Этайн, дочь Хранительницы

Глава 38. Всё дальше на запад

Раскачиваясь из стороны в сторону и то и дело подпрыгивая на неровностях, фургон медленно тащился по бревенчатой гати. Вокруг снова тянулась унылая заболоченная равнина — правда, с некоторых пор на ней то и дело попадались странные груды каменных обломков, поросшие кривыми деревцами. А вот римской дороги за Кер-Уском больше не было, и ехать стало куда как труднее. Теперь лошадьми правил Робин, а рядом с ним устроился господин Эрк. Сразу, как выехали из города, Танька с тайным сожалением перебралась внутрь фургона: втроем на облучке было тесновато, а старые друзья явно хотели поговорить друг с другом. Впрочем, на свое ложе она не пошла, устроилась возле полога и, по примеру Орли чуть отодвинув его, стала смотреть сквозь щель на дорогу. Позади дремала Гвен и перешептывались подруги. Сейчас они обсуждали свои семейные дела, и Танька, внезапно осознав, что у Санни и Орли много общих, но совсем неинтересных ей тем для разговоров, с грустью почувствовала себя лишней. Поневоле она стала вслушиваться в беседу Робина и господина Эрка. Конечно, это было не очень прилично, но уши — не глаза, их и не закроешь, и даже толком не отвернешь, как ни шевели!

— Ну что, Эрк ап Кэй ап Касуин ап Йестин? Доволен, что побывал дома? — Робин, как всегда, насмешничал, но сейчас в его голосе отчетливо слышалась печаль. — Брось, говорю, нос вешать, Свамм! На-ка вот, хлебни лучше Глевасова гостинца — вернее будет.

Господин Эрк вздохнул, сделал глоток из протянутой ему баклажки, огляделся по сторонам и грустно произнес, вновь повернувшись к Робину:

— Эх, Робин, знал бы ты, каково это, опять побывать в Кер-Уске! Странная она штука, память детства! Пока ты далеко, ты тоскуешь по местам, где рос, грезишь ими, мечтаешь вернуться. Но когда ты туда возвращаешься, то вдруг понимаешь, что всё это — большой обман!

Вздрогнув, Танька удивленно, даже немного испуганно посмотрела на господина Эрка. Неужели он догадывается обо всем об этом — о Сущностях, о ложной памяти? Но оказалось, тот имел в виду совсем другое. Сделав еще один большой глоток из баклажки, господин Эрк вздохнул, чуть помолчал, потом задумчиво продолжил:

— Вот так и я, Робин! Оказался наконец в городе, где провел свои лучшие годы, где научился ходить, где сказал свое первое слово... — он вдруг запнулся, провел рукавом по лицу. — Знаешь, я ведь как-то умудрялся искренне любить тех, кого называл родителями, но все равно ждать дни и ночи напролет чудесную фэйри с золотыми волосами. Верил, что однажды она вдруг появится, что назовется моей настоящей матерью. Верил, что она заберет меня с собой в волшебную страну...

Господин Эрк оборвал фразу, вновь приложился к баклажке. Затем, вытерев губы ладонью, он продолжил торопливой, сбивчивой скороговоркой:

— И когда я увидел наконец свой бывший дом... Оказалось, он стал совсем другим — чужим, неприветливым. И там не просто никто меня не ждал, Робин! Сам дом больше не нуждался во мне, да и я, положа руку на сердце, тоже давно уже в нем не нуждался. Может быть, это оттого, что теперь в этом доме живут совсем незнакомые люди, а может, там сменились и другие, славные, жители, я не ведаю... Но знаешь, что я теперь понял, Робин? Оказывается, сто́ит тебе потом опять пуститься в путь — и когда твой родной город останется позади, когда он совсем скроется из виду, ты начнешь снова по нему тосковать!

Господин Эрк поднес баклажку к губам, перевернул ее, потряс, с разочарованным видом вернул Робину и, всё так же волнуясь, продолжил:

— А знаешь, почему так получается? Да это же просто, Робин, дружище! Изменились-то лишь ты да город, а дорога-то осталась всё той же самой! Такой же, какой ты помнишь ее с детства, с тем же старым вязом у развилки, с тем же пригорком, с которого видна дальняя роща за вересковой пустошью. И вот когда видишь этот вяз и эту рощу, тебе кажется, что ты побывал не только на том самом месте, но и в том же самом времени! Такая вот она обманщица, наша память, Робин!

Печально вздохнув, господин Эрк замолчал. Притихли и подруги. Некоторое время Танька слышала лишь погромыхивание колес на бревнах да чавканье лошадиных копыт в грязных лужах. А потом вдруг заговорил Робин.

— Вот взял бы ты, Свамм, да сочинил такую песню — о доме и о дороге! — сказал он мечтательно. И, сделав недолгую паузу, продолжил: — Вставил бы в нее что-нибудь о старом волке и молодом волчонке...

— А я и так сочиню, потерпи немного, — перебив Робина, отозвался господин Эрк. — Только вот на волков ты даже не надейся. Я уж лучше про дуб, про ясень да про терновник добавлю.

* * *

Два дня Эмлин и ее скрибоны разъезжали в поисках следов Этайн по бывшим землям Хвикке. Кэйнесхамме, Дун-Дриге, Ятун, Чедер... В Чедере у Эмлин появилась, наконец, надежда: местный пастушок-англ, сияя от восторга, рассказал, что прошлым вечером видел танцующих эльфов над обрывом, напротив большой скалы, похожей на каменного великана. Эмлин, правда, сначала отнеслась к новости с сомнением: мало ли кого мог повстречать мальчишка на самом деле. Однако когда неподалеку от того самого места нашлись свежие следы повозки, она немного воодушевилась.

Этих следов Эмлин и решила держаться. Следы быстро увели ее отряд в сторону от большого тракта, запетляли по проселкам между англскими деревнями и развалинами бриттских ферм. В старых развалинах, конечно же, спрашивать было некого, однако и в жилых деревнях полезного удалось узнать совсем немного. Где-то крестьяне слышали среди ночи лай собак, где-то видели в сумерках запряженную двумя лошадьми крытую повозку — но и не более того. И только возле самой думнонской границы охранник моста сумел припомнить масть лошадей, обрадовав, наконец, Эмлин по-настоящему. Как раз такими — одна гнедая, другая серая в яблоках — и были пони коротышки-мима, повезшего Этайн в Керниу. Но и досадовала Эмлин тоже. Получалось, что она опоздала совсем немного.

* * *

Дорога, петляя, бежала по пологим склонам холмов. То она взбиралась вверх, чуть ли не к самым вершинам, то спускалась в очередную болотистую долину, и тогда фургон до следующего подъема немилосердно трясло на бревенчатом настиле. По сторонам тут и там виднелись груды огромных камней, среди которых торчали чахлые печальные деревца. А потом дорога нырнула в самый настоящий лес — странный, волшебный, сказочный. Высунувшись из-под полога, Танька завороженно смотрела на причудливо изогнутые стволы и сучья почти безлистных низкорослых дубов, изумрудно-зеленые от сплошь покрывавшего их мха. Зелеными были и бесчисленные корни и коряги, и только кое-где сквозь моховой ковер пробивались темно-серые каменные проплешины, покрытые светлыми пятнами лишайников. Солнце клонилось к закату, над землей уже вовсю кружились светлые пятнышки ночных бабочек. Здесь, в этом таинственном лесу, бабочки казались крошечными крылатыми фэйри — должно быть, именно так должны были бы выглядеть пикси, существуй они на самом деле, а не только в россказнях самозваного «короля» да в воображении обманутых им жертв.

[image_17213|center]

Конечно, Танька быстро вспомнила про странную бабочку из заезжего дома. Вспомнила и сразу же встревожилась: жива ли та? Однако от открывшегося перед ней зрелища было не оторваться никакими силами. Так и любовалась Танька зелеными древесными стволами и кружащимися между ними бабочками, пока лес не остался позади. И лишь когда фургон выбрался из леса и устремился к очередной болотной гати, она заставила себя обернуться.

Бабочка больше не пищала и не шуршала. И вообще, в шкатулке, куда ее засунула Санни, было подозрительно тихо. А когда фургон тряхнуло на очередном бревне, никто внутри нее не зашевелился, лишь что-то перекатилось с глухим стуком, словно орех или желудь.

Уже догадавшись о случившемся, но всё еще надеясь на чудо, Танька осторожно приоткрыла крышку. Бабочка лежала на спине, чуть растопырив крылья, — неподвижная, мертвая.

Опомнилась Танька, когда почувствовала теплое дыхание возле уха.

— Что там, Танни? Умерла? Наверное, это я ее придавила... — послышался тихий шепот Санни.

— Угу, умерла, — печально подтвердила Танька. И, больше чтобы утешить и себя, и подругу, добавила: — Знаешь, Санни, мы бы все равно ее не довезли.

— Ну да, — согласилась та. — Ей же летать надо.

— И есть тоже, — через силу кивнув, подхватила Танька. — А как ее в дороге кормить, да и чем? Меда-то нет.

Разумеется, «цензор» молчал — потому что сказанное было самой настоящей правдой. И все-таки Таньке было очень грустно. Огорчились и подруги. Особенно печальной выглядела Орли. Видимо, как ни боялась она «страшилища», как ни бранилась на него, а все-таки жалела. Зато Санни дала вдруг по-настоящему ценный совет: переложить бабочку из шкатулки в полотняный мешочек — а то еще плесенью покроется, чего доброго.

Гвен же смотрела на трех подружек с искренним недоумением — правда, ничего не спрашивала. После того вечера в Кер-Уске она вообще вела себя с Танькой как-то странно: прятала глаза, избегала разговоров и в то же время старалась быть услужливой и предупредительной — в общем, вела себя так, словно в чем-то страшно перед нею провинилась и изо всех сил старалась загладить вину. От этого Таньке было очень неуютно, однако разговорить Гвен и понять, в чем дело, ей никак не удавалось.

Не спросила Танька Гвен и на этот раз. И не только потому, что голова была занята смертью питомицы. Едва Танька пристроила мешочек с бабочкой в сундук, как полог отодвинулся и внутрь фургона заглянул господин Эрк.

— Гвеног, — тихо позвал он.

Та привстала с ложа.

— Сменить?

Господин Эрк кивнул. Сказал, словно извиняясь:

— Робин устал совсем — да и раскис изрядно. Зря ему Глевас вина на дорогу выдал.

Гвен вдруг хмыкнула, хитро посмотрела на мужа. Но ничего не сказала, лишь приглашающе махнула рукой. Тот в ответ мотнул головой:

— Я лучше с тобой посижу — заодно и голову проветрю, — и снова скрылся за пологом.

Гвен, вздохнув, тоже выбралась наружу.

Некоторое время снаружи доносилось шуршание: видимо, возницы менялись местами. Затем полог снова зашевелился, и из-за него показалась голова Робина. Соскочив внутрь фургона, Робин проскользнул к пустому ложу Гвен и уселся на него как раз напротив Таньки. Странное дело: пьяным он вовсе не казался и даже вином от него совсем не пахло. Однако и на прежнего колкого насмешника Робин походил мало. Сейчас он сидел неподвижно и задумчиво смотрел перед собой. И хотя на его лице теперь не было такой мрачной отрешенности, как в заезжем доме Кер-Уска, Танька встревожилась.

— Господин Робин... — тихо позвала она.

Робин кивнул, через силу улыбнулся.

— Потом поговорим, леди.

* * *

Солнце уже касалось горизонта, когда из-за очередного холма нежданно-негаданно показались сначала островерхие крыши, а потом и беленые стены аккуратных бриттских домиков. Гвен удивилась встретившейся на пути деревне, пожалуй, куда больше никогда не бывавшей здесь прежде Таньки. Привстав на облучке, она с недоумением посмотрела на мужа и воскликнула:

— Ой, а это тут откуда?

Господин Эрк не ответил. Похоже, он и сам был изрядно удивлен.