Этайн, дочь Хранительницы

— А сейчас-то ты как, Глэдис? — грустно спрашивает Танька двоюродную сестру, выслушав ее историю.

— Ну, вот так: перебралась с угольных рудников на железные, — нарочито бодро отвечает та. — Потихоньку прихожу в себя. Заработанного на домик хватило, друзьями новыми здесь обзавелась, даже родственник в деревне нашелся. А в Кер-Мирддин — ни за что не вернусь! Только ты родителям моим ничего не говори, ладно? Не хочу, чтобы отец расстраивался, а мама торжествовала!

«Не будет тетя Тулла торжествовать», хочет сказать Танька — и вдруг понимает, что не может этого сделать: язык не повинуется ей, прилипает к нёбу, так, как будто бы она собралась солгать. Но и соглашаться с Глэдис ей тоже не по душе — так что приходится молчать.

А горная ведьма — она просто меняет тему разговора.

— Хочешь посмотреть, что я в шахтах насобирала? — вдруг спрашивает она. — Тебе, как «естественнице», это должно быть интересно.

— А кто там живет? — с интересом откликается Этайн.

— Да почти никого. Крысы здоровенные есть, это да. Ну и шахтеры вечно следы каких-то фэйри находят. Рассказывают про гоблинов, которые там поселились: будто бы ростом они с полметра, на вид страшненькие, но добрые, горнякам помогают: то на богатый пласт стуком укажут, то об обвале загодя предупредят. Шахтеры этому народцу подношения делают — а крысы с того и жиреют, — Глэдис хитро смотрит на сиду, а та не знает, что́ и сказать в ответ. Похоже, что двоюродная сестра ни в каких рудничных фэйри особо и не верит, — а ни поддержать ее, ни возразить ей никак невозможно! Возразишь — солжешь, поддержишь — а кто же ты тогда сама, с такими-то ушищами?

— Ну я же поняла, что там есть кое-что поинтереснее крыс, правда же? Какие-то другие зверюшки? — сиде только и остается, что развивать тему четвероногой живности в шахтах, уводя разговор в сторону от славных соседей горняков.

— Не совсем, — охотно откликается Глэдис. — Там живого-то мало, а вот отпечатки древних растений и животных в горной породе иногда попадаются. Кое-что мне рабочие принесли, а кое-что я и сама отыскала. — и горная ведьма гордо отодвигает занавеску, скрывающую стеллаж, весь уставленный деревянными ящичками разных размеров. На каждом ящичке наклеена белая этикетка с надписью, сделанной четким разборчивым почерком: где и когда найден образец, как называется.

— Смотри, вот это кусок ветки какого-то древнего папоротника, — Глэдис переносит один из ящиков на стол, открывает его. И правда, на сколе сероватой «пустой» породы как будто кто-то нарисовал слегка изогнутую веточку, похожую на папоротниковую. — Я даже боюсь представить себе, сколько ему лет! Должно быть, по сравнению с ее возрастом вся человеческая жизнь — мгновение. А ведь когда-то это было живое, зеленое дерево…

— Разве папоротники бывают деревьями? — сомневается сида.

— Так рядом с такими веточками в породе и окаменевшие куски стволов попадаются… Сейчас я тебе еще один образец покажу — отпечаток древесной коры. Правда, он уже не от папоротника, а от какого-то другого растения — но неважно. — Глэдис ставит рядом с уже открытым ящичком еще один. — Видишь: вся кора в ромбиках — это следы отпавших черешков листьев. Представляешь: в те времена не было ни трав, ни цветов, ни привычных нам деревьев — ни ясеней, ни дубов, ни даже самого обычного терновника. Росли всякие папоротники да хвощи — иногда почти как нынешние, а иногда вот такие громадины. А между ними летали…

— Неужели драконы? — перебивает Танька и сама пугается сорвавшейся с ее языка глупости.

— Нет, конечно! Похожие чем-то на драконов бегающие и летающие ящеры появились гораздо позднее.

Танька согласно кивает — в основном чтобы показать: не невежда она, уж такие-то вещи знает прекрасно. Между тем горная ведьма продолжает:

— А тогда не было еще ни птиц, ни зверей, ни даже змей и ящериц. Зато летали громадные стрекозы — вот такие в размахе крыльев! — Глэдис разводит в стороны руки почти на метр. — У меня, между прочим, отпечаток куска крыла такой стрекозы тоже есть!

Глэдис приставляет к стеллажу лесенку, пытается по ней подняться, хватается за грудь, кашляет, смущенно улыбается.

— Помоги-ка, сестренка! Высоковато его засунула — доставать неудобно. Вот тот ящичек, черный.

Достав образец, Танька с неподдельным восторгом, вздернув уши, рассматривает отпечаток, на котором отчетливо видны жилки, служившие когда-то каркасом громадному стрекозиному крылу. Потом вдруг задумывается, кусает ноготь.

— Слушай, Глэдис… А как ты думаешь: чем эти стрекозы могли питаться? Нынешние-то охотятся на разных комаров и мух, но ведь такой громадине комар — на один укус. А птиц-то, ты говоришь, тогда тоже не было…

— О! Узнаю́ наш естественный факультет! — глаза горной ведьмы лукаво прищуриваются, на бледных щеках появляется подобие румянца. — Правильный вопрос, сестренка! На самом деле в те времена жили насекомые самых разных размеров — и совсем мелкие, и покрупнее, и гиганты вроде этой стрекозы. Так что выбор, на кого охотиться, у нее был, не сомневайся! К тому же, судя по всему, не все великанские насекомые на самом деле были во всем похожи на стрекоз. Я видывала остатки вроде бы стрекоз, но с хоботками вместо грызущих челюстей. Такие существа запросто могли вообще не быть хищниками — а, например, сосать соки растений. Впрочем, я ведь не биолог, а всего лишь горный инженер, могу и заблуждаться, — и Глэдис виновато разводит руки. — Хочешь — берись за эту тему, пока молодая. Подскажу даже, к кому на факультете обратиться, — если, конечно, он там еще работает… Ой, насчет «пока молодая» — извини, я забылась как-то…

— У меня, должно быть, терпения не хватит с окаменелостями работать, — разводит руками сида. — Но все равно спасибо. А ты к нам в Кер-Сиди приезжай — мы тете Тулле ничего не скажем! — и Танька пытается бодро улыбнуться.

— Как она, кстати? И как отец? — Глэдис решается все-таки спросить о родителях.

— Тетя Тулла — с виду бодра, хлопотлива — в общем, как всегда. А по-настоящему мы с ней так и не поговорили — и некогда было, и настроение не то оказалось, — Танька чуть язык себе не прикусывает, боясь невзначай проговориться о своих обидах. — А дядя Кейр — он постарел, конечно. Но молодец. Тоже как всегда — за стойкой, без него заезжий дом и не представить! О тебе вспоминает… — сида в последний момент удерживает себя от того, чтобы добавить «и гордится»: отчего-то ей кажется, что подорвавшей свое здоровье сестре от этого будет больно.

— Ну а теперь признавайся: куда ты дальше ехать собралась? — улыбается Глэдис. — Неужели себе жениха в Гвенте нашла, а то и в Мерсии? Только не вздумай рассказывать, что приехала ко мне в гости специально: вижу же, что проездом!

— Жених… то есть… в общем… друг самый близкий… — Танька никак не может подобрать правильного слова. — Нет, он из Кер-Сиди… то есть родом-то он с Эрина, из Мунстера… А сейчас вообще на корабле, в Александрию плывет…

— ...воевать, — Глэдис даже не спрашивает, просто продолжает Танькину фразу. — Понятно… Мобилизовали? Или добровольцем?

— Дурак он, — вздыхает сида. — Решил рыцарем стать, сам напросился к Ладди в оруженосцы. И я такая же дура — остановить его не смогла. Просто прозевала, когда он все это затеял. Вот теперь за них за обоих и боюсь.

— В оруженосцы… Выходит, молоденький он совсем… Сверстник твой, да? — Глэдис смотрит на Таньку как-то совсем… по-матерински, что ли? — Значит, не к жениху?.. Может, расскажешь, что у тебя стряслось? А то Лланхари деревня маленькая, слухи быстро разносятся. Уже говорят, что у Ллеу в доме прячется какая-то дева из народа тилвит тег, сбежавшая от своей матери. Правда, что ли?

— Неправда. Волосы у меня не золотые, — с усилием улыбается Танька, пытаясь свести разговор к шутке. Но Глэдис почему-то оказывается настойчивой:

— А то, что сбежала, — тоже неправда?

Ну вот что тут скажешь в ответ? «Нет, я еду с ведома мамы»? А если Глэдис кому-нибудь нечаянно проговорится? Вот как потом в Мерсии появляться, никого не подставляя? Тут же вспоминаются слова отца: «Знают двое — знают все»! «Да, сбежала»? Но как задавить в себе «цензора», солгать, не дрогнув? До сих пор у сиды ничего хорошего из таких попыток не получалось — а ведь одна ложь неминуемо потянет за собой и другую, и третью… Зачем, например, она едет куда-то на восток, к кому?..

— Глэдис, можно я не буду отвечать на этот вопрос? — Танька жалобно смотрит на двоюродную сестру своими зелеными глазищами, умильно свешивает ушки. Увы, всё оказывается тщетно: Глэдис непоколебимо, терпеливо смотрит на сиду, ожидая ответа.

— Значит, сбежала… — выждав долгую паузу, заключает горная ведьма. — Вот и я так же когда-то. Мама хотела очень, чтобы я при «Голове Грифона» осталась, искала мне жениха из Вилис-Кэдманов. Сейчас ведь родители там управляют вопреки всем обычаям: отцовский клан такой привилегии отродясь не имел, а мама хоть и из Кэдманов по рождению, а числится-то давным-давно тоже в Монтови. К тому же все равно такого, чтобы заезжим домом владела женщина, сроду не бывало, — Глэдис делает паузу, кашляет, затем продолжает:

— Говорят, Сенат из уважения к памяти деда на это глаза закрывает, и король тоже. Но не всегда же так будет продолжаться, верно ведь? А я — вот такая нехорошая оказалась, неблагодарная, — Глэдис горько усмехается, снова кашляет, машет рукой. — Теперь за это и расплачиваюсь.

— Перестань, Глэдис! В том, что ты заболела, виноваты прежде всего те, кто шахтами ведает. Я маме за это очень веселую жизнь устрою — сразу же, как домой вернусь! Пусть наводит на рудниках порядок, чтобы люди не болели, вот! И от тебя тоже не отстану — пока ты тете Бриане не покажешься и Анне Ивановне. А они тебя вылечат, даже не сомневайся. Я еще на твоей свадьбе пировать буду, так и знай!

Глэдис грустно улыбается, но все-таки кивает головой.

— Спасибо, сестренка. Я постараюсь поправиться. Но если все-таки что-то со мной случится… совсем нехорошее… — обещай, что вывезешь мою коллекцию в Университет!

— Даже думать о таком не хочу! — решительно отвечает Танька. — И вообще… Дай-ка я тебе какое-никакое, а все-таки лечение назначу. Я же все-таки у Анны Ивановны училась!

И тут же пугается своей смелости: не переоценила ли свои силы? Помочь больным легким — это ведь не синяк обработать и даже не подправить настроение настойкой зверобоя. Но потом в голову все-таки приходит решение, которое кажется сиде правильным: сейчас нужно прежде всего поддержать сестре силы — а потом непременно увезти ее навсегда как можно дальше от всех этих шахт и рудников, пока в ослабленных легких не начался туберкулезный процесс. А как эти силы поддержать-то? Чем вообще питаются местные жители? Вот Ллеу сегодня от души накормил гостей тушеной козлятиной с овощами — но ведь это же наверняка праздничное кушанье, а не повседневная еда…

— Глэдис! Скажи, пожалуйста… Ты часто мясо ешь? — смущаясь, спрашивает Танька двоюродную сестру.

— Да как все… — недоумевает та. — Ну, может быть, чуть почаще, чем большинство деревенских — мне же жалование платят все-таки инженерское, как-никак. Раз в неделю, наверное, получается, а то и два — когда не пост, конечно.