Этайн, дочь Хранительницы

[image_9529|center]

Осторожно, чтобы не уколоться, Танька подхватывает рыбку, чуточку, совсем недолго, любуется ею, потом решительно бросает за борт. И задумывается. Ну как еще бы и не задуматься: тогда-то они вели свои наблюдения в совершенно пресной Туи, а тут точно такая же колюшка плавает в соленой воде... Но так же не должно быть! Есть рыбы морские и есть пресноводные: всякий знает, что треску и сардину никогда не встретишь в реке, а щуку и леща — в море. Правда, лосось-то приходит ведь из моря в реки на нерест — так может, и колюшка делает так же? Но нет: Танька видывала стайки колюшек в Туи и весной, и летом, и осенью. Непонятно, странно! Надо будет потом поделиться этой загадкой в Университете — а пока записать наблюдение в свой дневник...

— Ты опять пишешь? — удивляется Орли. — Посмотри лучше на берег: красиво же! Хорошее все-таки дерево леди Хранительница себе выбрала!

И правда: теперь с мерсийской стороны потянулись заросли черной ольхи. Должно быть, здесь берег посуше — и деревья вымахали на удивление высокими. Стройные стволы, раскидистые ветви, блестящие темно-зеленые листья — будто бы это и не ольха вовсе, а какое-то неведомое волшебное дерево. Вскоре, однако, берег начинает подниматься всё выше и выше над Хабрен, а ольховые заросли сменяются вязовыми. «Ну да, ольховые шишки ведь разносятся водой, а плодики вязов — ветром. Должно быть, так высоко вода Хабрен не поднимается даже в весеннее половодье — вот и не попадают туда семена ольхи... Но вяз — тоже хорошее дерево. Что только не делают из его древесины: и сваи, и мебель, и обручи для бочек, и даже длиннющие гвентские боевые луки! Сказывают, друиды прежних времен считали вяз деревом Мабона, бога солнца... Да что друиды — его и мэтресса Анна Ивановна так называет — то ли в шутку, то ли всерьез».

Между тем «Чайка» огибает небольшой мыс, берег становится высоким, нависает над Хабрен крутым красно-бурым обрывом. Потом справа вдруг появляется свинцово-серая, кажущаяся совсем тусклой под пасмурным, затянутом сплошными тучами небом лента воды — какая-то речка, впадающая в Хабрен. Речка эта кажется Таньке совсем узкой, не идущей ни в какое сравнение с Хабрен, однако куррах уверенно заворачивает в нее и, теперь уже на веслах, продолжает свой путь вверх по течению. Русло речки часто меняет направление, поворачивая то вправо, то влево, — кажется, она с трудом пробивает себе путь между поросших все теми же вязами холмов. Некоторое время Танька развлекает себя тем, что пытается угадать, в какую сторону повернет речка за очередным холмом. Вскоре, однако, это занятие ей наскучивает, и, ошибившись в очередной раз, сида переключается на рассматривание берегов — высоких, мрачных, угрюмо нависающих над водой. Однако вид у берегов оказывается на удивление однообразным: километр за километром тянутся и тянутся вдоль них бесконечные заросли вязов, и лишь кое-где сквозь эту темно-зеленую кожу холмов подобно старым шрамам проступают голые, совершенно лишенные растительности буровато-серые каменистые обрывы. И ни деревеньки, ни фермы, ни еще какого-нибудь признака присутствия человека...

Наконец, миновав нависший над рекой огромный темно-серый утес и преодолев еще пару поворотов русла, «Чайка» сбавляет скорость. Плеск весел стихает, и теперь Танька отчетливо слышит, как тяжело дышит ближайший к ней матрос. А на берегу в просветах между стволами вязов вдруг показывается деревушка: низкая изгородь из кривых тонких жердей, за ней — несколько приземистых скособоченных буровато-серых деревянных хижин под высоченными двускатными крышами, такими же бурыми, как и стены. Из-под крыши ближайшей хижины тоненькой, едва заметной струйкой тянется сизый дымок. Ветер подхватывает его, закручивает, прижимает к земле — и уносит прочь от берега, вглубь мерсийских земель.

А вот и местные жители! Прямо перед хижиной женщина неопрятного вида и непонятного возраста гоняется с хворостиной в руке за тощей черной свиньей; острый Танькин слух, несмотря на большое расстояние и на шум волн, отчетливо улавливает визгливую брань на чужом языке, перемежающуюся громким хрюканьем недовольного животного. На женщине выцветшее когда-то красное платье и рваный серый передник. Желтоватая тряпичная повязка скрывает ее волосы — это так странно, так непривычно: можно даже подумать, что женщина — страшная грешница, прячущаяся под ней от взора господня. А поодаль стоит лысый бородатый старик в заплатанной синей тунике и буро-зеленых штанах. Опершись на серо-желтую узловатую клюку, он, подслеповато щурясь, смотрит в Танькину сторону и, кажется, вовсе не замечает происходящего вокруг. И, в довершение всего, рядом со стариком копошатся в грязи полуголые ребятишки... «Так вот, значит, какова она, жизнь саксов!» — Танька долго не может отвести глаз от непривычного, удивительного для нее зрелища, сразу и живописного, и отталкивающего, и отчего-то вызывающего сострадание.

— Хвикке, — неожиданно раздается ломкий, почти мальчишеский, голос возле самого уха сиды.

— А? Что? — Танька вздрагивает от неожиданности, резко оборачивается — рядом с ней юный рыцарь-пикт, Морлео. Тихо примостился рядом с ней на скамейке, держится за борт, смотрит на Таньку с улыбкой и с той неуместной нежностью, от которой так и хочется спрятаться. А где же Орли? — да вот же: сидит на соседней скамейке — тоже деревню рассматривает.

— Хвикке это, леди, — поясняет Морлео. — Оставшиеся.

Танька кивает и тихо, почти неслышно, вздыхает. История этого саксонского племени, поучительная и печальная одновременно, ей хорошо известна. Обосновавшись некогда на опустошенных бриттских землях, оно успело даже обустроить себе отдельное королевство. И, может быть, так и жили бы саксы-хвикке до сих пор по соседству с Камбрией — но вышло иначе. Позарился их король на обустроенные еще в римские времена земли Гвента, пошел на него войной — да не один, а сговорившись с правителем соседнего Уэссекса. И ударили они своими армиями по самой восточной части Камбрии. В другом мире, в том, откуда пришел мамин Учитель, Хвикке и Уэссекс примерно в те же времена навсегда отобрали у Гвента восточные земли, окончательно оттеснили бриттов в Камбрийские горы — так, что спустя несколько столетий те превратились в полудикий народ пастухов и позабыли почти всё, чему когда-то научились у римлян. Но здесь на пути войск Хвикке и Уэссекса встали объединенные силы камбрийских королевств и Мерсии. Армия, которую возглавила древняя богиня-воительница Немайн... Танька много раз пыталась вообразить свою маму мчащейся в боевой колеснице с клевцом в руке или склонившейся над «подобием»-картой в окружении лучших полководцев союзных королевств — и каждый раз ничего не получалось. А когда жаловалась ей на недостаток воображения — та только смеялась...

Мэтр Полибий, университетский преподаватель истории, бывший военный, так и оставшийся неравнодушным к войнам и сражениям, утверждал на своих лекциях: тогда случилось невероятное. Уступая саксам и в численности войск, и в вооружении, Камбрия и Мерсия сумели победить! Это сейчас, похоже, камбрийцы верят, что иначе и быть не могло, — даже обидно за маму, если вдуматься! И саксов многие из Танькиных однокурсников считают вовсе не страшными, потешаются над их неотесанностью, рассказывают о них, а заодно и об англах, не особо отделяя одних от других, разные смешные истории. Достается даже нынешнему мерсийскому королю Пеаде, прославившемуся своей невероятной, до нелепости, любовью ко всему камбрийскому и римскому. А о судьбе жителей бывшего королевства Хвикке мало кто и вспоминает. Ну, выгнали их обратно на континент — так и поделом! А то, что исполненные праведного гнева камбрийцы, мерсийцы и британские десси высаживали тогда с трофейных кораблей и с больших ирландских куррахов отчаявшихся саксонских женщин вместе с детьми прямо к подножью голых алебастровых скал Австразии, что там их сразу же хватали местные работорговцы, франки и фризы, — так горе побежденным! Да, именно так, словами древнего кельтского вождя Бренна, захватившего когда-то Рим, и ответил мэтр Полибий Таньке, когда та попыталась выразить хвикке хоть какое-то сочувствие. А что стало с теми, кому все-таки позволили остаться? От мэтра Полибия Этайн тогда не сумела узнать о них почти ничего. Да, есть оставшиеся — но их очень мало. Занимаются земледелием под надзором бриттов-элметцев из «легиона сирот». И всё. Вот и не сводит сейчас Танька любопытных глаз с последних представителей некогда грозного племени, вот и вслушивается в звучание непонятных саксонских слов... А рядом с ней, между прочим, сидит сейчас настоящий пикт, тот самый, песню о последних из которых она так неудачно попыталась спеть вчера! Не удержавшись, Танька переводит взгляд на Морлео. Да ничего такого уж необычного в нем вроде бы и нет. И вовсе никакой он не карлик: да, невысок, но камбрийцев такого роста в Кер-Сиди полным-полно. И лицо у Морлео тоже было бы совсем обычным, если бы не эти нелепые синие узоры... Впрочем, он, пожалуй, и с узорами все равно симпатичный: густые темные волнистые волосы до плеч, выразительные серые глаза, трогательные веснушки на носу, чуть пробивающийся темный пушок на красных от смущения щеках и над верхней губой... И даже свежая царапина на лбу его совсем не портит!

Кажется, Морлео замечает обращенный на него любопытный взгляд сиды — только вот понимает его по-своему. И, покраснев еще больше, принимается объяснять на жестко, по-уладски, звучащем ирландском:

— Я тут второй раз, леди. Когда мы с сэром Талорком в Арморику ездили, то как раз в этой деревне на берег и высаживались. Тут что-то вроде заезжего дома есть — переночевать особо негде, но накормить — накормят.

— Так это Уэстбери и есть? — Танька даже немного разочарована: ну совсем не так она представляла себе конечный пункт своего речного путешествия. Ожидала, будет большой город, наподобие Кер-Сиди или Кер-Леона — а оказалось...

— Ну да, — кивает Морлео. — Вроде бы так и называется. Тут еще развалины неподалеку какие-то есть — у них отдельное название, совсем мудреное. Бриштёр(20), что ли? Ну так там и правда всё расколочено вдребезги...

— Бригстоу? — изумленно выдыхает сида, припомнив историю войны с Хвикке. Выходит, что-то всё-таки осталось от этого саксонского города? А мэтр Полибий рассказывал, что камбрийцы стерли Бригстоу с лица Земли — чтобы хвикке уж точно не вернулись...

— Точно! — радостно восклицает Морлео. А Танька, вовсе позабыв о хвикке, с трудом сдерживает смех. Надо же: это Бригстоу-то — мудреное название?! Да это сущая ерунда по сравнению со знакомыми по урокам географии названиями пиктских деревень — уж с ними-то точно язык сломаешь: Аберброзок, Миггевезе, Балмахозе, Абирбузеноз... Вот право же, даже повезло, что губа разбита: по крайней мере, не рассмеешься, Морлео не обидишь!

А тот сидит совсем рядом с сидой и, кажется, дышать не смеет. А потом вдруг, запинаясь и пряча глаза, предлагает:

— Леди, а хотите, я вам эти развалины покажу?

Этайн растерянно смотрит на Морлео. С одной стороны, прилично ли это, идти на прогулку с едва знакомым молодым рыцарем — особенно если он вот так на нее смотрит? С другой — интересно же! Но не успевает Танька даже толком решить, соглашаться или нет, как уши ее уже взметаются вверх от радости, приподнимая волосы, норовя вырваться из-под них на свободу, и как в ответ прямо-таки вспыхивают от счастья глаза Морлео. «Ой, я, кажется, кивнула...» — приходит в голову запоздалая мысль.