Этайн, дочь Хранительницы

* * *

Улицы Бата оказались пустынны: казалось, город совсем вымер. Впрочем, этому-то Эмлин не удивилась ничуть. Станут ли победители разбираться, кто здесь мятежник, а кто просто оказался не в том месте не в то время? То-то и оно! Вот и попрятались здешние жители, и англы, и саксы, да и бритты тоже, от вошедших в город камбрийцев. А Эмлин, хоть и понимала их опасения, досадовала и злилась. Так и подмывало вломиться в какой-нибудь дом и учинить там допрос: появлялись ли в городе две явно нездешние рыжеволосые девушки, где, когда, куда направлялись?.. Только вот непрошеных гостей хозяева могли запросто встретить с оружием в руках, а спасательному отряду без особой нужды ввязываться в стычки не полагалось. Случись что с ними — кто повезет Этайн домой, в Кер-Сиди? Да и вообще, зачем оставлять о себе дурную память? Войны и мятежи — они рано или поздно заканчиваются, а люди остаются, и нужно ли, чтобы потом страшными кровожадными валлийцами пугали непослушных мерсийских детей?

Дурного настроения Эмлин, однако, старалась не показывать: незачем заражать им скрибонов! Сосредоточенная и молчаливая, с привычно бесстрастным выражением лица шагала она по мостовой, бдительно всматриваясь в двери и окна домов: не притаился ли там враг с луком или сулицей? Идрис и Тревор — те тоже следили за обстановкой, и в том, как быстро и четко они поделили, кому за чем наблюдать, ощущалась давняя слаженность. А вот Кей, похоже, замечтался: рассматривал здешний собор. Собор в Бате, конечно, был хорош: украшенный двумя устремленными вверх острыми шпилями, он гордо возвышался над окрестными домами, и во всем его облике — в высоких стрельчатых окнах, в растительных узорах, украшавших их решетки, в могучих ребрах контрфорсов, подпиравших стены, — угадывалась рука гленского зодчего. Только вот любоваться им было явно не время...

Однако одернуть юнца-ротозея Эмлин не успела, осеклась. Разглядела на лице у Кея вовсе не восторг и не благоговение. Взгляд молодого скрибона был сосредоточен и тревожен.

А Кей вдруг повернулся к ней. Шепнул:

— Что-то крест на соборе покосился. Чую, неладно там, леди! Разрешите заглянуть — я мигом!

Эмлин кивнула — скорее от неожиданности, чем толком осмыслив просьбу. И лишь потом мысленно согласилась с Кеем: иногда к предчувствиям сто́ит прислушиваться! А тот сразу же приступил к делу. Метнулся к стене ближайшего дома. Пригнувшись, пробежал до конца улицы. Быстро преодолел площадь. Чуть задержался возле распахнутых ворот собора. И растворился в темном проеме.

Ждать пришлось недолго. Вскоре Кей выглянул наружу, призывно махнул рукой. Это могло означать лишь одно: там и правда нашлось что-то важное! Осмотревшись по сторонам, Эмлин осторожно двинулась к собору. Идрис и Тревор последовали за ней.

Собор встретил Эмлин висевшей в воздухе известковой пылью, противно заскрипевшей на зубах с первым же вдохом. Сквозь решетки окон виднелось темное, затянутое свинцовыми тучами небо. Несколько лампад, горевших перед иконами, были явно не в состоянии разогнать полумрак. В помещении стоял тяжелый дух: к аромату свечного воска примешивались другие, совсем неуместные запахи: острый — извести и железистый — крови. И царила зловещая тишина, лишь изредка нарушаемая тихими стонами.

— Сюда, леди! — позвал вдруг Кей. — Здесь раненый, — и, упреждая вопрос, сразу же продолжил: — Мальчишка-пикт говорит, это сын их короля!

* * *

— Дядя Тало, дядя Тало!

Какой знакомый голос... А, это же Мор, сын Некту, младшей сестры, взявшей себе в мужья Ру Однорукого. Славный паренек!..

Талорк попробовал приподняться — и тут же острая боль пронзила бок, а перед глазами замелькали ослепительно-белые искры. Едва сдержав стон, он вновь опустился на твердую каменную плиту. Увидел прямо перед глазами расколотое бронзовое кольцо, увитое бронзовым же плющом, — обломок рухнувшей люстры. Дотронулся рукой до покрытых темной запекшейся кровью камней церковного пола. И только теперь окончательно сообразил, где он находится и что произошло. Бат, собор, бой с нортумбрийцами, удар копьем... Хорошо, что на нем была кольчуга: спасла!

Приподнялся опять — теперь уже осторожно. Осмотрелся вокруг. И вновь застонал — уже не столько от боли, сколько от отчаяния: увидел рядом с расколотой люстрой свой меч, верный Тимисто — лежащий на полу, бессильный, изувеченный, переломленный у самой рукояти. Тут же в памяти всплыл громкий взволнованный шепот Этайн: «У вас меч в порядке?» Вот и сбылось пророчество звероухой девочки!

— Всё хорошо, дядя Тало, — торопливо зашептал Мор. — Изменники — кто убит, кто пойман. В городе камбрийцы Хранительницы. А нам сам Господь пришел на подмогу!

Но Талорк думал о другом. О несделанном деле. О невыполненной миссии.

Морской змей обвивал голову Старой Лигах, воротником охватывал ее шею, свешивался с плеча. Хотя Талорк и понимал, что иссиня-черное туловище чудища искусно сплетено из окрашенных вайдой волос, а голова всего лишь вытатуирована на лице жрицы, змей казался ему настоящим, живым — и очень злобным.

Талорк склонился перед служительницей Донна низко, до земли, в точности как требовал древний обычай.

— Выслушай меня, Мать Лигах! Я, Талорк, сын Мэйзгемм, королевы Фортриу и всей Альбы, пришел к тебе за советом и помощью. Белый бык...

— Пусть бык еще поживет, — не дослушав, сварливо перебила жрица. — Мекк-Миль, спящий на острове, не примет твою жертву, сын бритта! Впрочем, если хочешь — попробуй предложить ее своему Распятому!

И, злорадно хохотнув, повернулась спиной.

— Идем отсюда, родич! — верный Кинге осторожно дотронулся до руки Талорка. — Говорил я тебе: не ищи помощи у Одор-ко-Монгфинд! Им наши беды — только в радость.

В тот же миг Старая Лигах обернулась.

— Ишь какие торопливые, — промолвила она, брезгливо выплевывая слова. — «Только в радость»... Проси́те помощи у Среброрукого! Твои предки, полубритт, звали его Нуддом.

И, хлопнув дверью, скрылась в хижине.

— Мор... — позвал Талорк. Получилось совсем тихо: каждый глубокий вдох оборачивался острой болью в боку.

Но племянник все равно услышал. Откликнулся сразу же:

— Всё будет хорошо, дядя Тало! Камбрийцы — они помогут! Вот-вот придет лекарь из Ордена...

Талорк невольно поморщился: ох, не о том думает мальчишка! Спасибо, хоть не стал уговаривать потерпеть...

— Морлео!

— Да, дядя.

— Подойди! Выслушай.

Мор послушно подбежал, склонился над ним. Плащ разорван, щека в засохшей крови. Но иноземный меч с чудны́м именем вроде бы цел, висит на поясе.

Превозмогая боль, Талорк чуть приподнялся. Выговорил с усилием:

— Видно, тебе одному идти к храму Нуады!

— Нуады?.. — голос Мора дрогнул. — Хорошо, дядя!

— Теперь слушай внимательно! Доберешься до Лондиниума. В развалинах старого города отыщешь храм с жертвенником Марса Ноденса — так римляне называли Среборукого. А потом...

Попытался добраться до ворота. Не получилось: стоило приподнять правую руку, как бок вновь отозвался мучительной болью. Однако справился левой рукой. Нащупал на груди тесемку, потянул. Запястья коснулось тяжелое золотое кольцо.

Протянул Мору ладонь.

— Срежь и возьми! Оставишь его там — Нуаде в дар. Если примет — может быть, смилуется, вернет разум нашему королю!

— Да, дядя... Спасибо!

В полумраке блеснул клинок. Тесемка ослабла и тут же выскользнула из руки, упала на пол.

— Иди же, Мор!

Морлео молча кивнул, поднялся. Однако уходить не спешил. И стоял неподалеку, пока в воротах собора не появились двое камбрийцев в белых плащах Ордена Милосердия.

Талорка долго несли на носилках — сначала через площадь, потом по узким незнакомым улицам. В лицо светило нашедшее прореху между тучами солнце, заставляло жмуриться. Носилки колыхались, размозженный бок отзывался болью на каждый шаг, в плечи и в затылок упиралась жесткая высокая подушка — но всё это уже не имело никакого значения. Слушая ласковый, убаюкивающий голос едва поспевавшей рядом молодой лекарки, Талорк пытался убедить себя: он сделал все, что мог — а остальное зависит уже не от него. Однако спокойнее на душе все равно не становилось. Перед глазами стояло лицо племянника — усталое, измазанное в грязи, с рассеченной окровавленной щекой... За что Мор его поблагодарил? За доверие? Или, может быть, за жизнь: вообразил сначала, что его посылают на заклание? Только вот так ли далеко было это от истины? Пробираться больше полусотни миль через враждебные саксонские земли — опасное испытание даже для бывалого воина.

Мрачные мысли не оставляли Талорка всю дорогу. Лишь в госпитале, после того, как заправлявший там лекарь, пожилой худощавый камбриец в монашеской рясе, заставил его выпить целую склянку резко пахнущего зелья, боль, и телесная, и душевная, немного притупилась. А потом Талорк провалился не то в забытье, не то в тяжелый сон без сновидений.

* * *

Камбрийцы-спасатели в белых орденских плащах скрылись за поворотом одной из соседних улиц, и Морлео остался один посреди площади. Напряжение, не отпускавшее его с самого боя, наконец схлынуло — но на смену ему пришло нечто худшее: растерянность, граничащая с отчаянием. Разлука с дядей Тало воспринималась даже больнее, чем гибель Фиба и Кинге. А впереди предстоял далекий путь — и оттого, что цель его наконец прояснилась, легче не стало. Странствовать в одиночку Морлео еще не доводилось.

От раздумий его отвлек раздавшийся за спиной вроде бы знакомый голос:

— Сэр Морлео мекк Ру!

Морлео удивленно обернулся. Окликнувшая его женщина, черноволосая, коротко стриженая, одетая по-воински, действительно оказалась знакомой — правда, совсем недавней. Впервые он увидел ее в здешнем христианском храме вскоре после боя с англами: она появилась в сопровождении двух рыцарей следом за молодым камбрийцем. И именно она распорядилась отыскать для дяди Тало спасателей Ордена Милосердия. Тогда Морлео был ей искренне благодарен. А теперь недоумевал. Как эта женщина оказалась рядом, когда успела подойти, почему он, с малолетства обученный искусству разведчика и следопыта, ничего не заметил? Это было странно, даже обидно — и уж точно удивительно. Но еще более удивительным казалось другое: она откуда-то знала его имя! И почему-то назвала его «сэром» — как доблестного рыцаря, как прославленного героя.

Между тем женщина заговорила опять — по-гаэльски, с заметным бриттским акцентом:

— Позвольте задать вам вопрос, доблестный воин Альбы!

Морлео вздрогнул. Почувствовал, как к лицу приливает кровь. Рука непроизвольно потянулась к поясу, к рукояти Сувуслан. «Доблестный воин Альбы» — когда-то именно так его величала Шенга, жена вождя скоттов: насмешливо, презрительно, издеваясь над беспомощностью пленника, над его позором.

Глупостей Морлео все-таки не натворил, за оружие не схватился. Сначала руку удержало привитое с детства почтение к женщинам — его не сумела разрушить даже высокомерная и злобная Шенга. А потом он поймал взгляд черноволосой бриттки — честный, открытый. В этом взгляде читались уважение и, может быть, сдержанное любопытство — но определенно не насмешка и не желание унизить.