Этайн, дочь Хранительницы

Глава 18. По Хабрен

Оранжевый диск солнца уже изрядно поднялся над горизонтом, и Киллин Мак-Крайт, молодой ирландец — мунстерский десси, обосновавшийся, подобно многим своим соплеменникам, в бурно растущем Кер-Тафе и уже третий год гордо именующий себя титулом «капитан», — начинает не на шутку беспокоиться. Ну где же эти самые круитни, что так удачно подвернулись вчера в Кер-Леоне и зафрахтовали его судно в мерсийский Уэстбери? Ведь договорились же с ними: снимаемся с якоря на рассвете! А их до сих пор нет! Неужели опять увел из-под его носа выгодных пассажиров этот окаянный Грене-мерсиец? Вспомнив своего давнего недруга и конкурента, капитан морщится, с языка его привычно срывается ругательство.

Соперничество за пассажиров и грузы между ирландцем Киллином и англом Грене тянулось уже больше двух лет, начавшись в тот самый день, как «Чайка» капитана Мак-Крайта впервые появилась в устье Хабрен. На стороне мерсийца был многолетний опыт плавания по Уисгу, Эйвону и, главное, по Хабренской губе, бывающей небезопасной во время больших приливов, когда с юга, со стороны моря, по ней несется навстречу течению огромная волна. На стороне десси — куда бо́льшая вместительность и скорость «Чайки», лишь по традиции именовавшейся куррахом. Построенная всего несколько лет назад на верфи Кер-Сиди, «Чайка» куда больше походила на маленький корабль, чем на обтянутую просмоленными шкурами большую ирландскую лодку прошлых времен. А еще у капитана «Чайки», в отличие от Грене, имелся самый настоящий, подписанный королем Гулидиеном, патент на каботажные перевозки вдоль британского берега Ирландского и Кельтского морей с правом захода в реки — и это решало всё.

Экипаж у Киллина Мак-Крайта не такой и маленький: целых шесть человек — четыре матроса, сам капитан и его помощник — младший брат Киар. Киар изрядно похож на Киллина: такой же темноволосый и смуглый, с такими же густыми бровями, с такой же спутанной клочковатой бородой. Правда, он чуть пониже ростом, чем брат, и потоньше в кости — но зато и проворнее, и ловче. Собственно говоря, именно Киар-то и повстречал круитни в «Золотом Козероге», да и договор фрахта заключил с ними тоже он — даже не поставив старшего брата в известность. Сделай Киар всё как положено — и Киллин легко простил бы ему эту самодеятельность: заработок сейчас экипажу «Чайки» как нельзя кстати. Но вот умудриться не взять с фрахтователей задатка — это уже не идет ни в какие рамки! Нет задатка — и что теперь помешает зловредному Грене перехватить выгодных пассажиров? Ох, похоже, кому-то скоро мало не покажется!..

Вот с такими мыслями капитан Киллин и всматривается в дорогу, то и дело переводя угрюмый взгляд на Киара, отчего тот сутулится и виновато отводит глаза. А когда, уже потеряв всякую надежду дождаться пассажиров, он замечает вдруг вдалеке на дороге какие-то темные фигуры, то не выдерживает и достает из чехла драгоценную вещь, сто́ящую чуть ли не как половина «Чайки», — гленскую подзорную трубу. Ага, все-таки не подвели круитни: они самые — спешат, торопятся... Так, а что ж их так много-то: договаривались ведь вроде бы о четверых?..

Убрав трубу обратно в чехол, капитан решительно поворачивается к своей команде:

— Эй, Ронан, дуй на корму! Дахи, Линшех, Тола, чтоб вы сгорели! К веслам, быстро! Киар, а ты какого дьявола без дела болтаешься?

* * *

Выбравшись из тесного Уисга на простор широкой Хабренской губы, приземистая остроносая «Чайка» резво бежит навстречу течению. С запада дует свежий ветер, и на куррахе подняли новомодный треугольный парус. А еще на мачте развеваются два флажка: красный в белую косую полоску — княжества Ронда, перешедший ему от былого королевства Глиусинг, — и красно-желтый — капитанского клана. На красно-желтом — конечно же, изображение серебряной руки Нуады. Ну да, капитан Киллин и его команда — тоже из Дал Каш, как и добрая половина всех камбрийских десси.

Пристроившись на скамье рядом с одним из матросов, огненно-рыжим и лохматым бородачом, вовсю трещит языком Орли: повстречала земляка из-под Корки, а тот и рад поболтать с пригожей девицей. Похоже, сейчас ирландке совсем не до своих новых знакомых-«круитни» — впрочем, и тем тоже явно не до нее. Пикты сбились на двух соседних скамейках в плотную кучку и что-то мрачно обсуждают на своем странном, ни на какой другой не похожем, языке. Танька уже знает: в той драке пострадал их пятый товарищ, да так сильно, что был вынужден остаться в керлеонском госпитале на лечение. Странно: похоже, несмотря на приключившееся, Талорк и его рыцари совсем не держат на сиду обиды. А Морлео — тот, кажется, и вовсе глаз с нее не сводит...

Танька примостилась в стороне ото всех на корме кораблика и, прижав к губе тряпочку с очередной порцией снадобья старой Марред, задумчиво разглядывает бегущие за «Чайкой» волны, вслушивается в их плеск, в шум паруса, в крики речных птиц. Вот и позади Камбрия, а впереди... А впереди — незнакомая страна: с другим языком, с другими обычаями, с другими людьми. Страна, когда-то выросшая на крови и костях ее соплеменников, — сида даже не замечает, что мысленно называет так самых обычных камбрийцев, а вовсе не сказочный народ холмов. Страна, однажды сумевшая превратиться из безжалостного и непримиримого врага ее родины в союзника и друга, но не ставшая от этого понятнее. Страна, в которой находится в беде ее подруга...

Танька переводит взгляд на неведомый мерсийский берег, всматривается в тянущиеся вдоль него зеленые луга, потом недовольно морщит нос, будто бы и правда углядела на них что-то неприятное. Но нет: это всего лишь солнечный луч, высунувшись в прореху облаков, добрался до ее незащищенных глаз... А берег — он, в общем-то, почти как гвентский: такая же полоса буровато-серого песка, такие же луга, такие же виднеющиеся вдалеке рощицы и холмы. Танька вдруг ловит себя на мысли, что даже разочарована обыденностью открывшегося перед ней вида погибшего камбрийского королевства, теперь заселенного пришлым народом: ни развалин, ни пожарищ, ни могил... И сразу же одергивает себя: что же она на мерсийцев-то взъелась? Как будто бы это Мерсия, а не Хвикке с Уэссексом, напала на здешних бриттов во времена королевы Сибн?

Вздохнув, Танька отворачивается от борта. Некоторое время она наблюдает, как капитан управляет куррахом, как, ловко орудуя длинным рычагом, нацеливает его нос на очередной стоящий на берегу дощатый щит, как отдает команды матросам — по-ирландски, с привычным Таньке певучим мунстерским выговором, — и в то же время словно бы на каком-то другом, совершенно непонятном, языке... Должно быть, Киллин замечает любопытный взгляд Таньки: он вдруг приосанивается, на мгновение оборачивается и широко улыбается сиде, так что та теряется и смущенно лиловеет. По счастью, солнце как раз прячется за очередной тучей, волны перестают отбрасывать жгучие блики — и Танька облегченно переводит взгляд на Хабрен. Проходит совсем немного времени — и вот уже она, забыв обо всем, наблюдает за резвящейся совсем близко от поверхности воды стайкой мелких рыбешек.

— Этнин, а Этнин! — Орли неслышно подобралась к Таньке, теребит ее за плечо. — Нам долго еще плыть-то?

Танька пожимает плечами, с недоумением смотрит на подругу. Да откуда же сиде, никогда не бывавшей в этих краях, знать, когда они доплывут до этого самого Уэстбери? Здесь ведь карта не подскажет: надо еще знать, с какой скоростью они плывут, будут ли останавливаться по пути... Уж лучше было бы Орли о таком у кого-нибудь из моряков спрашивать — да хоть бы и у того, с которым они болтали о своем Корки! Но сейчас его уже, пожалуй, не сто́ит отвлекать: матрос при деле — быстро крутит рукоятку большой лебедки, от которой тянется к парусу длинная веревка. Должно быть, так меняют положение па́руса: то ли чтобы удачнее ловить ветер, то ли еще для чего-то... Эх, расспросить бы моряков об управлении куррахом — интересно же! Но это, конечно же, потом: сейчас-то им явно не до того!

— Я же тут сама в первый раз, Орли, — принимается объяснять Танька. — Но вроде бы не так уж и далеко нам плыть. Давай уж потерпим немножко!

И вдруг понимает: Орли-то не из простого любопытства спрашивает: глаза у нее широко раскрыты, брови приподняты, а щеки, несмотря на загар и на веснушки, заметно побледнели. Явно чем-то встревожена, а то и испугана!

— Да что случилось, мунстерская?

— Тут говорят, какие-то страшные волны бывают... — немного помявшись, отвечает Орли. И, окончательно смутившись, добавляет: — И вообще, а вдруг она за нами явится?

— Кто «она»? — Танька удивленно смотрит на подругу.

— Да принцесса же — та, которую здесь утопили!.. Мне Дахи — ну, морячок из Корки — рассказал, откуда у реки такое имя, — мне теперь и не по себе как-то...

Вот ведь как бывает: Орли, когда-то переплывшая вместе с женихом и родителями пролив Святого Шора на маленьком куррахе, должно быть, совсем не таком надежном и обустроенном, как «Чайка», боится каких-то речных волн и старых легенд! Сама-то Танька, хоть и впервые оказалась в этих местах, давно знакома с историей о несчастной судьбе юной принцессы Хабрен, когда-то в стародавние времена погубленной злою мачехой, думнонской королевой Гвендолин. В старинных песнях камбрийских бардов поется, будто бы Хабрен не погибла тогда на дне реки, а обернулась речной фэйри. И до сих пор жители приречных ферм и деревенек Гвента и Поуиса верят, что добрая Хабрен хранит их мир и благополучие, что лечит их скот от ведьминской порчи целебными травами на заливных лугах, что защищает невинных девушек от притеснителей — и что горе тому, кто явится к ней с дурными помыслами! Говорят, что от гвентцев это поверье переняли теперь и мерсийцы, что они тоже дарят славной речной фэйри цветочные венки в ее праздник...

— Что ты, Орли! Леди Хабрен — она же добрая, да и мы ведь ничего плохого не сделали ни ей, ни ее реке! — Танька сразу же находит нужные слова, на которые «цензору» и возразить-то нечего. Полная правда ведь: образ Хабрен в местных легендах как раз такой и есть!

— А как же волна эта? — не успокаивается Орли. — Дахи вот говорит, что она совсем скоро нас нагонит. А еще — что однажды она на его глазах большой куррах утопила, вместе с людьми!

Танька лишь пожимает плечами в ответ — а что тут скажешь? Говорят же, что моряки — они такие: любят приврать да прихвастнуть... Правда, за Дайре и Градли из «единички» она ничего похожего не замечала — ну, так они же все-таки, как-никак, студенты Университета!

— Эй! — раздается вдруг крик матроса — нового приятеля Орли. — Берегись волны́, подружка! Вон она, к нам бежит!

Крик вовсе не испуганный — наоборот, веселый. А потому и Танька остается спокойной, и даже Орли робко улыбается. А волна нагоняет «Чайку», с разгону бьет ее в корму, обдает брызгами, подкидывает вверх, потом бросает вниз, так что у Таньки захватывает дух, а сердце ее замирает от восторга. За первой волной налетает вторая, потом третья... Брызги долетают до Таньки, падают ей на лицо — соленые, почти как на море! А под ногами плещется теперь лужица воды — и в ней трепещет крохотная рыбешка. Сиде даже не надо наклоняться, чтобы узнать ее: ну да, самая обычная колюшка: большущие глаза, серебристое брюшко, темная спинка с тремя колючими шипами... Вроде бы сорная она, бесполезная, на еду не годится: мелкая, костлявая, да еще и колючая. Но какие роскошные гнезда строят ее самцы по весне из кусочков водяных растений, как заботятся об отложенной туда самочками-подружками икре, а потом и о мальках, как охраняют их от хищников! В прошлом году вся Танькина группа больше двух недель наблюдала за таким гнездом, пока мальки наконец не подросли и не разбежались кто куда...