Этайн, дочь Хранительницы

Глава 34. Правда и неправда

— Этнин, ты что! Тут же страсть как высоко!

Танька вздрогнула, оборвала песню. Обернулась. И замерла.

Орли в алом саксонском платье, с растрепанными рыжими косами застыла, подсвеченная костром. Высокое пламя за ее спиной яростно гудело и трещало, в дымном вихре кружились сонмы алых искр, уносясь в небо, теряясь среди бесчисленных звезд. Волосы Орли сияли красной медью, и она казалась живым воплощением огня, явившейся к смертным Бригитой. Зрелище это было настолько красочным и величественным, что у Таньки захватило дух.

А Орли, ничего не подозревая, замахала рукой:

— Идем лучше к нам! Тут Гвен всех лепешками угощает. Вкусные, с ягодами со здешними душистыми!

Тут же наваждение спало, образ огненной богини рассыпался. Танька вздохнула, нехотя кивнула. И поплелась к костру. Присоединяться к сидевшим возле огня не хотелось. На лепешку Танька не рассчитывала: свою долю она получила уже давно. А смотреть, как другие лакомятся угощением, и глотать слюнки — удовольствие так себе.

Первой, кого Танька увидела у костра, оказалась Гвен: та устроилась у самого огня и шевелила горящий хворост длинной кривой палкой. Господин Эрк с важным видом восседал позади жены, держа в одной руке кусок лепешки, а в другой — большую оловянную кружку. А чуть в стороне на клетчатом, похожем на пиктский пледе примостилась Санни.

Заметив подошедших Таньку и Орли, Санни приподнялась, расправила плед. Улыбнулась:

— Садитесь! Тут троим места хватит и еще останется!

Устроилась Танька уютно: между Санни и Орли. Правда, тут же устыдилась своей торопливости: вот, плюхнулась самая первая, подругу не подождала! А потом стало и вовсе неловко. Потому что Гвен вдруг протянула ей большой ломоть лепешки — чуть ли не всю целиком.

— Угощайтесь, леди! Это Робин отказался: кисло ему, видите ли!

Тут только Танька и сообразила: а Робина-то у костра и нет! Повертела головой по сторонам — но нигде его не нашла и даже никакого шороха поблизости не услышала.

— Вы ведь Робина ищете, леди? — подал вдруг голос господин Эрк. — Так он за дорогой следить ушел. Вот же неугомонный — сразу видно сидову кровь!

Орли вдруг тихо вздохнула. Эхом отозвалась ей Гвен. Эрк привстал, удивленно посмотрел сначала на одну, потом на другую.

— Вы что, девочки?

— Да ничего, ничего, Эрк, — поспешно отозвалась Гвен. — Не бери в голову. О своем мы.

Эрк хмыкнул, пожал плечами. Потом опустился прямо на траву рядом с расстеленным плащом, задумчиво свесил голову. Гвен продолжала смотреть на него — настороженно, испуганно. И от этого взгляда Таньке вдруг стало неуютно. Тут же под ребром заворочался «цензор», словно бы она собралась солгать.

Лгать Танька, конечно же, не собиралась. Вот только... Не дай бог начнет сейчас господин Эрк рассуждать о волшебной крови у Робина да у себя — сможет ли она тогда промолчать, не встрянет ли со своей сидовой правдой? А ведь ей-то господин Эрк поверит точно, да и Робин тоже. И что тогда будет — лучше и не думать!

Между тем возле костра воцарилось напряженное молчание. Казалось, все смотрели на сиду — и Гвен, и Орли, и даже вроде бы не посвященная в эти тайны Санни. Разве что Эрк так и сидел с опущенной головой, погруженный в какие-то свои думы.

Первой опомнилась Гвен: вперилась вдруг в мужа грозным взглядом, принялась выговаривать ему, как непослушному ребенку:

— Ты куда это уселся? Простудиться хочешь?

Тот недовольно засопел и вместо того, чтобы попросту пересесть, пододвинул плащ, принялся подсовывать его под себя.

А Гвен тут же торопливо заговорила, обращаясь к Таньке:

— Ой, леди... Я же вам ту историю про могилу Талиесина так и не рассказала!.. Да вы лепешку-то ешьте, не стесняйтесь!

Танька кивнула, покорно отщипнула от лепешки кусочек, положила в рот. И приготовилась добросовестно слушать. По правде говоря, она предпочла бы отложить этот рассказ на потом: сейчас в голову ей лезли совсем другие мысли. Но надо же было помочь Гвен увести разговор от опасной темы!

— Так вот, случилось это давным-давно, когда и Эрк, и Робин были совсем молодыми, а я — так и вовсе девчонкой, — начала между тем рассказ Гвен. — Отец мой жив был еще, да и почтенный Пиран на здоровье не особо жаловался, дальних странствий не боялся. Ну, и Робин тогда тоже с нами лицедействовал — это уж потом он от нас ушел, свою дорогу выбрал.

— Не сам ушел Робин, а старик Пиран его прогнал, — вмешался по-прежнему мрачный Эрк. — Епископа испугался.

— Да не гнал Пиран его! — упрямо мотнула головой Гвен. — Отругал — это да. Но вот гнать — о таком и речи не шло! И вообще, раз лучше меня знаешь — вот сам и рассказывай!

— А и расскажу! — Эрк насупился еще больше, однако вдруг неожиданно резво поднялся на ноги — в одной руке кружка, в другой — остаток лепешки.

Гвен посмотрела на Таньку и едва заметно улыбнулась. Та кивнула в ответ.

— Случилась та история, — Эрк замолчал на мгновение, важно обвел взглядом сидевших у огня, — лет этак сорок назад, а то и поболе. Уж леди Хранительница точно еще не явилась...

«Мама еще не явилась... Нет, тогда еще не мама, тогда еще Учитель в ее теле. Но ведь, значит... — неожиданная мысль поразила Таньку, ужаснула ее. — Значит, не было той истории на самом деле: всё создатели-Сущности придумали! Придумали — да и вложили людям в головы, заставили их поверить, что это случилось с ними на самом деле!»

Вновь в Танькином воображении возник поддельный тулмен возле Кер-Сиди — но теперь он показался даже не самой большой ложью. Тулмен, по крайней мере, был осязаем, в него можно было забраться, в нем можно было потрогать стены и утварь, в нем можно было бы при желании даже поселиться. Да и вообще, она ведь все-таки обустроила его, сделала хотя бы чуточку настоящим! А поддельная память — это совсем другое: ее и не потрогаешь, и не оживишь...

— Времена были тогда не чета нынешним, — вещал между тем Эрк, степенно расхаживая возле самого костра. — Старый Пиран Робина выгнал или он сам ушел — сейчас уже и не поймешь: одного на свете нет, а другой отмалчивается. А тогда Робин с нами по одним дорогам странствовал, из одного котла ел. Актером, надо сказать, он был на все руки: в комедиях кого только ни представлял — хоть короля, хоть пастуха, хоть ученого монаха — да еще и на пибгорне играл. Честно говоря, без Робина у нас бы и половины тогдашней выручки не было...

Эрк оборвал рассказ, всплеснул пухлыми руками. И заговорил совсем иначе: торопливо и как-то виновато:

— Ох, не о том я речь веду! Историю ту я ведь сам заварил, не Робин. Молодой я был, глупый совсем. Пару комедий написал — ну, и возомнил себя поэтом не меньшим, чем сам Анейрин. Сейчас-то комедии те вспомнишь — аж совестно становится. А тогда... — он вздохнул, перевел дух. — Вот как дело было. Приехали мы как-то раз в Кередигион. Остановились возле Аберистуита — думали показать там пару мимов на римский лад. Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Только нашли подходящее место, только лошадей выпрягли — откуда ни возьмись, является Гервон ап Дилан из Порт-Эсгевина! Идет, как и положено барду — с крутом за спиной. А надо сказать, гвентские Вилис-Нейрины того самого Анейрина в своем клане числили, даром что он был северянином из Гододина. И, должно быть, числили все-таки не зря: славных бардов среди них всегда было немало, а уж и старик Гервон, и сын его Овит — точно не из последних.

Услышав знакомое имя, Танька встрепенулась. Овит ап Гервон, бард из Кер-Леона, — тот самый, подаривший ей свою арфу! Тут же из головы ее вылетели все размышления о правде, о лжи и о поддельной памяти, а перед глазами как наяву предстали пиршественная зала «Золотого Козерога», Плегга за стойкой, Морлео, размахивающий кулаками... Как же тесен все-таки мир!

— Увидел я его — глазам своим не поверил, — рассказывал тем временем Эрк. — От Порт-Эсгевина-то до Аберистуита пешком идти дней пять, не меньше — и то если всё удачно сложится. Сначала подумал я даже, что обознался. Однако бард сам подошел к нашему Пирану, заговорил. Как я гвентский выговор услышал — сразу все сомнения отпали. Вскоре всё и разъяснилось. Оказалось, Артлуис ап Артводу, тогдашний король Кередигиона, объявил состязание поэтов и музыкантов. Позвал всех — и бардов, и игроков на круте, и арфистов. А победителю посулил ни много ни мало стул из чистого серебра. Ну, почтенный Гервон и не утерпел, пустился в путь. Правда, как он обратно собирался с этим стулом возвращаться, я до сих пор ума не приложу: по лесам в те времена разбойники рыскали вовсю — и свои, камбрийские, и пришлые. Понятно, что ни бритты, ни ирландцы барда бы тронуть не посмели, да только вот саксу на это звание наплевать!

Эрк сделал паузу, обвел слушательниц взглядом, усмехнулся.

— Я-то и сам почтенного Гервона ничем был не лучше. Как про тот серебряный стул услышал — покой потерял. Дай-ка, думаю, тоже испытаю судьбу. Только гвентец за городскими воротами скрылся — я к Пирану и подкатился. Дозволь, говорю, подменышу Эрку тоже поучаствовать в состязании. Тот в ответ лишь плечами пожал: мол, хочешь — участвуй, да и отвернулся. Это уж я потом понял, отчего он такой хмурый был: все наши надежды прахом пошли! Кому будет дело до наших представлений, когда весь город только о королевском состязании и говорит! Не только магистр Пиран, все это смекнули, один я балбесом оказался.

Произнеся это, Эрк скорбно покачал головой, развел руками, многозначительно хмыкнул. Возле Танькиного уха вдруг раздалось тихое сдавленное фырканье: похоже, Орли едва сдерживала смех.

— А тогда собрался я на это состязание в самом лучшем расположении духа, — продолжил рассказ Эрк. — Побрился, оделся в самое лучшее, голову причесал — и отправился ко дворцу. Иду по городу, люди меня рассматривают — ну, да мне не привыкать. Улыбаюсь им в ответ — будто на представлении. А сам думаю: вот когда коротышка-подменыш серебряный стул из дворца понесет — еще не так удивятся! — Эрк перевел дух, улыбнулся. — Сначала я и правда храбрился. Однако как ко дворцу подошел к королевскому — оробел маленько. Думаю, сейчас меня и на порог не пустят. Но обошлось — правда, посмеялись стражники от души.

Эрк прервал рассказ, скорчил страдальческую гримасу, вздохнул. Продолжил вполголоса, будто не хотел признаваться, да пришлось:

— Ну, а в тронном зале у меня и вовсе душа в пятки ушла. Королей-то я тогда прежде еще и не видывал — а тут и сам Артлуис, и королева, и сын их, принц Клидог. А неподалеку от короля — целая толпа: кто с крутом, кто с арфой, все высоченные, бородаты́е — сразу видно, настоящие барды. И вот смотрю я на них снизу вверх, а в голову только одно и лезет: ну какой я им соперник! Росту с локоть, на губах молоко не обсохло — а чтобы настоящим бардом считаться, надо девять лет учиться. Однако и отступать неохота. Ко всему еще я в толпе опять Гервона углядел — тот, конечно, раньше меня во дворец явился. Ну, и он меня тоже заметил — вижу, ухмыляется. А Гервон, надо сказать, у нас на представлениях бывал и в Кер-Леоне, и в Босвене, и в Кер-Тамаре, так что мои песенки слыхивал не раз. Ну, думаю, плохо дело: раз гвентец так на меня смотрит, значит, ни во что он мои стихи не ставит. И такая досада меня разобрала! Но и раззадорился я тоже. Стою — а в голову сами собой слова к новой песне приходят, хоть король еще заданий даже и не объявил. И так складно у меня получается, что сам себе удивляюсь. Опомниться не успел — а уж половина песни сочинилась: хоть сейчас пой!