Миф о Христе. Том II

4. Павел — не свидетель в пользу историчности Иисуса.

Следовательно, необходимо остаться при точке зрения Вреде и М. Брикнера, как ее проводит также и «Миф о Христе», что Павел не интересовался земной жизнью Иисуса, и что его образ Христа сложился независимо от исторического Иисуса.

«Из самой жизни Иисуса, — говорит Вреде, — не считая при этом вочеловечения и воскресения, для Павла важно только одно событие: уничтожение его жизни, смерть. Но опять-таки эта последняя, т. е. смерть, с точки зрения Павла, не есть нравственный подвиг человека и вообще не исторический факт, но, так сказать, сверхисторический, событие сверхчувственного мира». При этом Вреде оспаривает также и то, что имя «ученика Иисуса» вообще подходит к Павлу, если этим именем! желают определить его историческое отношение к Иисусу. «Нам нет нужды повторять, что богословие Павла как раз не определяется жизненным делом и жизненным образом Иисуса. Этот факт остается непоколебимым... Тот, кого учеником и слугою хотел быть Павел, был в сущности вовсе не исторический человек Иисус, но некто другой».

Это признание столь выдающегося коллеги, как Вреде, конечно, очень не по нутру либеральным теологам. И вот тотчас же в ход была пущена целая масса теологических перьев, дабы ослабить построения Вреде, выставить их в качестве преувеличения и обезвредить их. Эти усилия Вейс правильно называет «попытками обуздания» в своем труде «Павел и Иисус», где он сам решительно выступает против Вреде и пытается привести более веские доводы для доказательства существования тесной связи между Павлом и Иисусом. Ведь, и ему, как это мы читаем в его произведении, написанном против «Мифа о Христе», точка зрения Вреде кажется «перенатяжкой самой по себе не неправильной мысли, одним из роковых (!) заблуждений новейшей теологии». Больше того: он отваживается даже на признание, что выводы, которые делает из этого Древс, можно было бы назвать не непоследовательными.

Да и Юлихер в сборнике «Религиозно-исторических книг для народа» посвятил один выпуск — о «Павле и Иисусе» (1907) исправлению ереси Вреде, где он скорее красноречиво, чем убедительно пытался выявить различие между Иисусом и его апостолом, сопоставить их и привести довод в пользу того, что для Павла личность Иисуса вовсе не была безразлична. «Господа», прославленного, показали ему не апостолы, — это сделал один только бог; а что господь некогда учил на земле, заповедовал, установлял, — все это Павел мог (!) узнать только от людей. Уже дружественное сотрудничество Павла с другими евангелистами — носителями благой вести, которые, несомненно, не придерживались такого странного отчуждения, как, напр. Варнава и Марк, исключает возможность, чтобы Павлу в существенных чертах осталась неизвестным евангельская история». Очевидно, здесь применен тот метод, который, по мнению теологов, должен считаться единственно-«научным», а именно: предполагают доказанным как раз то, что еще следовало бы доказать, — связь Павла и «первообщины» с историческим Иисусом. Само собою понятно, что более чем невероятно, чтобы Петр, Варнава и все прочие, приводимые Вейсом в связи с этим именем, зная что-либо интимное об Иисусе, не сообщили этих сведений Павлу. Но все же остается фактом то, что послания Павла ничем не обнаруживают такого более точного и близкого знакомства.

Что же это за довод, который историчность евангелий обосновывает на Павловых посланиях, а исторический характер Павловых сообщений об Иисусе — на сообщениях евангелий?

Мы спрашиваем: содержат ли Павловы послания абсолютную необходимость на основании их заключать о существовании исторического Иисуса? Автор этих посланий знал ли что-нибудь более точное о тех событиях, которые евангелиями рассказываются как исторические? И мы отнюдь не убеждены тем, что нам поясняют: «да, он должен был что-нибудь знать из них, если только вещи действительно переданы так, как повествуют новозаветные писания», что как раз надо бы доказать[35]. При этом нам вовсе не приходит в голову, как приписывает нам Вейнель, требовать, чтобы Павел все свои идеи вывел из речений Иисуса (16). Но все же должно же было бы где-нибудь проглядывать влияние исторического Иисуса на ход идей и речений Павла, тем более, что он слишком часто трактует о таких вещах, которые также и у Иисуса стоят в центре его проповеди. Но что Павел никогда не ссылается на отдельные характерные деяния «господа», что он нигде не приводит в качестве речений Иисуса содержащиеся в евангелиях речения, никогда ими не пользуется даже там, где «словеса» и поведение Иисуса дали бы ему самый лучший материал для обоснования своих собственных взглядов и выводов, — ведь, на то, что приводилось в опровержение этого утверждения, мы можем теперь не обращать внимания, — все это является для нас лучшим доводом в пользу того, что Павел об Иисусе ничего не знал. Пусть хоть раз соблаговолят нам объяснить, почему человек, в ожесточенной борьбе со своими противниками, напр., по вопросу о законе, имевший на своей стороне авторитет «господа», простой ссылки на которого было бы достаточно для того, чтобы привести в молчанию своих противников, — почему он вместо этого охотнее пользуется самыми обстоятельными доводами из писания и самой хитросплетенной диалектикой там, где он мог бы обойтись гораздо проще? Почему он, напр., дабы показать Петру неправильное удаление последнего от стола язычников, не припоминает того, что также и Иисус преступал иудейские законы о пище? Почему он умалчивает, что иудеи распяли «господа» на Пасху, т. е. самый торжественный день, и тем самым показали, что закон не имеет абсолютной силы?

Пусть к нам не приходят с тем ответом, что, мол, послания Павла являются «произведениями, написанными по особому случаю», и что апостол не имел никакого повода высказываться более подробно об Иисусе. Эта заимствованная от Дейссмана фраза тоже является только одной из тех, с помощью которых теологи надеются скрыть от самих себя и других трудность вопроса. Итак, эти послания, переполненные догматическими толкованиями тончайшего сорта, являются только написанными по случаю произведениями, а так как они — только написанные по случаю произведения, то апостолу не за чем было обнаруживать свое знакомство с историческим Иисусом! Это — та самая «наука», которая, дабы вывернуться из затруднительного положения, хотела бы уверить нас в том, что Павел в своих устных докладах больше говорил об Иисусе и потому он в своих посланиях не возвращался к этой теме[36]. Такого рода «психология» отнюдь не внушает нам доверия, и на нас производит прямо-таки жалкое впечатление, когда Вейнель тоном кающегося грешника признается: «Раньше и я рассматривал вещи в этом ложном свете» (именно, что из посланий Павла мало или ничего не узнают об Иисусе), но затем тотчас же прибавляет: «что Павел предлагает об Иисусе и его «словесах», — незначительно, если подходить с масштабом евангелий, — незначительно также и в том случае, если требовать, чтобы Павел все свои идеи вывел из слов Иисуса. Но этого не только достаточно для того, чтобы считать существование Иисуса засвидетельствованным в посланиях Павла, — нет, во всех важных местах у Павла слышатся(!) слова Иисуса, и не только целый ряд деталей, которые Павел знает и передает (!), но и все решительно моменты проповеди Иисуса и черты его существа сохранены для нас у Павла. Следовательно, этого очень много, если не приступать к этим посланиям со старым предубеждением: ведь, они все являются сочинениями, написанными по особому случаю, и не имеют нигде повода особенно заниматься Иисусом» (16). Это заявление стоит на той же самой высоте, как и заявление Фейне, который утверждает, что Павел «очень заботился о том, чтобы составить себе ясный и всеохватывающий образ деятельности и личности Иисуса».

Впрочем, по-видимому, не все коллеги Вейнеля одного с ним мнения. Так ф.-Соден признается: «Правильно, что, по крайней мере, в посланиях Павла нет интереса к отдельным моментам земной жизни Иисуса. И это трудно понять» Вот именно! Но господин ф.-Соден знает и разгадку: «Он, ведь, этого Иисуса лично не знал, он не пребывал под влиянием этого образа» (30). И еще лучше: если Павел не вдается в детали земной жизни Иисуса, «то это происходит оттого, что Павел знает этого Иисуса в качестве воскресшего живым и близким к себе, который его наполняет и направляют духом своим... А этот воскресший «Христос» для него не кто иной, как тот же Иисус» (33), — quod erat demonstrandum (что и требовалось доказать). Аналогично рассуждает и Вейс. В своей маннгеймской речи он утверждает, что Павел не сразу пошел к Петру, дабы получить от последнего сведения об Иисусе, потому что «Петр абсолютно не мог сказать ему что-нибудь существенное и новое. Кто был Иисус и как он жил, — все это Павел знал уже до своего обращения» (12). Вейс может даже доказать это словами Павла, именно втор, посланием к коринф., 5, 16, где апостол говорит, что он Иисуса «знал по плоти». Правда, это место принадлежит к числу самых темных в новом завете. Правда, кроме Вейса, очень немногие отдельные критики (напр., Бейшлаг) отваживаются понимать это место в данном смысле, как и филолог Рейценштейн решительно отвергает объяснение Вейса; больше того: толкований этого места так много, что ими одними можно было бы наполнить докторскую работу. Правда, Павел тем, что он, будто бы, лично знал Иисуса, явно клеймится печатью лгуна, так как он сам в послании к галатам определенно отрицает это знакомство. Но, тем не менее, Вейс пишет: «Я не знаю, как можно понимать эти слова» (107), а посему считает себя в праве «говорить о траги-комических стараниях Древса отрицать всем известный факт, именно, что Павел засвидетельствовал существование исторического Иисуса»[37]. Или, быть может, у него есть еще более разительный довод? Павел говорит: «Будьте подражателями мне, как я Христу» (1 коринф., 11, 1). «Будут ли при наличии этих слов, — торжествующе восклицает Вейс, — поддерживать утверждение, что Павел о земном Иисусе ничего не знал, ничего не желал знать, им не интересовался?» Хорошо то, что Вейс здесь «прерывает» (113). С нас его знаменитой экзегезы и его теологических фокусов и так вполне довольно.

После этого противодовод теологов против моего утверждения, что Иисус Христос у Павла является личностью неисторической, должен считаться совершенно неудачным. Старание заполучить из Павловых посланий довод в пользу существования исторического Иисуса бесплодно уже по одному тому, что при этом в качестве масштаба к содержанию посланий прикладывают евангелия, которые, ведь, должны быть написаны позднее их. Из этих посланий можно было бы получить доводы только в том случае, если они определенно указывали бы на Иисуса евангелий. А так как этого нет и так как соответствующие места, скорее, должны только с помощью евангелий объясняться и толковаться в их духе, то нелепо Павловы выражения об Иисусе приводить в качестве свидетельств в пользу евангельского Иисуса, а апостола выставлять порукой историчности Иисуса. Такой довод, как было сказано, вращается в заколдованном кругу, следовательно, он, вообще говоря, не довод. Мучительные попытки Вейса и его единомышленников отыскать в Павловых посланиях исторического Иисуса, если что-нибудь и обнаруживают, то только невозможность призывать Павла в качестве свидетеля в пользу историчности Иисуса.