Этайн, дочь Хранительницы

Глава 14. Поход в Кер-Леон

Вечер, солнце клонится к закату. Кажется, необычно солнечные для Камбрии дни закончились: на небо с запада медленно, но неотвратимо наползает сплошная пелена серых облаков. Под сенью старого дубового леса и без того сумрачно — а теперь, того и гляди, станет — разумеется, по человеческим, а не сидовским меркам — совсем темно. Три расположившиеся на траве неподалеку от брички путешественницы, две молоденькие рыжие девушки и их черноволосая спутница постарше, торопятся закончить то ли обед, то ли ужин, пока не заморосил дождь. Орли и Эмлин вместе хлебают горяченную перловую кашу из одного походного котелка. Танька, понуро приопустив уши, доедает остатки свиного окорока, подаренного им всем еще дядей Кейром. Сиде неловко от того, что все мясо досталось ей одной, но деваться некуда: не только скрибонесса, но и подружка-ирландка решительно отказалась от окорока в ее пользу. Орли так и заявила, когда Танька заикнулась было о честной дележке:

— Не выдумывай, холмовая: мы-то и на каше проживем, а вот что с тобой без мяса приключиться может, мне леди Эмлин не только рассказала, но и картинки показала. Бедненькая!

Ну вот как с ними быть! А Эмлин-то, оказывается, еще и «сидовский справочник», как у тети Брианы, с собой возит: не иначе чтобы, если что с подопечной случится, правильно ей помощь оказать. Только Таньке-то ото всей от этой заботы и неловко, и даже чуточку обидно.

Не вытерпела, сказала подруге:

— Не надо меня жалеть. Я не больная, я просто другая. И я вполне могу обойтись день-другой той же едой, что и все.

Не убедила. Как же, не больная: ноги-то и вправду нуждаются в лечении… И теперь — хоть провались! А Орли с леди Эмлин — они, оказывается, уже обсуждают, чем кормить ее дальше: то ли рыбу ловить, то ли пытаться какую-нибудь дичь подстрелить, то ли кому-то из них в Кер-Леон на рынок отправляться. Третье — вряд ли: Эмлин ирландку и одну за покупками отпустить боится, и Таньку ей доверить тоже, а уж о том, чтобы оставить на какое-то время дочь Хранительницы без присмотра, и речи нет. А всё — из-за той поломки колеса возле Лланхари: потеряли день, в запасы не уложились, а гостинцы от Ллеу-колесника — баловство, а не серьезная еда, мяса сиде не заменят.

— Леди Эмлин! — не выдерживает Танька. — Поймите: я взрослая… — и тут же поправляет себя, чтобы «цензор» не возмутился: — Ну, почти взрослая! — и взволнованно продолжает: — Меня действительно не нужно опекать. Ноги — ерунда. Я их сейчас обработаю — и буду бегать как ни в чем не бывало. Могу сама поохотиться, могу сходить на этот самый рынок — а могу и вообще потерпеть без мяса! Пусть лучше его наши солдаты себе купят, им сейчас оно нужнее перед дальней дорогой…

— Леди, о снабжении солдат не беспокойтесь, — спокойно отвечает Эмлин. — Поверьте, провизии у них достаточно, и закупается она уж точно не на городском рынке Кер-Леона.

— Холмовая… — начинает было говорить что-то ирландка — и тут же замолкает, удивленно смотрит на сиду. А Танька — она свернулась в комок, обхватила руками низкорослый чахлый дубок и тихо, почти беззвучно рыдает. Орли кидается к сиде, обнимает ее, пытается утешить, хоть и не понимает причин ее слез, — но та не успокаивается. Наоборот, плач ее только усиливается, становится громким, отчаянным… и каким-то заразительным. Вот уже и у Орли начинает щипать в глазах, из них сами собой выкатываются слезинки. Не успевает она опомниться, как тоже принимается рыдать в три ручья, позабыв почти что обо всем, и только где-то в самом дальнем закоулке ее сознания удерживается последнее разумное чувство — недоумение от происходящего. А потом на Орли обрушивается, заполняет собой, подавляет всё остальное удивительное ощущение, будто бы она сама и ее волшебная остроухая подруга — одно целое, одна душа на двоих. Это чувство все нарастает и нарастает — пока не превращается наконец в то самое блаженное умиротворение, какое бывает в раннем детстве, когда светит весеннее солнышко, ты на руках у мамы, а она улыбается тебе и говорит что-то ласковое. И вот уже словно и нет за спиной ни потери любимой крохи-сестренки, ни пламени над крышей дома, в котором ты выросла и без которого еще недавно не могла и вообразить свою жизнь, ни дальней и страшной дороги в неведомую страну Глентуи, где правит грозная ши по имени Немайн, ни проводов любимого на непонятную далекую войну…

Танька и Орли приходят в себя почти одновременно, обе размякшие, расслабленные, блаженствующие — несмотря на вовсю уже накрапывающий сентябрьский дождик, нашедший прореху в лесном пологе как раз над ними, на намокшую одежду, на стоящую рядом хмурую леди Эмлин.

— Ты со мной поосторожнее обнимайся, — улыбается сида, — а то и вот такое может случиться!

— Что это было, холмовая? — удивляется ирландка. — Колдовство твое какое-то?

— Пока не знаю, — честно отвечает Танька. — Мама говорит, что «накрыть» легко может любую женщину, обнимающуюся с сидой, — ну, и саму сиду вместе с ней тоже. Мы с мамой, бывает, вот так вместе плачем, когда у меня что-нибудь неприятное случается и она меня утешить хочет. Вообще, спасибо тебе: мне очень сильно полегчало, да и дурь разную из головы повыбило… А вот из-за чего такое происходит — я думаю, этого тебе точно никто не объяснит. В книжке, которая есть у леди Эмлин, об этом нет ни слова, да и в маминой большой — тоже, по-моему, ничего. Я думаю, по правде говоря, что это какое-то летучее вещество: должно быть, оно выделяется, когда мы плачем. Но это, конечно, еще проверять надо…

И замечает непонимающий, вопросительный взгляд подруги.

— Я тебе сейчас иначе объясню, Орли! В общем, если я права, то это значит… Ну, представь себе: у тебя плохое настроение, а ты берешь пузырек со слезами сиды, открываешь его, нюхаешь, чуточку плачешь — и всё в порядке, настроение исправлено!

— И никакого зверобоя не надо? — удивляется Орли.

— Ну да. Правда, действовать эти слезы будут, похоже, только на женщин, да еще и плач у них вызывать — но зато и от света солнечного потом прятаться не придется. Как тебе моя придумка? Здо́рово же!

— Здо́рово! — соглашается ирландка. Но тут же продолжает: — Только знаешь что, холмовая: ты особо-то об этом нигде не рассказывай!

— Но почему? — недоумевает Танька.

— А потому. Вдруг кто-нибудь решит, что это зелье можно не только из слез ши получить, а, например, и из крови тоже? И как примутся на вас, на холмовых, охотиться! Или поймают тебя, посадят в клетку — и будут мучить, а слезы в горшочек собирать — а то и просто лук нюхать заставят.

Танька представляет себе описанную Орли картину, отчего-то ей делается смешно, и она принимается хохотать — чуть ли не так же заразительно, как только что плакала. Но странное дело: никто ее смеха не подхватывает. Орли лишь чуточку, как-то виновато даже, улыбается, а леди Эмлин — та и вовсе серьезна.

— Между прочим, прислушайтесь к этим словам, леди! — говорит скрибонесса. — Вот и еще одна причина, по которой вам не следует разгуливать одной по незнакомым городам. Мало того, что какой-нибудь негодяй может решить вас ограбить или вами как женщиной заинтересоваться с не самыми достойными целями, так еще и вот такой колдун может повстречаться, который вознамерится из вас зелья получать. Я думаю, об этой опасности сто́ит и леди Хранительнице рассказать: по-моему, до сих пор никто о ней и не задумывался. Так что, Орли, спасибо вам большое!

Ирландка пытается скромно опустить глаза — но они все равно сияют. А Танька — та уже никак не реагирует на слова скрибонессы — потому что она вроде бы здесь, а вроде бы уже где-то далеко-далеко… Устроившись под тентом брички, сида вооружилась бумагой, чернильницей и пером и, высунув от усердия кончик языка, что-то старательно чертит левой рукой.

Орли и Эмлин переглядываются друг с другом: одна — недоумевающе, вторая — с видом знатока. Кажется, скрибонесса хочет что-то сказать — но в последний момент раздумывает и лишь загадочно улыбается самыми краешками губ.

А Танька в это время увлеченно набрасывает на листе бумаги схему эксперимента — с ее собственными слезами и «обнимашками». Во-первых, нужно разделить одно и другое: может, слезы тут и ни при чем вовсе? Во-вторых, если дело все-таки в слезах, нужно выяснить, все ли они действуют одинаково: вдруг, например, те, которые от лука, для улучшения настроения не годятся? Ну и, конечно, нужно придумать какой-то контроль: без него же эксперименты ставить нельзя, иначе потом результаты и объяснить не сможешь! И получается такая вот таблица: четыре столбца, три строки. Слезы сиды «натуральные», слезы сиды «луковые», слезы человеческой девушки, простая вода. Объятия сиды, объятия человеческой девушки, без объятий… Ой! А если это вещество нестойкое? Тогда, выходит, нужно испытать слезы разной свежести! А еще нужны добровольцы-испытуемые — хотя бы десять девушек… Да где ж их взять-то столько, вот незадача-то!.. Может быть, однокурсниц попросить? Медб, Каринэ… Серен? Нет, эта почти наверняка откажется: и суеверная, и просто вреднючая. Санни? Вот она точно согласится! Но… Три человека — мало! Вообще-то еще Орли есть… Четыре — все равно маловато. Обратиться на другие курсы? А что, это идея! Ой… Как же слезы-то из себя без лука выдавить? Какую-нибудь неприятность вспомнить? Так ведь все равно не угадаешь, получится заплакать или нет. Ладно, авось что-нибудь потом придумается... А объятия сиды без свежих «натуральных» слез как обеспечить? Опять незадача! Хотя… Пожалуй, можно попробовать замотать себе голову чем-нибудь непромокаемым и не пропускающим никакие испарения! Только вот дышать-то как при этом?.. О! Идея: соломинку в рот — и через нее, как разведчик под водой! А можно и вовсе обойтись: минут десять сид вполне может и не дышать без особого вреда для себя, а если верить справочнику — то даже и дольше… Увлекшаяся Танька даже не замечает, как Орли заботливо подставляет ей глиняную кружку с дымящимся ароматным отваром иван-чая, но все-таки машинально берет ее в руку — и принимается отхлебывать глоток за глотком… А завершив с таблицей, хватается вдруг за голову: она же не записала в дневник свои наблюдения за осой в Лланхари! Скорее сюда полевой дневничок! Когда же это было-то — вчера?.. Так, выехали мы третьего, в ночь на четвертое были у дядюшки Кейра — значит, в Лланхари добрались в ночь на пятое сентября! Выходит, с маленьким Даем мы гуляли сегодня с утра… Ну да, я же последний раз днем спала, а не ночью, — значит, утро было не вчера, а сегодня. Так и запишем!

5 сентября 1431, 1-я пол. дня, дер. Лланхари, кн. Б. и М. Ронда, Глиусинг, Британия. На песчаной дорожке крупная оса с тонким черно-красным брюшком напала на зеленую гусеницу еще больших размеров, чем она сама, и много раз ужалила ее в разные членики туловища, после чего та стала неподвижной. Затем оса забралась на гусеницу сверху, ухватила ее челюстями за передний конец тела и протащила по песку несколько метров. После этого оса раскопала в песчаной почве вход заранее приготовленной норки, затащила в нее гусеницу, зарыла норку и улетела.

Подумав, Танька на всякий случай приписывает:

Записано вечером того же дня по памяти.