На руинах империи

53

Рану жгло.

Зуб габбья не перекусил ни связок, ни мышц, которые, хоть и подранные, терпеливо выдерживали ее вес. Кровь уже запеклась, и наутро после схватки Гвенна почувствовала, как затягивается кожа. Казалось бы, надо радоваться – тело исцеляет самое себя, как и раньше. Если бы не это обжигающее, как лед, жжение. Гвенна изучила рану, пошевелила лодыжкой, потянула поврежденную мышцу.

Мутный предрассветный проблеск залил восточные вершины, но в расщелине, по которой они поднимались, еще стояла промозглая тьма. Остальные спали, закутавшись в одеяла: Паттик свернулся, как малый ребенок, спрятал руку между коленями; Бхума Дхар приткнулся в щели между двумя валунами; Чо Лу закатился под уступ; Киль сидел, поджав скрещенные ноги, – как всегда, на него даже смотреть было неуютно, – и ровно, медленно дышал; Крыса, пристроившаяся совсем рядом, топорщилась тощими локтями и коленками.

После стычки с габбья Гвенна нещадно гнала остальных из лощины к обещанной Килем безопасной крепости. Джонон погиб, Чент и Лури погибли. И гнавшаяся за ними кошмарная тварь издохла, но какое-то нутряное чувство не давало ей покоя. Даже если до крепости не доберутся, чем дальше от зараженных лесистых низин, тем спокойнее. Во всяком случае, так она объясняла себе. Но при виде воспаленного, едва затянувшегося укуса у нее в животе зашевелилось муторное беспокойство. Того ли она боится? Не несет ли опасности в самой себе?

– Рана заражена.

Рывком обернувшись, Гвенна встретила взгляд сидевшего в той же позе Киля. Серые непроницаемые глаза.

– У кеттрал раны обычно не воспаляются.

– Это не обычное заражение.

Его слова холодными пальцами взяли Гвенну за горло. Она замерла, не смея дышать, будто стоило затаиться, и опасность пройдет мимо.

– Насколько все плохо? – спросила она наконец.

– Плохо.

– Это… – Слова пугали, но она принудила себя их выговорить. – Это сведет меня с ума? Превратит в… в то же, чем стал Джонон?

– Со временем.

– Как скоро?

– Вы сильнее адмирала. И упрямее.

– А еще я не дура. Яд и сильных убивает. И упрямых.

– Этиология этой болезни изменчива и непостоянна.

– В смысле?..

– Вода действует опосредованно, кровь – напрямую. Изменение может занять сутки. Двое. Вряд ли более трех. – Он склонил голову к плечу. – Как вы себя чувствуете?

Она послала историку долгий взгляд, затем осмотрела схватившуюся струпьями кожу и перенесла внимание внутрь себя, в сумятицу мыслей и чувств. От блаженного восторга, памятного по джунглям, не обнаружилось и следа, и от лихорадочного жара, и от голода. Но вот это… как темная лоза, обвившая все остальное, – оно странное, чужое, неправильное.

– Оно во мне, – тихо сказала Гвенна.

Киль кивнул.

– Но ведь есть… средство? Там, в крепости. Какое-то кшештримское зелье, чтобы это вылечить?

– Это не зелье, и оно не лечит. Однако, если тот предмет еще там, он сдержит развитие болезни.

– Тогда давайте двигаться. – Гвенна вскочила.

От резкого движения голова пошла кругом, следом подступила тошнота, потом острый голод. На миг все чувства затмились запахами: подсохший пот на коже людей, немытые тела, заскорузлая в ранах кровь…

– Этот голод – не вы, – тихо произнес Киль.

Гвенна моргнула, вспомнив об историке, и кивнула ему.

– Вы должны продержаться, пока мы не дойдем до перевала, до крепости.

– Джонон не продержался.

– Джонон и не пытался. Он выбрал болезнь. Он отдался ей.

– Тогда… – Она сбилась. – Что мне надо делать?

Голос был сухим, как зола:

– Вы сами знаете ответ на свой вопрос.

– Бороться, – устало ответила она. – Бороться и не сдаваться.

Киль кивнул.

– Будут ли когда-нибудь другие ответы?

– Может быть, когда-нибудь.

– Но не сегодня.

– Нет, – ответил историк. – Не сегодня.