Этайн, дочь Хранительницы

Глава 11. Лланхари

От русла высохшей реки поднимается марево — не то пар, не то дым. Запах его не похож ни на гарь, ни на испарения болотной трясины, — он сладковатый и в то же время горький. А еще вокруг пахнет кровью.

Рыжеволосая сида-лаиквендэ задумчиво сидит на берегу бывшего Сириона рядом с трупом поверженного ею орка — низкорослого, сгорбленного, плосколицего. Вокруг, кажется, нет никого живого, лишь в беспорядке лежат павшие — сиды, орки, люди. На коленях Этайн узорчато блестит клинок ее шашки. Сувуслан славно потрудилась в этой битве в руке сиды, пролила немало черной крови прислужников Врага. И вот битва окончена, Моргот потерпел поражение — но только в сердце Этайн совсем нет радости. Почему-то вид мертвого орка вызывает у нее чувство сострадания и жалости. Разве виноваты орки в том, что их предки-сиды по неосторожности попали в плен к Черному Властелину, что были лишены им всего, чем по праву гордились Перворожденные, в том числе и свободы воли?

А рядом с мертвым орком лежит зарубленный этим же палашом варг — громадный взъерошенный волчище, честно служивший орку до последнего и павший вместе с ним. Пасть волка оскалена, в широко раскрытом глазу застыла слеза. Зверя сиде тоже жаль — может быть, даже больше, чем самого орка. Вот жил бы он, как было когда-то, в своих горных лесах, честно охотился бы на всяких оленей и другую дичь, растил бы волчат — так нет, понадобился Врагу, и тот тоже лишил его разума и бросил на бессмысленные, не ради пропитания, убийства. Можно ли винить неразумного или едва разумного зверя за то, что не смог он противостоять воле Мелькора? — вроде бы нет. Так нужно ли было убивать этого варга, раз нет за ним особой вины? И никакие доводы — ни то, что не во власти сиды снять с варга Морготово заклятье, ни то, что и «нормальные»-то горные волки — существа, к двуногим недружелюбные и опасные, — не убеждают Этайн в правильности совершенного ею убийства…

Странный запах, исходивший во сне от высохшего речного русла, в действительности оказывается запахом жаровни, расположенной посреди круглого стола. А еще пахнет свежим хлебом, пивом и почему-то навозом. Разгадка приходит тут же: к лежащей на чем-то мягком Таньке подходит белый козленок-подросток, тыкается мордочкой в ее руку, пытается пожевать рукав нижнего платья, разочарованно блеет тоненьким голоском и удаляется прочь.

Танька обнаруживает рядом с собой спящую Орли: ирландка прижалась к ней и блаженно посапывает. Сида переводит взгляд на потолок… А потолка-то и нет: над ней просто соломенный шатер, укрепленный сходящимися наверху жердями-стропилами и водруженный на круглые глинобитные стены. Возле этой стенки-то и поставлена не то кровать, не то лежанка, на которой устроились сида с подругой. В хижине, должно быть, по человеческим меркам царит полумрак: во всяком случае, окошки здесь совсем крохотные.

Какая-то девушка возится возле жаровни — судя по всему, готовит еду. Девушка эта кажется сиде совсем юной, но одета совершенно не так, как наряжаются молодые жительницы Кер-Сиди: на ней изрядно поношенное красно-белое верхнее платье, сквозь прорехи которого просвечивает серое нижнее. На плечах у девушки красно-черно-зеленый потертый плед в крупную клетку. Пепельные волосы ее скручены в узел и перехвачены зеленой лентой, почти выцветшей и грубо оборванной на концах. Видимо, девушка замечает Танькино шевеление, потому что она оборачивается к сиде и, кажется, собирается что-то сказать. Но не успевает: неожиданно распахивается дверь, и в дом влетает мальчонка лет шести-семи в рубахе до колен и, похоже, совсем без штанов:

— Гвенда, Гвенда, а можно на фэйри посмотреть? — и, не дожидаясь ответа, тут же принимается канючить:

— Ну пожалуйста, Гвенда, ну пожалуйста…

— Тсс… Разбудишь же! — девушка прикладывает палец к губам. — Если уже не разбудил. Доброй соседке тоже поспать надо, она полночи в дороге была… И вообще, разве можно славных соседей так называть?!

Но Танька и без того уже вполне проснулась. Аккуратно сняв с себя руку Орли, она садится на кровати, несколько мгновений с нежностью и восторгом смотрит на ребенка — пока не пугается самой себя, припомнив, как недавно бежала по соборной площади Кер-Сиди к молодой матери. Впрочем, нет, сейчас такое безумие на нее вроде бы не наваливается: то ли ребенок уже перерос «опасный» возраст, то ли рассудок самой сиды начал приходить в норму. Да и грудь сегодня почти не болит — хорошо-то как!

— Гвенда, а я видел, как черная леди с мечом танцует! — продолжает весело болтать ребятенок. — И никакая она не фэйри: уши у нее самые обычные, а не лошадиные!

— Да тише ты! Вот проснется сейчас соседка славная — как раз твои-то уши и найдет!

— Так она уже проснулась! Доброе утро, леди фэйри! — совсем громко кричит мальчишка.

— Привет! — полушепотом говорит в ответ Танька. — Ты только не кричи так громко, а то подружку мою разбудишь… — и, обращаясь уже к девушке у жаровни, продолжает:

— Доброе утро, славная соседка!

Ну а как еще должна обращаться благовоспитанная фэйри к той, что вежливо именует ее саму славной соседкой? Славные соседи — это же должно быть взаимно!

Гвенда, однако же, сразу теряется, роняет на пол деревянный половник, почему-то ощупывает свое правое ухо. Не обнаружив, видимо, ничего необычного, она все же быстро оправляется от испуга, пытается приветливо улыбнуться и преувеличенно бодро произносит:

— И вам доброе утречко, соседушка славная! Уж простите мальчонку неразумного за то, что он вас разбудил! Да вы еще и поспать можете: угощение-то пока не готово.

— А можно я на улицу выгляну, соседушка? Или вам чем-нибудь помочь? — сида разрывается между необходимостью вежливо предложить свои услуги и желанием хотя бы подышать свежим воздухом, не говоря уже о прочих естественных надобностях.

Но Гвенда решительно отказывается от какой-либо помощи, сама выводит сиду во двор, показывает, где находятся умывальник и прочие удобства. «Ага, мамина борьба с антисанитарией уже дала свои плоды не только в Глентуи, но и в Ронде!», — радуется Танька. Однако едва она успевает сделать свои дела и привести себя в порядок, как оказывается настигнутой тем же самым мальчуганом.

— Леди фэйри… то есть леди добрая соседка! А можно ваши уши потрогать?

— А нельзя! Вот тебе нравится, когда кто-нибудь твои уши дергает?

Мальчишка задумывается, некоторое время озадаченно стоит, ковыряя в носу.

— Ну, тогда давай играть! — наконец решительно заявляет он. — Давай ты будешь драконом, а я — рыцарем!

И решительно подбирает какую-то валяющуюся на дворе палку.

— Вот это мой меч! Трепещи, дракон! Я, Дэффид ап Ллиувеллин ап Перт ап Реннфрю, вызываю тебя на бой!

Не успевает сида опомниться, как пребольно получает палкой по ноге. А мальчишка замахивается уже и второй раз!

— Так нечестно! — находится Танька. — У тебя меч, а я-то безоружная! Давай тогда и мне оружие!

— Ты же дракон! — радостно кричит мальчишка. — А где ты видела дракона с мечом?

— Ах так! Вот укушу тебя — узнаешь тогда, что такое биться с драконом! Аа-а-а! — сида наклоняется к сорванцу и широко раскрывает рот, демонстрируя Дэффиду острые клычки — по паре в каждой челюсти.

— Ой!.. — мальчишка сразу как-то притихает, озадаченно сует палец в рот, задумчиво смотрит на Таньку. — Знаешь, я что-то не хочу больше играть в рыцаря и дракона! Давай во что-нибудь другое!

— А давай вот в какую игру! — перехватывает инициативу сида. — Кто больше интересного вокруг разглядит — тот и победил!

— Да ну… — морщится Дэффид. — Тут ничего интересного не бывает.

— А это мы сейчас поглядим! — Танька быстро осматривает окрестный бурьян, припоминая прошлогодние натуралистические экскурсии… Ага! Вот как раз это-то и подойдет!

— Смотри сюда! — сида показывает на цветущий возле изгороди покрытый бледно-голубыми цветками кустик дикого цикория. — Видишь бабочку на цветке?(14)

— Угу. Ну и что? — мальчишке явно скучно.

— Значит, невнимательно смотришь! А тут такое случилось! Видишь, кто рядом с бабочкой устроился?

Наконец Дэффиду удается разглядеть: бабочка вовсе не сидит беззаботно на цветке, она схвачена небольшим иссиня-белым паучком, видимо, притаившимся среди лепестков и удачно подстерегшим неосторожную жертву.

— Вот это да… А почему она не вырывается? — недоумевает мальчуган.

— Так паук ее своим ядом убил. Сразу же, как схватил. Прямо дракон, а не паук! А рыцарь-то наш дракона этого и не заметил!

— Неправда, заметил я! Заметил! Это такой особый паук, который на цветах живет?.. Смотри, а на желтых цветах — другие пауки, желтые! — Дэффид показывает на пижму, растущую рядом с цикорием. — Видишь, он осу поймал!

— А вот и не угадал! — смеется Танька. — Во-первых, на желтом цветке сидит такой же паук, как на голубом, только перекрасившийся. Они умеют свой цвет менять, чтобы их добыча не замечала! Если не веришь — пересади паучка на цветок другого цвета и понаблюдай за ним несколько дней!

— Вот это да! Хитрые какие!

— А во-вторых… А с чего ты решил, что добыча желтого паука — оса? — Танька хитро прищуривается (на самом деле, отчасти сида делает это из-за чересчур яркого для нее дневного света, но мальчишка-то об этом не догадывается).

— Как будто ты не знаешь, как осы выглядят! — фыркает Дэффид. — Они желтые в черную полоску, как раз вот такие.

— Я-то знаю. А вот ты — похоже, не очень, — пожимает плечами Этайн. — Например, где ты видел ос без тонкой талии? Или чтобы у них такие короткие усы были?.. И вообще, смотри!

Танька ловко хватает рукой такую же «осу», неподвижно зависшую в воздухе над соседним соцветием пижмы. Насекомое отчаянно жужжит, старается вырваться из пальцев, но обороняться даже не пытается.

— Видишь! Была б это оса — она бы меня уже давно ужалила!

— Нашла чем удивить! Ты ж фэйри! Тебя-то, поди, вообще никто ужалить не посмеет!

— Как бы да не так! Меня и пчелы жалили, и осы, а один раз даже шершень! А это существо — оно никого ужалить не может, и тебя тоже. Возьмешь его в руку, рыцарь? Не побоишься?

Сида протягивает Дэффиду руку, тот с опаской берет у нее насекомое кончиками пальцев, некоторое время разглядывает его, затем отпускает.

— Здо́рово! А ты точно ее не заколдовала?

— Не заколдовала. Совсем-совсем. А сиды, между прочим, никогда не врут.

— Тогда кто же это такой, если не оса?

— А просто муха. Такая вот хитрая муха — окрашенная, как оса, чтобы птицы ее боялись и не трогали.

— Хитрая! Только паук-то оказался хитрее!

— Ага! Он очень ловкий — и прятаться умеет, и нападать неожиданно. Вообще с его-то ядовитыми челюстями можно и с настоящей осой справиться — если она зазевается, конечно!.. Ну так что? Пока я побеждаю: ты только желтого паука нашел, а я и белого паука, и муху, подделывающуюся под осу!

— Неправда, муху я первый нашел!

— Вообще-то ты ее за осу принял, а то, что это муха, уже я тебе объяснила… Ну, да ладно. Я, пожалуй, согласна на ничью! Идет?

— Не-а! — мотает головой сорванец. — Сейчас я тебя все-таки уделаю! Такое найду, что тебе и не снилось!

И деловито устремляется вперед по песчаной дорожке, тянущейся вдоль живой изгороди. Некоторое время он бодро шагает, не переставая смотреть себе под ноги, затем вдруг останавливается и приседает на корточки.