Этайн, дочь Хранительницы

Глава 46. Призраки прошлого

Домик оказался совсем маленьким и совсем старинного облика. Низкое кольцо каменных стен, увенчанное чуть сдвинутым набекрень круглым колпаком соломенной крыши, широкий лаз входа с двустворчатой дощатой дверью в глубине — и всё: ни окон, ни крылечка, ни печной трубы. Такие дома попадались Таньке по дороге уже не раз — кажется, с самого Диведа, а уж в Думнонии их и вовсе оказалось видимо-невидимо. Уже дважды ей довелось в них ночевать — в Лланхари и в Кер-Ллевелле, деревне регедских переселенцев. И сейчас, при виде этого домика, в памяти у нее сразу же всплыла большая дружная семья Ллеу-колесника: хозяйственная Гвенда, неугомонный, чем-то похожий на Беорна Дай... Танька невольно улыбнулась — и тут же смутилась: нашла же время радоваться! В переселенческой деревне дома́ были такими же, а много ли хорошего принесла та ночевка, может быть, положившая начало Робиновой болезни? И чем-то еще обернется их приезд сюда, на самый край Придайна?

Вздохнув, Танька спрятала улыбку. Осмотрелась вокруг. Нет, здесь вовсе не было похоже ни на Лланхари, ни даже на злополучный Кер-Ллевелл. Не отыскалось ни протоптанных широких дорожек, ни выкошенных лужаек, ни пахнущих зерном и сеном амбаров. Дом стоял совсем на отшибе, один-единственный жилой среди заросших терновником руин. Некогда пышные, но теперь выгоревшие, пожухшие, ставшие ржаво-бурыми кусты папоротника тут и там торчали возле полуразрушенных построек, пробивались сквозь трещины между серыми грубо обтесанными камнями.

Возле дома Мэйрион тоже рос папоротник — здесь он был сочным и темно-зеленым, словно каким-то чудом избежал палящего летнего зноя. Зато два видневшихся неподалеку деревца, наоборот, выглядели чахлыми, угнетенными. Листочки тоненького искривленного дубка были сплошь усыпаны «чернильными орешками» — странными похожими на плодики наростами, внутри каждого из которых прятался червячок — личинка крошечного создания, похожего не то на мушку, не то на крылатого муравья. Второе деревце, судя по всему, и вовсе умирало: оно стояло совсем голым, как зимой, и только по единственному перистому листочку Танька опознала в нем ясень.

«Дуб, терновник и ясень, — всплыло вдруг в ее памяти. — Пока они растут в Британии...»

Еще одна сказка из детства. Сказка, которая нравилась маме куда больше Танькиных любимых историй про Срединную Землю. Сказка, где одним из героев был Пак с Холмов, которого звали еще Робином Добрым Малым. Однажды мама сказала ей, что в жизни Робин совсем не похож на Пака из той сказки, что настоящий, не сказочный, Робин — всего лишь невероятный плут, в котором нет ничего волшебного. А она, Танька, поверила и даже умудрилась разнести эту неправду дальше...

Эта неожиданная мысль совершенно подавила ее, повергла в смятение. Танька так и прошагала добрых два десятка шагов по тянувшейся к дому тоненькой ниточке тропинки — безотчетно переставляя ноги, не замечая ничего вокруг. Опомнилась она, лишь когда почти уперлась лбом в край соломенной крыши. И только тогда наконец вспомнила о Гвен — хотя та всю дорогу не отпускала ее руки.

Обернулась. Гвен стояла позади в полушаге от нее и смотрела перед собой широко раскрытыми глазами. Левый рукав ее платья был разодран, сквозь прореху виднелась длинная красная царапина.

От неожиданности увиденного Танька охнула. Спросила растерянно:

— Где это вы так, госпожа Гвен? Вам больно?

— Пустяки, — тихо, почти шепотом отозвалась та. И вдруг безо всякой паузы продолжила: — Давайте я постучусь, леди.

Кивнув, Танька посторонилась. Запоздало сообразила: а ведь Гвен наверняка не увидела ее кивка. Шепнула:

— Да, так будет лучше, госпожа Гвен. Меня и так все пугаются, а госпожа Мэйрион еще и...

Много важного хотела еще сказать Танька. Предупредить, что Мэйрион в ссоре с ее мамой. Признаться, что сама она почему-то боится Мэйрион, почему-то не доверяет ей. Но не сказала. Просто не смогла: не повиновался язык. И нет, это был не «цензор»: ей ведь не сжимало сердце, не сдавливало виски, не наливались свинцом ее руки и ноги — да она вовсе и не собиралась лгать! Но оказалось, что иногда сказать правду еще сложнее.

Гвен кивнула. Шепнула в ответ:

— Да, вы правы, леди.

Танька так и не поняла, одно ли и то же они имели в виду.

На стук в дверь в доме долго никто не отзывался. Потом послышались тихие шаркающие шаги. И наконец раздался голос — тихий, чуть хрипловатый и какой-то бесцветный:

— Что нужно? Сейчас время Малого народа.

Гвен вздрогнула. Пробормотала:

— Это мы, Мэйрион...

За дверью долго молчали. Потом вновь послышался голос — Таньке почудились в нем удивление и досада:

— Мэйрион? Кто-то еще помнит это имя?

— Мэйрион, это я, Гвенифер, — торопливо заговорила Гвен. — Помнишь меня? Дочка лицедея Мадрона, жена Эрка-подменыша... — и вдруг бухнула разом: — Твой Робин... Он, похоже, умирает.

Снова в домике стало тихо. Потом из-за двери опять донеслись шаги, их сменило размеренное постукивание кресала о кремень — и наконец послышался голос Мэйрион, всё такой же ровный и бесцветный:

— Обожди, Гвен. Сейчас открою.

Странное дело, в голосе этом Танька почувствовала что угодно — и недовольство, и равнодушие, и усталость — но только не испуг и даже не беспокойство.

Глухо стукнул деревянный засов. Створка двери вдруг шевельнулась. В глаза ударил свет масляного фонаря — сейчас, в безлунную ночь, он показался Таньке ослепительно ярким. Зажмурившись, она непроизвольно сделала шаг в сторону.

— Кто это с тобой? — вдруг спросила Мэйрион. Голос ее сделался теперь настороженным, подозрительным.

И тут сердце у Таньки ушло в пятки. Сейчас они увидят друг друга — и что будет потом? Ох вряд ли Мэйрион ей обрадуется! Только вот... Некуда ей деваться, все равно этой встречи не миновать! Кто лучше Таньки сможет указать дорогу до фургона среди ночи, когда человеческие глаза так беспомощны? К тому же... Как наяву прозвучали в ее памяти слова Робина: «Помогите мне убедить Мэйрион вернуться в Глентуи». Разве могла Танька не исполнить его просьбы — ну хотя бы не попытаться?

— Мэйрион, мы Робина привезли, — заговорила между тем Гвен. — Он очень плох. Тебя зовет...

— Ллиувелла. Так правильнее, — жестко оборвала ее Мэйрион. И, чуть помолчав, добавила: — Так звали меня в Анноне.

Танька вдруг заметила, что имя это Мэйрион выговорила совсем по-камбрийски, произнося «л» с придыханием, — у думнонцев так не получалось. Но, странное дело, ни уюта, ни тепла от этого привета с родины она, вопреки обыкновению, не ощутила.

— Кто у тебя там прячется? — вновь раздался голос Мэйрион.

— Это... Она с нами приехала, — запнувшись, ответила Гвен. — Сида из Камбрии, к нам в Кер-Ваддоне прибилась... Совсем девочка, а в Керниу прежде и не бывала.

Снова настала тишина. Затем Мэйрион нарушила молчание — вымолвила хмуро:

— Ну-ка покажи руку!

Следом заскрежетала дверь, потом захрустели камешки под ногами: Мэйрион вышла из дома. А Танька, замерев, стояла возле кривого дубка, смотрела на серую стену — и видела только потемневшие от времени и поросшие лишайниками камни. Повернуть голову у нее не хватало духу. Нет, она вовсе не боялась увидеть Мэйрион — наоборот, опасалась, что та увидит ее, ошибется, примет за маму — и не захочет разговаривать...

— Ну это пустяк, — тихо бормотала между тем Мэйрион. — Царапина. Ладно, хватит с тебя, Гвен. Веди теперь к Робину. Или же... Сида, говоришь? Ну-ну...

Ещё два шага — бум, бум... А затем — голос, недоверчивый, насмешливый:

— А ну-ка повернись, девочка!

Танька вздрогнула. Через силу преодолевая себя, обернулась. И встретилась с Мэйрион глазами.

Глаза у Мэйрион оказались глубоко провалившиеся, тусклые, водянисто-белесые. Мелкие, но глубокие бороздки морщин сбега́ли от них к вискам, спускались на впалые пергаментные щеки. Падавший сбоку неровный свет фонаря делал морщины еще отчетливее, еще рельефнее.

Нет, Танька вовсе и не ожидала повстречать здесь юную красавицу из думнонских песен и гвентских баллад. Понимала: время властно над людьми, меняет их. И все-таки не была готова увидеть перед собой совсем дряхлую старуху.

Внезапная мысль вихрем пронеслась в ее голове: «Она же должна быть не старше тетушки Брианы! Почему?..»

А Мэйрион вдруг замерла. Насмешливая гримаса сошла с ее разом побелевшего лица. Мгновение она пристально вглядывалась Таньке в лицо, затем смерила ее взглядом с ног до головы.

А потом вдруг хмыкнула.

— Сида из Камбрии, надо же... Ну что там у тебя нового в Кер-Сиди, вороненок?

«Вороненок? Почему?» — Танька растерянно, непонимающе посмотрела на Мэйрион.

— Здесь угодья Брана, так что воро́нам мы рады всегда, — усмехнувшись, продолжила та. — Морриган, правда, в этих краях не бывала отродясь... и Немайн тоже. Ну да хоть ты снизошла, добралась до нашей глуши — кто бы мог подумать!

Голос Мэйрион — тихий, пришептывающий, с легкой хрипотцой — звучал безобидно, почти ласково. Но в ее странно неподвижных и совсем по-змеиному немигающих глазах читалась лютая, едва сдерживаемая, клокочущая ненависть.

Опешившая Танька неотрывно, как завороженная, смотрела на Мэйрион. Лишь когда та замолчала, она вдруг опомнилась — и наконец сумела отвести взгляд в сторону. В голове мелькнула неожиданная и нелепая мысль: «Может, мне нужно перед ней извиниться? — и следом за ней другая: Только в чем же я виновата?»

— Выслушайте меня, госпожа Мэй... госпожа Ллиувелла — ну пожалуйста!.. — пробормотала Танька, с трудом собравшись с силами, — и почувствовала, как по ее щеке скатывается горячая капля.

— Нет уж, это ты сначала выслушай меня, вороненок! — внезапно выкрикнула Мэйрион, и голос ее, ставший совсем хриплым, сам вдруг показался Таньке вороньим карканьем. — Где были вы все, когда саксы жгли наши дома, когда они отбирали у нас хлеб, угоняли наш скот, бесчестили наших женщин?

— Но ведь мама присылала... — попыталась было вставить слово Танька, но Мэйрион перебила ее, не дав договорить.

— Ах, присылала? — вкрадчиво повторила она. — Сотню камбрийских лучников, которая рассеялась без следа в здешних пустошах? Оружие, которым думнонские землепашцы не умели воевать? А где же был ваш среброрукий Ллуд с сияющим мечом? Где был Ллеу Ллау Гифес с не ведающим промаха копьем? Да разве такой помощи ждали от вас те, кто веками заботился о ваших домах и рощах, кто порой приносил вам в жертву самое дорогое, что имел: оружие, скот, даже детей?

— Но мама никогда... — растерянно пробормотала Танька.

И замолчала, так и не договорив. Поняла: Мэйрион ее уже не слушает. А та, распалясь, бросала одно за другим тяжелые, несправедливые слова обвинения. Незнакомые имена и названия неведомых селений лавиной обрушились на Таньку — и она уже не пыталась ничего объяснить, а просто стояла, опустив голову, и тщетно старалась сдержать катившиеся из глаз слезы.

— Скажи мне еще и другое, вороненок! — воскликнула вдруг Мэйрион. — Почему Гвин ап Ллуд, которому день и ночь возносили молитвы в Анноне, так ни разу и не появился перед нами, служительницами его алтаря? Почему ни один из смельчаков, отважившихся спуститься в ваши бруги и тулмены, никогда не встречал там никого живого? Почему?!