Лягушка Алхимическая

Харай подвёл повозку к калитке со стороны дороги, объехав все стоявшие особняком домики. Мы с Франкенштейном забрались на скамеечки в телеге, и наш возница очень пристально посмотрел на моего… э… спутника. Внимательно так, испытующе. Франкенштейн только слегка вопросительно приподнял бровь. Тогда Харай опустил очки и ухмыльнулся.

— Да, сестра писала мне о тебе, — сообщил Франкен. — Я бы хотел попробовать сделать кое-что с твоей ногой.

— Что? — изумился Харай. — Разве вас не беспокоит, кто я?

— Пока ты не пытаешься убить Фреди или меня — нет, — Франкенштейн пожал плечами.

— Поехали, Харай, — попросила я. — У нас на сегодня ещё много дел.

Ишварит отвернулся и тронул лошадей. Они пошли довольно бодро, хотя я бы не назвала это быстрой ездой. Мы огибали город с юго-востока, и только потом, почти со стороны кладбища, въехали в него. Там телега немного попетляла по относительно широким улочкам, где могла проехать, пока мы не добрались до самого вокзала. До поезда оставалось ещё несколько минут, так что мы особо не торопились. Харай по привычке сгорбился на козлах, чтобы козырёк картуза прикрывал его глаза, и внимательно смотрел по сторонам. Франкенштейн и я вышли и направились на перрон, когда показался поезд. Естественно, на нём никто не приехал. В смысле, никаких его «учеников» там не было. Сокрушённо повздыхав на немногочисленную публику, мы вернулись к повозке.

— Нам нужно на автодорожный мост через ущелье, — сказала я Хараю. — Попробуем кое-что поднять со дна.

Он кивнул, и повозка тронулась. Теперь лошади шли шагом, не торопясь, виляя задами. И я невольно начала их рассматривать. Странно, что я не обратила раньше внимания на то, насколько у обеих лошадей широкий круп. Точнее, у лошади и коня. И столь обширными они были вовсе не вследствие своей перекормленности — Фредерика оказалась обладательницей пары вороных, длинногривых тяжеловозов, которые, впрочем, были довольно резвыми. Сейчас лошади как будто немного ленились, плавно переступая мощными копытами. Вскоре мы выбрались на просёлок, на сухом песке которого можно было увидеть следы резиновых покрышек. В Метсо машины всё же были, пусть и немного совсем. Минут, наверное, через сорок показался широкий мост. На нём свободно могли разъехаться три таких телеги, как наша. Мы без труда нашли место, где машина Франкенштейна улетела вниз, по вырванному куску ограждения. Харай остановил лошадей именно там, и я выбралась из телеги, чтобы посмотреть вниз.

Самым худшим вариантом было бы, если бы до дна было очень далеко и упавшая машина превратилась в пыль. Но она оказалась всего метрах в двадцати внизу, причём почти целая. Ну, то есть, у неё, возможно, был полностью смят весь передок, но остальной видимый кузов не сильно покоробило. Только дверь с водительской стороны лежала отдельно. И чуть в стороне я заметила кусок ограждения — его надо было вернуть на место.

— Идём, — позвала я Франкенштейна и направилась к концу моста.

— Как ты предлагаешь спускаться? — мрачно спросил он.

— По ступенькам, — я закатила глаза. — Ты же вроде подружился уже с Франкеном, нет?

— Ещё не привык так думать, — он отвёл глаза.

— Ясно.

Мы подошли к отвесному склону скалы, откуда и начинался мост. Преобразовать алхимией лестницу из каменной породы было нетрудно, тем более, что Фредерика оказалась довольно талантливой. Ступени вышли вполне удобными, достаточно широкими, и спускались вдоль скалы к самому месту крушения. Я двинулась по ним, глубоко задумавшись о том, как мы будем поднимать машину наверх. Ну, не по частям же… Как только мы добрались, лицо Франкенштейна приобрело крайне мрачное выражение. Перед машины и правда был смят о камни, какие-то мелкие детали и осколки разлетелись по узким щелям. А я не обладала, увы, достаточными знаниями в области автомобилестроения, чтобы попробовать восстановить машину на месте. Нужно было для начала разобраться, что сломалось, что отпало. А уже это было сложно. И судя по лицу Франкенштейна, он тоже здесь и сейчас ничего сделать не мог. Ни с памятью Франкена, ни без неё.

От удара открылся багажник и из него выпал один из саквояжей. Он, впрочем, не раскрылся, и Франкенштейн, сокрушённо вздохнув, бросил его обратно в машину. Если там было что-то бьющееся, оно всё равно уже разбилось, так что терять было нечего. Я преобразовала из камней толстый лист металла, который широкими лентами притянул к себе машину. Потом с усилием бросила туда дверцу. Да, это тело послабее всё-таки будет. В конце концов, оно человеческое. До погнутого куска ограждения Франкенштейн дошёл со мной, и мы вместе донесли его до машины, где кое-как пристроили.

— Пойду спущу трос, — я повернулась к ступенькам.

— И как это поможет? — продолжал предаваться упадническим настроениям он.

— Там, — я ткнула большим пальцем в сторону моста. — Целых два тяжеловоза. Если тебе это что-то говорит, это помесь шайра и клейдесдаля. Так что с тросом и полиспастом мы легко её поднимем.

— Ты так говоришь, как будто не первый раз собираешься поднимать машину со дна ущелья, — поджал губы Франкенштейн.

— Ну вообще-то да, не в первый, — я вздохнула и закатила глаза. — Не могу сказать, что это у меня такая забава выходного дня, но такое случается. И не все такие молодцы, как ты, чтобы выскочить из машины перед её падением, знаешь ли.

В телеге нашёлся под скамейкой и прочный стальной трос, и набор блоков полиспаста. Мы с Хараем быстро собрали систему, после чего он снял с конской упряжи крепление телеги и приладил туда трос. Я спустила Франкенштейну крюк. Он прицепил его к петле ремней над крышей машины, и Харай медленно, под уздцы, повёл лошадей вперёд. По коню и кобыле, впрочем, не было заметно, чтобы им было сильно тяжело. Пришлось поднять статический блок полиспаста, чтобы дотянуть импровизированную платформу ровно до высоты моста, а затем и затянуть её на него. Потом, пока я восстанавливала ограждение с помощью алхимии и — исключительно про себя — такой-то матери, Франкенштейн и Харай собрали конный поезд, в котором за телегой следовала покорёженная машина. Её кузовная часть напоминала добротную карету, а вот передняя — металлический фарш. Франкен с крайне удручённым видом провёл пальцами по тому, что осталось от капота, и мы забрались в телегу.

Машину закатили в сарай, куда ушёл и Франкенштейн, решивший разобрать вещи — надо было понять, есть ли у него какое-то имущество, или он остался в буквальном смысле без запасных трусов. Он был мрачен, меж бровей пролегла суровая морщинка. Хотя в целом мне казалось, что попадание в другой мир он перенёс довольно спокойно, вся эта ситуация явно удручала его. И самое обидное было то, что я никак не могла помочь здесь и сейчас: сама я в первый раз вообще бахнулась в обморок, а потом решила, что умерла и попала в ад. Так что стоило отдать ему должное — он держался не в пример лучше.

Пока Харай и Франкенштейн были заняты, я снова переоделась в домашнее платье. А потом вертелась на кухне, предполагая обильный ужин с пирогом с яблоками. Впрочем, было не представить, чтобы Харай присоединился к нам. Мне бы не хотелось, чтобы расследование офицеров посыпалось в первый же день: надо было, чтобы их лица хоть немного выветрились из памяти, так что гостей вечером тоже не ожидалось.

Дела на сегодня у меня ещё были. Кроме того, что надо было встретить подполковника и лейтенанта и разместить их в гостевых спальнях, мне ещё надо было поговорить с Хараем. Проблема была в том, что мне надо было как-то объяснить ему, что я собираюсь стать государственным алхимиком. И, вероятно, переехать в Центральный город, поближе к библиотеке. И что при этом делать с нашими с ним странными отношениями — вообще непонятно. Вряд ли он захочет оставаться здесь один, но ещё менее вероятно, что он поедет за мной в столицу. Хотя, кто его знает, что там у него в голове, может, и поедет.

Я достала из духовки утку и поставила на её место будущий пирог, когда в кухню вошёл Франкенштейн. Не сказала бы, что теперь он выглядел прямо бодро и весело, но, по крайней мере, перестал воплощать всю скорбь известного народа. Он принюхался, прошёл и уселся на диван за столом.

— Чем так вкусно пахнет? — уточнил он.

— Уткой, видишь же, — улыбнулась я. — Ну, что там?

— У меня две новости — хорошая и плохая, — он чуть склонил голову набок. — С какой начать?

— Давай с плохой, — я приготовилась услышать что-то в духе «Я ехал не один, там на заднем сидении тело».

— Я параноик, — хмыкнул Франкенштейн. — Я воспользовался твоим советом обратиться к памяти Франкена, когда начал проверять чемоданы. Они все были запечатаны алхимией. Это плохая. А хорошая — кроме машины, практически ничего благодаря запечатыванию не пострадало. А ещё я благоразумно все свои деньги положил в банк.

— Ну, тогда у тебя не паранойя, а здоровый рационализм, — хмыкнула я. — Дороги в Аместрисе разухабистые, так что без своих печатей препараты ты бы не довёз.

— Про препараты — согласен. Но зачем было запечатывать чемодан с тру… — он осёкся. — С трудами по ботанике?

— Ты хотел сказать, с трусами, да? — я усмехнулась, а Франкенштейн слегка смутился. — Просто представь, что этот незапечатанный чемодан выпал бы из машины, раскрылся, и всё его содержимое живописно разлетелось бы по скалам. Просто представь.

Он, видимо, представил, потому что смутился ещё сильнее. В кухне была дверь на задний двор, с окном, прикрытым полупрозрачной занавеской. В неё тихонько стукнули дважды, после чего она приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова Харая. Он посмотрел на меня и спросил:

— Телега ещё нужна будет сегодня?

— Да, надо ещё раз на вокзал съездить, — я кивнула. — Мы кое-кого ждём.

— Я вам нужен буду? — он чуть нахмурился.

— На твоё усмотрение, — отозвалась я. — Можешь не ездить.

— Хорошо, — кивнул ишварит и вышел. Вскоре с заднего двора послышалось ржание коня.

— Довольно интересный у тебя конюх, — заметил Франкенштейн.

— Он хорошо справляется, — я улыбнулась. — Остальное не важно.

— Он же ишварит?

— Это не имеет никакого значения, — я вздохнула. — Хотя, это немного усложняет отъезд. Мне надо как-то рассказать ему о своих планах.

— Уверен, ты найдешь нужные слова, — усмехнулся Франкенштейн.

— Спасибо за поддержку, — кисло улыбнулась я.

Когда пирог был готов, мы вышли в надвигающиеся сумерки. Телега уже стояла перед калиткой, и Харай держал коня под уздцы. Видимо, решил не ехать. Ну и ладно. Так даже проще. До вокзала мы добрались быстро по практически пустым улицам Метсо. Там я привязала коня к коновязи, и мы пошли встречать гостей. Из поезда вышло всего человек пятнадцать, и я не увидела среди них офицеров. Моей первой мыслью было, что они решили не приезжать. Однако прошло пару минут, и к нам подошли двое: рыжий мужчина в толстых очках с тонким шрамом на губе и девушка с длинными чёрными волосами и родинкой справа от носа. Я их не узнала.

— Учитель, — виновато произнёс мужчина. — Простите, мы опоздали на поезд в Восточном городе.

— Ничего страшного, — отозвался Франкенштейн. — Просто завтра поможете конюху вычистить конюшни в качестве наказания.