Этайн, дочь Хранительницы

— Я ничего не понимаю, леди Эмлин... — только и может вымолвить Танька. — Вы бы не могли объяснить мне всё попроще — ну, про скоттов, которые мунстерцы, и про господина Плеггу!.. Ну, пожалуйста!

В ответ Эмлин только тихо вздыхает. А Танька — она, посмотрев на скрибонессу, вдруг отчетливо понимает, что та почему-то очень не хочет отвечать на эти вопросы, и вовсе не из вредности и не из лени. И, переборов себя, сида решительно меняет тему разговора:

— Леди Эмлин, я, пожалуй, выгляну в залу, Орли сюда позову, ладно? Ну... в общем, беспокойно мне за нее все-таки!

Эмлин устало улыбается, благодарно кивает в ответ. И, должно быть, сжалившись над явно страдающей от неудовлетворенного любопытства Этайн, даже пытается ее чуточку утешить:

— Может быть, я вам потом, в Кер-Сиди, всё объясню и обо всем расскажу — если, конечно, мне разрешат.

А Орли — та, оказывается, уже стоит под дверью. Таньке даже не приходится звать ее: завидев подругу, ирландка немедленно сама устремляется на кухню. И первым делом, не обращая внимания на делающую ей знаки Эмлин, хватает сиду за руку, выдергивает из-за столика, тащит к большой печи.

— Смотри, Этне, что я нашла! — громко шепчет Орли, обдавая Таньку запахом пива. — Это у мунстерца из сумы выпало, у чернявого. А я-то и подобрала! Я вот что думаю: мунстерец этот — должно быть, колдун, да только никчемный, неумеха. Нашел в какой-то книге новое заклинание — а запомнить-то его и не смог, вот лист и выдрал. Да посмотри сама — ты ж грамотная! Может, оно и тебе на что-нибудь сгодится!

И протягивает Таньке тот самый листочек — серебристо-серый обрывок плотной гленской бумаги, кажется, половинку печатной страницы, выдранной из какой-то книги. Сида быстро пробегает глазами по листку, узнаёт ирландские слова: «В шестой же месяц послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария»... И вовсе это никакие не колдовские заклинания, а просто-напросто ирландский перевод Нового Завета — кажется, Евангелие от Луки!.. Ой, а это что такое? В самом низу страницы между печатными строчками отчетливо просматривается бурый рукописный текст, написанный мельчайшим убористым почерком. Латинские буквы узнаю́тся легко — вот только Этайн не может понять ни одного слова: то ли это тайнопись, то ли незнакомый язык. Но ведь есть же замечательная Эмлин, которая наверняка справится и не с такой загадкой!

— Леди Эмлин! — тихонько, чтобы не услышали за дверью, зовет Танька. — Посмотрите, что наша Орли нашла!

Ну вот разве может Орли остаться безучастной к такому разговору? Ирландка с недоумением смотрит то на подругу, то на «кухарку Флир», спустя какое-то время вдруг узнаёт переодетую и загримированную скрибонессу — и тут же с радостным визгом кидается ей на шею. А потом принимается взахлеб пересказывать бедной Эмлин свои и Танькины приключения в каупоне.

— Этне-то наша — она поистине дочь своей великой матери! — восклицает Орли с неподдельным восторгом.

— Да всё я видела и слышала… — грустно усмехается скрибонесса. — Я же говорю: вас без присмотра оставлять просто нельзя. И, дорогая Орли, не кричите вы так, ради бога! Иначе скоро весь Гвент будет знать, кто такая на самом деле ваша подруга Этне!

Орли испуганно замолкает, прикрывает ладошкой рот, приглушенно бормочет:

— Ой! Леди Эмлин, я нечаянно…

— Меня тоже лучше пока по имени не называть, — чуть улыбнувшись, отвечает скрибонесса.

И Орли, покраснев как рак, окончательно замолкает.

Тут-то, наконец, Таньке и удается показать Эмлин загадочный листок бумаги.

— Леди… Флир! Посмотрите, пожалуйста, вот это!

Эмлин с недоумением берет листок в руку, рассматривает его, пожимает плечами:

— Листок как листок, обычная страница из ирландской Библии. По-моему, нет в ней ничего интересного. Ну, вообще-то, конечно, это может быть какой-нибудь условный знак... Хорошо, я скажу об этом почтенному Плегге.

— И эти строчки внизу тоже совсем не интересны? — удивляется Танька.

А Эмлин-то, оказывается, удивлена не меньше!

— Какие такие строчки? — переспрашивает она с совершенно искренним недоумением. — Я ничего особенного ни в чем не заметила.

— Да я же не о напечатанном, а о написанном от руки! — досадуя на странную непонятливость Эмлин, восклицает сида.

Вот тут-то и происходит нечто странное.

— Но я не вижу тут никаких рукописных знаков! — задумчиво отвечает скрибонесса.

Танька озадаченно смотрит на листочек: а вдруг буквы, написанные от руки, и вправду на нем исчезли? Или леди Эмлин зачем-то ее разыгрывает? Или — это предположение пугает Таньку больше всего — у нее у самой начались галлюцинации? После странных скачков настроения, последний из которых произошел сегодняшним утром, она готова уже поверить и в это... Но вот же они, прямо перед глазами: мелкие, но четкие буроватые буквы на серебристом фоне, чуть скругленные, каллиграфически выписанные, с идеальным наклоном! Нет, все-таки невозможно себе представить, чтобы они просто мерещились — в таких-то подробностях! Только вот как доказать, что этот текст не привиделся твоему расстроенному рассудку, что он, действительно, написан на этом листе бумаги?

— Но вы же не думаете, что я лгу? — растерянно говорит сида полушепотом. — Правда же?

Эмлин задумчиво кивает головой, потом добавляет:

— Не думаю. Ложь ведь дается вам слишком трудно, я знаю.

Должно быть, скрибонесса говорит это очень не вовремя! Танька, и без того страдающая от недоверия Эмлин, из последних сил борющаяся с прямо-таки рвущейся из нее обидой, теперь все-таки не выдерживает, громко фыркает:

— Думаете, если бы мне это было просто, я бы стала вас обманывать? Зачем мне это нужно?

И вдруг видит, как щеки у скрибонессы становятся густо-пунцовыми.

— Ну хотите, я прочту это вслух? — продолжает сида, сама не понимая, зачем она это предлагает: то ли чтобы смягчить неловкую ситуацию, то ли чтобы доказать собственную правоту. — Вот, пожалуйста! «Мин леоф бропор»… Ой, то есть не «бропор», там не «пэ»... Это какая-то другая буква, у нас такой нет...

Танька запинается, поднимает глаза… И обнаруживает, что Эмлин совершенно преобразилась. С лица скрибонессы полностью исчезли и недоумение, и смущение. Больше всего она похожа сейчас на гончую собаку, взявшую след зверя, — собранную, внимательную и при этом полную охотничьего азарта.

— Это читается чуточку иначе, леди! — тихо поправляет Эмлин Таньку. — «Мин леф брозор», что означает «мой дорогой брат» на языке саксов. Но вы ведь его не изучали... Да, все-таки это очень странно!

— Если нужно, я могу переписать все слова другим цветом, — тут же предлагает Танька. И вдруг понимает, что уже разгадала загадку!

— Я же знаю, отчего вы их не можете разглядеть! — восклицает она, позабыв об осторожности. — Смотрите: я различаю на желтых лепестках цветка пятна, которые не замечает Орли. Это потому что у пятен такой особый цвет, ультрафиолетовый: нам, сидам, он кажется серебристым, а люди — они вообще его не видят. И с бумагой то же самое! Здесь, возле открытого окна, листок чуть серебрится, а эти строчки остаются темными — значит, бумага отражает солнечный ультрафиолет, а буквы — нет! Видите, как всё просто!.. Ой! А для кого же тогда их писали? Может быть, для мамы?

— Леди Хранительницу совершенно определенно не назвали бы дорогим братом, — не соглашается скрибонесса. — Да и сами эти ирландцы ей совсем не братья и даже не друзья... Вот что, пожалуй!.. Орли, можно вас попросить посторожить дверь снаружи, чтобы сюда никто не вошел?

И, поймав взглядом быстрый кивок ирландки, тут же уточняет:

— Вообще никто! Ни почтенный Плегга, ни повара, ни посетители!

А когда Орли скрывается за дверью, Эмлин тут же достает из-под скамейки свою дорожную сумку и извлекает из нее письменные принадлежности.

— Да, леди, вы были правы, — спокойно, даже бесстрастно, говорит она Таньке, но та замечает, что щеки у скрибонессы опять порозовели, хотя и совсем чуть-чуть. — Этот текст действительно надо переписать. Один в один! И никто, кроме вас, сделать это не сможет, — ну, разве что сама Святая и Вечная.

— Я сейчас! — радостно кивает Танька, протягивая руку за чернильницей, и на лице у нее расцветает счастливая улыбка, а уши взлетают вверх, встопорщивая волосы.

— Только поешьте сначала! — улыбается Эмлин.

И вот Танька сидит за столиком и, пристроив чернильницу и бумагу рядом с уже пустой посудой, тщательно перерисовывает буквы на новый лист бумаги. И, беззвучно шевеля губами, пытается про себя проговаривать то, что из них складывается, — только ничего понятного все равно не выходит... Зато Эмлин очень сосредоточенно смотрит сиде через плечо — и по мере продвижения Танькиной работы все больше и больше хмурится. А когда наконец сида дописывает последнюю букву, скрибонесса решительно забирает себе оба листка. И тихо, но твердо говорит:

— Огромное спасибо вам, леди!

— Это Орли молодец: она же листок подобрала, — напоминает Танька. И робко смотрит на Эмлин с немым вопросом в глазах.

— Только не спрашивайте, леди, что там написано! — сразу же предупреждает Эмлин.

— Нет-нет, что вы! — Танька отчаянно мотает головой. — Я же сама понимаю, что совсем не могу хранить тайны... Я просто хотела узнать: а как люди читают такие письма? Ну, написанные невидимыми для них чернилами?

Эмлин отвечает сразу же, почти не задумываясь:

— Довольно просто, леди. Обычно получатель обрабатывает тайное послание особым зельем, и тогда буквы становятся видимыми. Правда, для разных чернил требуются разные зелья, и тут важно не ошибиться. А иногда письмо бывает достаточно всего лишь нагреть...

И некоторое время задумчиво смотрит на сиду, словно бы что-то хочет ей сказать, но никак не может решиться. А Танька — та замечает этот взгляд, и отчего-то ей вдруг делается совсем неуютно и тревожно.

— Леди Эмлин, вы ведь хотели сказать мне что-то еще, правда же? Я опять сделала какую-то глупость?

— Нет, что вы, великолепная! Просто... В общем, я боюсь, что мне придется просить вас отпустить меня в Кер-Сиди — туда и сразу же обратно.

— Да, разумеется... — сида грустно кивает головой.

— Простите меня, великолепная, что так получается, — Эмлин виновато опускает глаза. — Я все-таки объясню вам, в чем дело. Вы сейчас прочли мне очень важное письмо. Я должна как можно скорее доставить его в Кер-Сиди и передать леди Хранительнице или сэру Эмилию. Иначе... В общем, для Британии могут настать очень плохие времена. И доверить это письмо кому-то другому я тоже не могу... Больше ни о чем меня не спрашивайте, леди!

И, совсем смутившись, тихо добавляет:

— Это не потому, что я вам не доверяю. В отличие от одного старого пикта, я верю в стойкость юных. Просто не хочу, чтобы вы наделали глупостей из самых лучших побуждений. И... я не прощу себе, если с вами что-нибудь случится... Извините меня за эту дерзость, леди! И спасибо, что вы меня отпустили!

Уже возле двери Эмлин оборачивается, смотрит на Таньку.

— Великолепная, я на всякий случай попрошу господина Плеггу позаботиться о вас с Орли на время моего отсутствия. Если почтенный Плегга согласится, — а я думаю, возражать он не станет — то, пожалуйста, слушайтесь его... и не придумывайте себе новых приключений! — и скрибонесса едва приметно улыбается.