Этайн, дочь Хранительницы

Глава 31. Опять в дорогу

Темная пещера... Нет, скорее, подвал какого-то дома: стены здесь ровные, и под ногами гладкий пол. А еще — очень тесно. Если верить эху, отражающемуся от стен, — шагов семь в длину, пять в ширину. Каменный мешок.

И в этом мешке — Санни.

Руки и ноги Санни замотаны противной липкой паутиной, крепко-накрепко связаны ею: не высвободишься, даже не шевельнешься! Да она и не пытается освободиться: неподвижно висит в безобразном мешке-коконе, безвольно опустив голову. А сверху над Санни нависает мохнатое страшилище с восемью круглыми неподвижными глазами, зловеще поблескивающими в полумраке. Страшилище суетится, деловито ощупывает жертву двумя длинными волосатыми членистыми отростками...

Этайн растерянно стоит перед готовящимся пожрать ее подругу громадным пауком, и в голове ее вертится лишь одна мысль: не успела, не успела! И все-таки рука ее вопреки всему уже тянется к поясу, туда, где должна висеть верная Сувуслан. Но находит лишь пустоту...

Потом память услужливо сообщает: да ты же подарила шашку Морлео! И все, что осталось у тебя, — это зажатый в другой руке фиал, маленький стеклянный сосуд, заключающий в себе волшебный свет утренней звезды, свет Эарендила. Но фиал почти темен: ясное пламя, которого так боятся Морготовы твари, едва теплится на его донышке — и как пробудить его, неведомо...

И тогда Этайн в отчаянии восклицает, моля о помощи светлую валиэ:

— А Элберет Гилтониэль!

И фиал вдруг ярко вспыхивает, и страшное мохнатое чудище шарахается от Санни и стремительно уносится прочь...

Сначала Танька ощутила запахи — не затхлую вонь каменной темницы, а обычные запахи деревенского подворья. Пахло сеном, лошадьми, дымом очага, а сильнее всего — свежеиспеченным хлебом. Потом сквозь чуть приоткрытые веки она уловила свет. Теплый дневной свет, совсем не похожий на бело-голубое пламя волшебного фиала. А сама Танька лежала на чем-то мягком и была заботливо укрыта тяжелым, но совсем не колючим то ли одеялом, то ли пледом.

Значит, и замотанная паутиной Санни, и огромный паук, и фиал — всё ей приснилось? Но тогда как же славно, что это был всего лишь сон!

Танька чуть повернула голову, шевельнула ухом, направила его в сторону раздававшихся неподалеку голосов. Прислушалась. Узнала мунстерскую напевную скороговорку Орли, улыбнулась. И только теперь окончательно распахнула глаза.

Солнечные лучи пробивались сквозь маленькие мутные стеклышки окна, зайчиками прыгали по серой оштукатуренной стене и закопченному деревянному потолку. В углу под потолком старательно плел свою сеть паучок, маленький и вовсе не страшный. А всё остальное загораживала ширма из небеленого льняного холста.

Танька пошевелилась, попыталась приподняться. Не получилось: голову тотчас же словно сжало невидимым обручем, а перед глазами всё закружилось и поплыло. Охнув, сида опустилась обратно на постель.

И за ширмой сразу же послышался шепот.

— Проснулась?

— Кажется. Хочешь, я загляну?

— Погоди, давай я сначала Гвен позову!

Две девушки, Орли и еще кто-то, переговаривались между собой по-ирландски. Впрочем, вторую собеседницу Танька тоже быстро узнала — по знакомому саксонскому акценту, от которого так и веяло родной «двоечкой». Санни, ну конечно же!

И, словно в подтверждение догадки, над ширмой показалось лицо Санни.

— Проснулась, Танни? Ну, как ты? Получше?

А Танька смотрела на университетскую подружку и не узнавала ее. Санни больше не походила ни ту белокурую юную красавицу, какой она была в Кер-Сиди, ни на обезображенную синяками горемыку с нелепо обритой наполовину головой, какой увидела ее Танька в шерифовом доме. Теперь щеки Санни светились розовым румянцем, а совсем короткие волосы делали ее похожей на мальчишку-подростка. Но вот выражение глаз, наоборот, прибавляло Санни возраст, словно бы она стала сразу на дюжину лет старше.

И все равно Санни улыбалась — да так заразительно, что Танька, позабыв про недавний приступ головной боли, улыбнулась в ответ. И лишь потом, опомнившись, спросила с тревогой:

— Санни!.. Сколько же дней я проспала?

В ответ Санни улыбнулась еще шире:

— Да не так и долго, подружка! Мы тебя вчера вечером уложили, а сейчас утро, — и, словно подслушав мысли в Танькиной голове, весело пояснила: — Мне Гвен синяки своими красками замазала. И остригла меня тоже она — уж лучше так, чем с половиной волос ходить. Верно ты тогда мне посоветовала, спасибо! Правда же, я теперь красивая? — и, проведя ладонью по короткому ежику волос, совсем тихим шепотом добавила: — Знаешь, зато теперь, по-моему, принц перестал на меня та́к смотреть — а я и рада!..

И, вдруг отчего-то смутившись, запнулась. Потом продолжила:

— Ну как ты, Танни?

Танька пожала плечами в ответ:

— Да я и сама не пойму. Во сне такое увидела, что и пересказывать не хочется. И встать не получилось: сразу голова закружилась и заболела. А так, пока лежу, — вроде, ничего.

Санни нахмурилась, задумчиво посмотрела на сиду.

— Слушай, а вдруг у тебя это самое ваше обновление?

Танька молча помотала головой: рано. В книжке же написано: лет до семнадцати — восемнадцати никаких обновлений быть не может, организм к ним еще не готов.

А потом вдруг обрадовалась. Не то чтобы в ее семье делали из обновлений совсем уж большую тайну, но особо о них тоже не рассказывали. Значит... Сердце сиды вдруг взволнованно забилось.

— Ты знаешь про обновления! Выходит, нас нашла леди Эмлин и тебе про них рассказала! — радостно воскликнула она — и тут же поморщилась от немедленно вернувшейся боли, вновь сжавшей голову в тиски.

— Нет, не нашла пока. Нам про сидовские обновления рассказала Орли, — покачала головой Санни. — А ей и правда всё давным-давно объяснила леди Эмлин — на всякий случай. Ты не бойся: Орли с нас со всех взяла клятву молчать, даже с принца. И не сердись на нее: просто когда ты заболела...

Санни не успела договорить: раздался еще один голос — юношеский, ломающийся:

— А что такое «элберет», великолепная?

Танька повернула голову, поймала спросившего в поле зрения. И улыбнулась, узнала принца Кердика. Тот перегнулся через ширму и смотрел на нее с любопытством.

А в следующее мгновение Танька ужаснулась: на ней же одна лишь нижняя рубашка! Спохватилась, быстро натянула на себя одеяло до самого подбородка. И, облегченно выдохнув, но так и не успокоившись, сбивчиво принялась объяснять:

— Элберет?.. Ну, это из наших старинных преданий... Так звали древнюю королеву, сотворившую звезды на небе...

И тут Танька увидела, как от восторга могут вспыхивать глаза. А принц, позабыв обо всех приличиях, ворвался к ней за ширму и возбужденно воскликнул:

— Из преданий сидов? Вот это да! Великолепная, можно вас спросить?..

Договорить принц не успел: подоспевшая Орли решительно ухватила его за руку и оттащила прочь. А вместо принца перед Танькой появилась незнакомая черноволосая женщина. Решительно выгнав всех остальных из комнаты, женщина сразу же принялась ее обихаживать. Пришлось подниматься на ноги. Голова больше не болела, только кружилась, но каждый шаг давался с большим трудом. И когда Танька вновь очутилась в постели, то облеченно вздохнула.

— Выпейте это, леди! — женщина протянула ей чашку — на редкость знакомую, явно гленской выделки.

Танька с трудом приподнялась — голова вновь напомнила о себе приступом мучительной боли — и покорно отпила глоток. В чашке оказался ароматный, чуть горьковатый травяной настой. Танька уловила в нем пряный запах чабреца, но были там еще и какие-то другие, незнакомые ей растения.

— Этим зельем поделилась со мной старая Эадбург, — гордо пояснила женщина, — а уж она-то свое дело знает! Скоро вам непременно полегчает, леди.

Танька допила настой, благодарно улыбнулась.

— Спасибо!.. Как мне вас называть, почтенная госпожа?

— Гвенифер верх Мадрон, леди! — женщина церемонно поклонилась.

Выговор госпожи Гвенифер казался странным — такого Танька не слыхивала еще никогда. И имя ее тоже было непривычным: камбрийка назвалась бы иначе, Гвенвайр или Гвенвивар.

Должно быть, госпожа Гвенифер заметила Танькино удивление, потому что она вдруг улыбнулась и пояснила:

— Не удивляйтесь моему имени, леди: я же родом из Керниу! Да вы зовите меня просто Гвен, так вам будет проще.

— Из Керниу? — Танька посмотрела на Гвен с еще бо́льшим любопытством: Керниу — это же поистине легендарная страна! Когда-то Танька читала народные предания, записанные по маминому поручению в разных частях Придайна, и об этом маленьком княжестве рассказывалось в них так много! Где-то там, в Керниу, на скале возле самого моря возвышалась крепость Тинтагель, в которой будто бы был рожден король Артур, и неважно, что нынешние ее стены, отстроенные по проекту Хранительницы, были совсем новыми, хорошо если в два раза старше Таньки. А неподалеку от крепости росла дубовая роща, в которой когда-то в древности друиды поклонялись Танькиной маме — это было так странно, особенно если знать, что не только деревья той рощи, но и сама мама гораздо моложе тех времен...

Гвен поймала Танькин взгляд, кивнула. И принялась воодушевленно рассказывать:

— Я родилась в Босвене, леди. Это такой маленький городок в Керниу, почти деревня, по здешним меркам. Пара улиц, монастырь святого Петрока и много-много оловянных шахт вокруг. Зато неподалеку от города раскинулась огромная вересковая пустошь Гоэн-Брен с синими озерами и зелеными холмами. Рассказывают, что как раз там-то, возле озера Доз-Мере, ваша матушка и вручила королю Артуру волшебный меч Каледвулх. А на самом высоком из холмов, Бронн-Веннели, нашли свой последний приют в каменных гробницах короли прежних времен. Они умерли так давно, что даже самые древние старики не знают их имен. Но небеса до сих пор оплакивают их, и от Бронн-Веннели по всему Керниу то и дело разбегаются проливные дожди. Местные жители верят, что это сама пресветлая Дон плачет по своим погибшим детям.

Увлекшись, Гвен принялась и дальше рассказывать о своей родной стране, о ее самых красивых, о самых загадочных, самых волшебных местах — о навек застывших в танце каменных девах Плув-Веряна, о странном сооружении из обломков скал, воздвигнутом неведомыми великанами подле Морваха, о заброшенной Вороньей крепости, почерневшие от времени камни которой до сих пор помнили тяжелую поступь своего прежнего владыки Брана Благословенного...

А Танька слушала Гвен и чувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Вроде не было ведь ничего особенного ни в сами́х древних могилах, ни в плаче по упокоившимся в них властителям неведомых королевств прошлого, ни даже в легенде о сгинувших в давние времена великанах: мало ли похожих рассказов слышала и читала Танька у себя в Кер-Сиди! Но Гвен сумела так рассказать обо всем об этом — а может, помогла еще и навалившаяся на Таньку неведомая болезнь — что в душе сиды ожили давно пугавшие и мучившие ее образы. А вдруг в глубине этого самого Бронн-Веннели скрывается еще и зловещий пустой бруг, мертвый город, будто бы оставленный когда-то ее народом? И оттого, что в таких сидовских селениях на самом деле никогда никто не жил, Таньке вовсе не становилось легче. Наоборот, она только больше страдала от этого знания. В памяти всплыла вдруг старая, нелепая обида на брата, так и не понявшего ее слез после первой вылазки в тулмен возле Кер-Сиди. А что тут понимать-то? Даже последним в роду быть лучше, чем вытащенным из небытия плодом чьего-то воображения! Может, потому-то и оживила Танька тот тулмен, устроив в нем себе лабораторию, может, потому же и цеплялась так упорно за мамины сказки о Срединной Земле?..