло ли быть простой случайностью, что также и в 41 главе Исайи говорится о «семени Авраама» а Израиль утешает себя как раз тем же, чем, по словам евангелия, утешаются и фарисеи, хвастающиеся своей «праведностью», т. е., что отец у них Авраам? И что значат слова в начале 51 главы пророка: «Послушайте меня, стремящиеся к правде, ищущие господа! Взгляните на скалу, из которой вы иссечены... Посмотрите на Авраама, отца вашего»?.. Также и у Исайи грядет «день господа» на все гордое и высокомерное и на все превознесенное, — и оно будет унижено, а у Иезекииля по повелению бога срубаются гордый дуб ливанский за его надменность и его беззаконие.

В настоящее время Роберт Эйслер в статье «Die Taufe des Johannes» обратил внимание на пророка Михея (7, 14), где Сион устами пророка говорит богу: «Паси народ твой жезлом твоим, овец наследия твоего, обитающих уединенно, в лесу среди тучных полей... Как во дни исхода твоего из земли Египетской, явлю ему дивные дела. Увидят это народы и устыдятся при всем могуществе своем... уши их сделаются глухими. Будут лизать прах как змеи, как черви земные выползут они из укреплений своих; устрашатся господа бога нашего и убоятся тебя. Кто бог, как ты, прощающий беззаконие и не вменяющий преступления остатку наследия твоего?.. Да ты опять умилосердишься над нами, изгладишь беззакония наши. Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши. Ты явишь верность Иакову, милость Аврааму, которую с клятвою обещал отцам нашим от дней первых». Здесь совершенно такая же ситуация, как в 40 и 41 главах Исайи и в евангельском описании выступления Иоанна. Больше того: почти каждое слово, влагаемое в уста проповеднику покаяния, напоминает слова пророка: бог во образе обитателя пустыни и пастыря во Израиле, вокруг какового пастыря собирается народ в уединенное место, несмотря на окружающие людей тучные поля; указание на грядущий гнев бога, упорство народов, угроза, что, несмотря на всю свою силу, они устыдятся пред богом; сравнение упорных со змеями (порождения ехиднины), замечание, что упорным даже их происхождение от Авраама не дает права на прощение грехов и на наследование милости, каковое бог клятвенно обещал каждому; напротив того, готовые к покаянию будут видеть чудеса, которые произошли при выходе из Египта, а именно, крещение, при котором были погружены в море и унесены волнами грехи. Обычно переходу израильтян через Красное море приписывали очистительный смысл и рассматривали этот переход как своего рода крещение и очищение от грехов всего народа, как говорит Павел: «отцы наши все были под облаком и все прошли сквозь море; и все крестились при Моисее в облаке и в море».

Также и у Исайи «святой Израиля», бог, обещает своим, что они будут хвалиться им: «Бедные и нищие ищут воды, и нет ее; язык их сохнет от жажды: я, господь, услышу их... пустыню сделаю озером и сухую землю источниками воды». «Не бойся, раб мой Иаков... ибо я изолью воды на жаждущее и потоки на иссохшее; излию дух мой на племя твое и благословение мое на потомков твоих. И будут расти между травою, как ивы при потоках вод» (44, 2). Образ роста на почве пустыни напоминает «отпрыск», «росток из сухой земли», и, таким образом, в этих словах дано связующее звено между Иоанновым крещением и крещением «раба божия»: «Вот я делаю новое; ныне же оно произрастет; неужели вы и этого не хотите знать? Я проложу дорогу в степи, реки в пустыне... чтобы поить избранный народ мой».

«Я крещу вал в воде в покаяние, — говорит Иоанн у Матфея и Луки, — но идущий за мною... будет крестить вас духом святым) и огнем». А у Исайи читаем: «Будешь ли переходить через воды, я с тобою; через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя», а следующие стихи ясно показывают, что и у него пред мысленным взором вставало крещение в Красном море, крещение водное в отличие от огненного крещения, раз он говорит: «в выкуп за тебя отдал Египет... отдам людей за тебя, и народы за душу твою».

В знаменитой 11 главе пророка мы читаем об «отрасли от «корня Иессеева»: «и почиет на нем дух господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия». Это — слова, из которых вырос рассказ о крещении Иисуса и сошествии на него святого духа, и мы теперь понимаем), почему проповедник покаяния грозит близостью суда, а «отпрыск» в этом месте, в сущности говоря, выступает в роли праведного судьи, о котором читаем: он будет «судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; и жезлом уст своих поразит землю, и духом) уст своих убьет нечестивого. И будет препоясанием чресл его правда, и препоясанием бедр его — истина».

Таким образом, весь рассказ о выступлении Иоанна и крещении Иисуса скопирован с пророка Исайи. Вместе с тем отпадают затруднения, которые для чисто исторического понимания заключаются, прежде всего, в том противоречащем обстоятельстве, что некий Иисус получил крещение от Иоанна, а все бесчисленные изъяснения этой проблемы оказываются простой игрой идеями. Разве там не имеются уже данные для изображения характера Иоанна, о его отношении к Иисусу и т. д. ? Точно так же можно было бы предметом «научного исследования» сделать вопрос: почему целые десять лет Ахиллес оставался без дела под стенами города Трои вместо того, чтобы лучше уехать домой и удовлетворить свою жажду подвигов где-нибудь в ином месте? Можно скорбить за науку, которая ради своей связи с церковной практикой вынуждена вообще подымать подобного рода вопросы, а bi одобренных академиями исследованиях и научных работах разбирать их, когда, ведь, ясно, как день, что вся история крещения принадлежит к области вымысла и поэтической обработки вышеприведенных мест пророка.

При этом выше совсем еще не были затронуты астральные моменты, которые, по всей вероятности, тоже играют роль в истории крестителя.

Уже Дюпюи отожествил евангельского Иоанна с вавилонским Оанном, Ианном или Анни, — тем странным по виду существом, — полурыбой, получеловеком, — которое, по славам Берова, в качестве первого законодателя, изобретателя письма и насадителя культуры каждое утро выходило из волн Красного моря, дабы выяснить людям их истинную, духовную сущность. Дюпюи полагал, что нашел его в созвездии Южной Рыбы, так как оно казалось жителям Вавилона выходящим из Красного моря и своим восхождением и захождением определяло моменты обоих годовых солнцестояний. Быть может, однако, первоначально он был Водолеем, потому что последний на древних восточных сферах изображается в виде человека-рыбы, от которого только позднее рыба была отделена и превращена в особое созвездие. Во всяком случае, он стоял в связи с делением года солнцестояниями и, следовательно, в этом смысле являлся, действительно, «учителем астрономии». Пережитки этого первоначально-астрального значения Иоанна обнаруживаются в том, что мы еще и теперь празднуем Иванов день в день солнцеворота, когда на Иванову ночь с заходом солнца восходит созвездие Южной Рыбы, с заходом последней восходит солнце. Также и крещаемые в христианском культе обычно назывались «рыбами» («pisciculi — рыбки» у Тертуллиана), а купель для крещения и до сих пор еще носит название «piscina — рыбного садка». И вот, рыбо-человек в христианстве превратился в некоего «рыбака» или «ловца людей». На это намекает и амвросианский хорал («hamum profundo miserat piscatus est verbum dei»), заставляя Иоанна удочкой креста выуживать из воды новообращаемых. Этим Иоанн напоминает Оанна, который, говорят, вытащил первого человека при наводнении и тем самым некогда даровал ему действительную жизнь в качестве человека и Духа.