Миф о Христе. Том II

б) Характер и чудеса мессии.

О всех этих богах у их поклонников существовали своеобразные мифы. Рассказывали историю их жизни и знали необыкновенные вещи об их происхождении, характере, деяниях и т. д., начиная с их рождения и кончая смертью. Неужели пророк, рассказывавший о страданиях, смерти, воскресении и возвышении раба божия, не дал определенного намека также и на это? А, ведь, у него в 42 главе написано следующее: «Вот, отрок мой, которого я (т. е. бог) держу за руку, избранный мой, к которому благоволит душа моя. Положу дух мой на него и возвестит народам суд. Не возопиет и не возвысит голоса своего, и не даст услышать его на улицах. Трости надломленной не преломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине. Не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на закон его будут уповать острова».

Итак, мудрым, кротким, милостивым, полным бесконечного сострадания к униженным и оскорбленным является «раб божий». Он неутомимо деятелен в исполнении наложенной на него богом обязанности, и его миссия заключается в том, чтобы возвещать истину, насаждать на земле справедливость, основать царство той совершенной праведности всех, которая для пророка служит залогом исполнения всех обетований бога своему народу. Это стоит в согласии с тем, что мы читаем в 50, 4, сл.: «Господь бог дал мне язык мудрых, чтобы я мог словом подкреплять изнемогающего... Господь бог открыл мне ухо, и я не воспротивился, не отступил назад. Я предал хребет мой бьющим и ланиты мои поражающим; лица моего не закрывал от поруганий и оплевания. И господь бог помогает мне; поэтому я не стыжусь, поэтому я держу лице мое, как кремень, и знаю, что не останусь в стыде». Итак, послушание богу, своему отцу; упование на его поддержку и помощь, кроткая покорность своей судьбе, которые не отравляются побоями и поношением, — все это самые существенные черты характера «раба божия». Он безропотно подчиняется приказанию бога, точно так же, как и боги искупители и спасители языческих религий по повелению своих божественных «отцов» сходили на землю, как вавилонский Мардук был послушен своему отцу За, как Геракл — этот самый упрямый и самый могучий герой, — тем не менее, подчинялся приказу своего небесного отца и брался за самые тяжелые работы.

А теперь можно понять также и слова 61 главы: «Дух господа бога на мне, ибо господь помазал меня благовествовать нищим, послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы (у 70 — «слепым прозрение»), проповедовать лето господне благоприятное и день мщения бога нашего, утешить всех сетующих». Они приведены в качество слов самого «раба божия», который раскрывает в них смысл своей мессианской задачи: он послан не к богатым и счастливым, а к бедным и несчастным, не в качестве могучего военного героя выступает он среди своих, чтобы вести их к победе над врагами, наоборот, подобно спасителям остальных народов, он прежде всего устраняет телесные и душевные страдания и облегчает нужду народа, как это мы читаем, в 35., 4 сл.: «Он (бог) придет и спасет вас. Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь». Или: «И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых. И страждущие более и более будут радоваться о господе, и бедные люди будут торжествовать о святом Израиля» (29, 18).

Благовествование (евангелие), радостная весть об осуществлении исцеления, об исполнении надежд на блаженную жизнь, — во всем этом заключается главная деятельность «раба божия» в продолжение его земной жизни. Ибо так говорит бог Яхве, распростерший небеса: «Я, господь, призвал тебя в правду, и буду держать тебя за руку и хранить тебя, и поставлю тебя в завет для народа, во свет для язычников, чтобы открыть глаза слепых, чтобы узников вывести из заключения и сидящих во тьме — из темницы... И не дам славы моей иному и хвалы моей истуканам» (42, 6 — 8).

Какое таинственное указание на истинную природу «раба божия»! Завет, заключенный богом Яхве с Моисеем, через него возобновляется, следовательно, «раб божий» — второй Моисей. Больше того: разве пророк, по-видимому, не хочет сказать, что бог отдаст этому рабу свою собственную славу, и разве, по-видимому, в этих словах не выражена его тожественность с богом? Конечно, этот «раб божий» пророка не был обычным человеком, и совершенно иначе, чем ожидали, исполнились бы надежды народа на царство божие, если спасение должно было выпасть на долю не только иудеев, но и язычников. А что «раб божий» пророка, действительно, тот, кого ожидал иудейский народ, это подтверждается его чудесными деяниями.

Так объясняются чудеса Иисуса, над которыми до сих пор тщетно ломала себе голову критика, и которые сами собой вполне вытекали из вышеприведенного материала, как только было приступлено к более детальному изображению жизни «раба божия» и превращению намеков пророка в выразительную историю! Эти чудеса Иисус должен был сотворить просто потому, что они принадлежали к образу «раба божия». Они служат свидетельством его сверхъестественной, духовной силы, его таинственной связи с богом Яхве, и они ничем не отличаются от тех чудес, которые рассказывались язычниками о своих богах-спасителях и целителях, вроде Асклепия, Гермеса, Анубиса, и т. д., как и в ветхом завете о Моисее, Илии и Елисее, и совершить которые, по воззрению всего древнего мира, был способен всякий выдающийся человек. Пусть вспомнят хотя бы об Аполлонии Тианском.

Пророк говорит об исцелении слепых, глухих, хромых и немых. Это — как раз евангельские чудеса.

Понимание, придающее более глубокий смысл тексту, в этом освобождении узников видит отпирание врат чувственности и телесности, которые образуют царство бесов и которые уже Платон назвал темницей души, или открытие могил, которые удерживают в плену усопших. Однажды введенные в круг идей мистериального учения слова пророка должны были совершенно утратить свое первоначально-реальное значение и превратиться в символы таинственной, скрытой в них мудрости, смысл которых открывался только посвященным. Если «раб божий» Исайи был спасителем и целителем, богоизбранным господином над силами природы, как и языческие божественные спасители, то он, подобно последним, должен был обладать властью над страшным миром духов и демонов, которых люди того времени видели всюду угрожающими и живущими вокруг них, которых они считали виновниками болезней и для защиты от которых они бежали в волшебный мир мистерий.

Итак, как детски-наивно желание принимать чудеса Иисуса за чистую монету, а из соответствующих рассказов евангелий извлекать «историческое ядро»! Пусть сравнят хотя бы рассказ об одержимом из Гадаринской страны в том символическом освещении, какое придает ему Люблинский, с историческим пониманием его Вейсом! Только беспросветная глупость может отважиться из описания местности, наличия свиней и т. д. выводить какие-то заключения об историческом месте и исторической истине, в то время как, ведь, совершенно ясно, речь идет о подземном царстве, о символическом, наглядном изображении власти спасителя над бесами, и свиньи введены только для того, чтобы в качестве избегаемых «тифоновых» животных служить для восполнения адской декорации[53]. Часто и правильно смеялись над детскими чудесами, совершение которых евангелие приписывает сыну божию. Однако, стоит только признать, что эти чудеса подражают и следуют намекам пророка, ими внушены и представляют только символы для образа и распространения христианства, — как это подробно развил Смит в своей книге «Ecce Deus», — евангельское изображение также и относительно чудес оказывается имеющим свое основание и оправдание.