Этайн, дочь Хранительницы

Глава 15. О коварстве «Верескового меда»

Если войти в крепость Кер-Леона через главные ворота, пересечь рыночную площадь и, никуда не сворачивая, отправиться дальше по Верхней улице, то вскоре на пути окажется двухэтажное приземистое здание из местного темно-бурого камня. Здание это явно было построено еще римлянами и, должно быть, имело совсем другое назначение в те времена, когда внутри форта раздавались латинские военные команды и маршировали легионеры. Но ничто не стоит на месте, и из некогда брошенной на произвол судьбы римской колонии Британия медленно, но верно превращается в новое государство — конфедерацию камбрийских королевств и их союзников. А значит, меняется жизнь и у людей, и у зданий, и у целых городов.

Гвентские города... Их судьбы порой складываются весьма причудливо. Некогда процветавшая Вента Силурум, от имени которой возникло само название королевства Гвент, после прихода саксов на восточные британские земли оказалась в стороне от новых торговых путей, постепенно захирела и скукожилась до совсем маленького селения. Соседний Порт-Эсгевин, следующая резиденция гвентских королей, с уцелевшим зданием римского храма и с причудливого вида остатками дольмена, сооруженного в незапамятные времена каким-то неведомым народом — уж не сидами ли? — ныне вовсю застраивается доками и мануфактурами, потеряв всю былую прелесть одного из самых красивых уголков Камбрии. Зато прежде суровый и воинственный Кер-Леон, наоборот, за последние десятилетия разросся, похорошел и превратился из военного укрепления в самую настоящую столицу. А где столица — там и королевский дворец, и место собраний устроенного на гленский манер Малого Сената, а с недавних пор — еще и биржа, учреждение, где собираются по своим торговым делам местные и приезжие купцы. Ну а где много приезжих — там, разумеется, всегда будет спрос и на ночлег, и на обеды... В общем, пару лет назад случилось то, что и должно было случиться: старый заезжий дом Кер-Леона, по обычаю располагавшийся за пределами городских стен, между амфитеатром и термами, перестал справляться с потоком гостей. Выяснилось это, когда в один прекрасный летний ярмарочный день в гвентский Сенат пришло сразу несколько жалоб от приезжих торговцев об одном и том же: негде переночевать. Сенаторы посовещались, поспорили — и представили королю, молодому Моргану ап Атруису, черновик указа об учреждении в столице новых заезжих домов. Король этот черновик прочитал, подумал, вздохнул, чуть подправил, да и подписал. И вскоре в старом двухэтажном здании рядом с рыночной площадью, на радость торговым гостям и на удивление горожанам, открылась каупона «Золотой Козерог» — заведение по местным меркам весьма странное. Название-то у нее вроде бы самое что ни на есть римское — вот только на этом всё сходство «Козерога» с каупонами былых времен, пожалуй, и заканчивается. Один только хозяин его чего сто́ит! Ну, то, что никакой он не Вилис-Кэдман, — это-то как раз не удивительно: чай, Гвент — не Дивед и не Глентуи: здесь и кланы свои, местные, и даже обычаи чуточку другие. Но чтобы заезжим домом или чем-то подобным в Камбрии владел не камбриец! А господин Плегга — не то англ, не то сакс, пусть родом и из союзной Мерсии, но все равно чужак, не состоящий ни в каком клане. Одно только и примиряет с ним горожан: каупона — хотя бы по названию никакой не заезжий дом, так что ни пра́ва на созыв совета гвентских кланов, ни каких-либо других привилегий этот самый мерсиец не имеет. Вот статус почтенного сэра Мархелла ап Сейссилта, хозяина старого доброго заведения возле амфитеатра, — это совсем другое дело... Ну а раз «Козерог» — не заезжий дом, то и собирается в нем народ далеко не самый почтенный: торговцы из числа тех, что победнее, небогатые чужестранцы, а порой и вовсе какие-то непонятные и сомнительные личности. Удивительно ли, что женщины, кроме, разве что, самых непутевых и самых отчаянных, обычно стараются обходить подозрительное заведение стороной?..

Но сейчас у двери «Золотого Козерога» стоят две юные ирландки, перешептываются друг с другом.

— Смотри-ка, Танни! Никак заезжий дом? — показывает на дверь каупоны одна из девушек, крепко сбитая и синеглазая.

— Не знаю, Орли... Кто же заезжие дома внутри городских стен ставит? — шепчет в ответ вторая, худенькая и пышноволосая. — И вот что, придумай мне лучше другое имя! А то ты меня Этайн называть никак не хочешь, а «Танни» — как-то оно очень уж не по-ирландски...

— А ты откликаться-то на другое сможешь, холмовая? — с сомнением откликается первая.

Худенькая опускает голову, ненадолго задумывается, потом решительно предлагает:

— Ну, зови меня, скажем, Этне... Это ведь все равно что Этайн, правда же?

— Угу, — отвечает Орли и вдруг весело улыбается. — Ну что, Этне, внутрь-то заглянем?

И решительно берется за дверную ручку.

* * *

Сколоченная из дубового теса входная дверь, низкая и покрытая трещинами, украшенная грубо намалеванным на темном дереве странным желтым существом с козлиной головой и рыбьим хвостом, оказывается неожиданно тяжелой и скрипучей. Орли открывает ее с видимым усилием, осторожно заглядывает внутрь.

— Ну, что там? — машинально спрашивает Танька, хотя доносящиеся изнутри мужские голоса, треньканье расстроенного крута и вырвавшиеся наружу густые запахи кислого дешевого пива, чеснока и тушеного мяса и так не оставляют никаких сомнений.

— Я же говорила: заезжий дом — а ты мне не верила! — бодро отвечает сиде Орли, окончательно подтверждая догадку, — и тихонько, почти шепотом, добавляет: — Пахнет-то как вкусно!

И говорит это Орли так соблазнительно, что Танька, к своему ужасу, ощущает вдруг, как рот у нее наполняется слюной, а в животе начинает предательски урчать. Ну вот как тут устоять?

В последний момент перед тем, как нырнуть в приоткрытую дверь, сида все-таки чуточку задерживается на улице, осторожно, как можно незаметнее, вертит ушами, ловя летящие со всех сторон звуки, — и вдруг с удивлением понимает, что пытается отыскать среди них знакомые шаги Эмлин. Увы, ничего похожего! Разочарованно вздохнув и тут же устыдившись своей слабости, Танька делает шаг внутрь — чуть-чуть отстав от устремившейся туда же подруги.

Помещение, в которое попадают девушки, оказывается неожиданно вместительным для не такого уж и большого с виду здания. Вместительным, но не просторным: низкий потолок и закопченные стены словно бы сжимают пространство, скукоживают его. Должно быть, здесь, по людским меркам, темно — Танька не уверена в этом точно, но догадывается: ведь окошки совсем маленькие, а на стенах горят факелы — кто ж их просто так зажигать-то будет? Полумрак — это, пожалуй, плохо: вот только красного отсвета сидовских глаз сейчас и не хватало! А вдруг кто-нибудь заметит да всполошится? И Танька на всякий случай жмурится, как на ярком солнце. А потом осторожно, стараясь не особенно заметно вертеть головой, осматривается по сторонам.

Заезжий дом внутри оказывается почти таким же, как в Кер-Мирддине. Слева от входа в заведение — стойка, рядом с ней — две большие пузатые бочки. У дальней стены — обустроенный на римский лад очаг, по правой стороне пиршественной залы расставлены маленькие столики, а еще один стол, длинный и узкий, протянулся по ее середине чуть ли не через все помещение.

Людей в зале совсем немного. За стойкой обосновался седой сутулый бородач с маленькими светлыми глазками: должно быть, хозяин. Возле самого очага в кресле устроился мужчина с длинными темными волосами, собранными в хвост. Танька видит только его затылок, широкие плечи и часть спины, и ей даже не понять, молод он или стар: не все же с годами седеют! Еще она замечает верхнюю часть деки крута, виднеющуюся из-за левого плеча сидящего: выходит, это он только что бренчал на инструменте! А вокруг одного из дальних столиков устроилась компания мужчин странного и воинственного вида. Пятеро, все как один смуглые, со спутанными темными волосами до плеч, с синими узорами на лицах и руках, они бурно спорят о чем-то между собой на совсем непонятном Таньке языке, полном гортанных и шипящих звуков, изредка вставляя в разговор слова и целые фразы на ирландском. Непривычна сиде и их одежда: пестрые пледы, длинные клетчатые рубахи до колен...

— Смотри-ка, круитни! — тянет Таньку за рукав Орли. — Вон там, у окна! Самые настоящие круитни, как в Уладе! И откуда только они здесь взялись!

И тут же задумчиво добавляет:

— Только разговаривают как-то непонятно, совсем не по-уладски...

— И наши с тобой не то улады, не то мунстерцы тоже здесь! — Танька показывает подруге на другой столик, самый ближний к очагу. А за ним и правда устроились два уже знакомых ирландца в серых лейне, жадно поглощают из глиняных мисок что-то горячее, исходящее паром, то и дело отхлебывая пиво из больших кружек.

Орли поворачивает голову, куда указывает сида, вздыхает. А потом жалобно говорит, почти уткнувшись подруге лицом в висок:

— Слушай, Этне, я на это спокойно смотреть не могу! Есть же хочется — сил нет как, аж слюнки текут!

И получается это так громко для острого сидовского слуха, что Танька непроизвольно отшатывается, да так неудачно, что едва удерживает равновесие. Волосы ее слегка растрепываются, и — о ужас! — кажется, из-под них высовывается кончик левого уха! Осторожно поправив прическу, Танька быстро оглядывает посетителей. Уф-ф!.. Вроде бы ни ужаса, ни удивления ни на чьих лицах нет. Правда, трое из пестро одетой компании с интересом посматривают на девушек — но, пожалуй, больше на Орли, чем на сиду. А еще бородач, что за стойкой, повернулся к новым посетительницам и заученно-приветливо им улыбается. Слава богу, кажется, все обошлось — каким-то чудом...

— С ума сошла, мунстерская! — тихо фыркает сида. — Я же сейчас чуть не упала!.. Ладно, давай что-нибудь закажем!

— Давай лучше уйдем! — отвечает Орли. — Бог уж с ней, с едой! Вдруг потом у нас на травы на твои денег не хватит?

И, помявшись, шепотом добавляет:

— Да, по правде говоря, я и круитни побаиваюсь немножко. Дикари же! И этих двоих тоже боюсь...

Девушки уже совсем было решают развернуться и направиться к выходу — но тут вмешивается бородач, стоящий за стойкой.

— Эй, девочки! — низкий чуть хрипловатый голос, произносящий ирландские слова с акцентом, похожим на саксонский, кажется вдруг сиде подозрительно знакомым... Ну да, именно так и говорил тот, кто сначала переругивался со лже-уладами, а потом все-таки пустил их в заведение! А бородач между тем продолжает: — Что стесняетесь? Раз зашли, так делайте заказ!

И неожиданно добродушно улыбается, а Танька вдруг чувствует: делает он это сейчас не по обязанности, а вполне искренне, по-настоящему.

— Да заходите, заходите! — продолжает бородач из-за стойки. — Вижу: издалека! Ну и славно: путешественникам и по пятницам мясное разрешено. А у нас сегодня есть каул со свининой — как раз для вас: и недорого, и вкусно. Соглашайтесь, не пожалеете!

И Орли, а за ней и Танька, не выдерживают, кивают головами.

— И большую кружку пива! — решительно добавляет к заказу ирландка.

— И чашечку кофе, пожалуйста! — робко просит сида. — Если можно, со сливками.