На руинах империи

26

Боль, с которой проснулся в тот день Рук, была, можно сказать, новой, не такой, как вчера: от пореза на костяшках и жестоко помятых ребер вместо головной боли и вывихнутого пальца. Но кое-что осталось совершенно как было: усталое до мозга костей, загнанное до последнего предела тело за ночь не успевало расслабиться. Он весь целиком чувствовал себя туго натянутой сырой кожей – еще чуть-чуть, и порвется.

В открытое окно вливался теплый, слабый солнечный свет. Рук полежал неподвижно, гладя в окно и стараясь не делать глубоких вдохов. Сейчас бы закрыть глаза, провалиться в забытье и не просыпаться неделю. Но его желания в расчет не шли.

Он закрыл глаза, сгреб в горсть простыню, откинул и усилием воли поднялся. Где-то глубоко в спине свело мышцу. Показалось, будто отдирают от костей сухожилия. Он сделал глубокий вдох, и еще, и еще, пока острие боли не затупилось до нытья. А открыв глаза, он увидел в дверях Талала.

– Мы с Бьен идем в столовую, – сказал кеттрал. – И с Чудовищем, Мышонком и Тупицей. Тебе чего-нибудь взять?

Рук кивнул и немедленно пожалел об этом.

Талал получал свою долю синяков и ссадин, вчера ему наспех зашили глубокий порез за ухом. Но кеттрал, вопреки всему, выглядел свежим, почти отдохнувшим. Опустившись на табурет, он положил чугунный шар на стол.

– Хоть бы для виду поскулил, – проворчал Рук.

Кеттрал улыбнулся, налил в чашку воды из глиняного кувшина и протянул ему.

– Если тебе от этого легче, во время последней вечерней пробежки меня стошнило.

– Честно говоря, не легче. – Рук глотнул воды, словно струйка жизни пролилась в горло. – Который час?

– Рассветный гонг давно уже прозвонил.

Рук моргнул:

– А почему мы еще не потеем и не заливаем все вокруг кровью? Что-то Коземорд не усердствует.

– Он знает свое дело. Понимает, что все труды насмарку, если иногда не давать отдыха.

– Отдыха! – раздался голос.

Мастер был легок на помине. Явился и тут же принялся вещать:

– Да здравствует отдых! Отдых – это… – Он уставился в потолок, будто нужное слово мухой кружило под потолком. – Это вода для жаждущего, похлебка для голодного…

Он покачал головой, досадливо свел брови.

– Нет-нет, слишком очевидно, слишком… заезженно. Отдых, – начал он заново, театрально воздев палец кверху, – это холодный ветер, закаляющий сталь.

Коземорд выжидательно поднял бровь.

– Очень мило, – помолчав, сказал Рук.

– Красочное сравнение, – согласно кивнул Талал.

Мастер просиял.

– Конечно, холодный ветер бесполезен там, где не поработали огонь и молот. – Он сложенным зонтиком указал на дверь. – Пора за дело, мои… неутомимые подопечные.

– Я очень даже утомим, – заверил Рук.

Коротышка расхохотался, словно радуясь понятной им двоим шутке.

– Ерунда. Излишняя скромность… не приличествует воителю.

– Вот вам и холодный ветер отдыха, – покачал головой Талал.

Слова про «огонь и молот» пришлись очень кстати. Солнце в этот день прожгло недельный облачный покров. Оно безжалостно палило двор, блестело на копьях стражи, запекало грязь в горячую комковатую глину. Что до молотов, Коземорд решил отрабатывать действия со щитом. Достойным полагались не слишком большие щиты – овальные, прикрывающие только туловище. Деревянные, обитые бронзой, они были не так уж тяжелы – если бы не приходилось полдня держать эту клятую штуковину перед лицом, пока Мышонок колошматил по ней дубиной.

Коземорд разбил их на тройки – поставил Талала, Бьен и Рука плечом к плечу против Чудовища, Мышонка и Тупицы. Сам он раскинулся в своем необыкновенном складном кресле, прикрывшись от солнцепека красным зонтом и держа в свободной руке запотевший кувшин с водой. Глядя на обмен ударами, он довольно кивал и приговаривал:

– Бей! Отражай! Бей! Отражай!

Рук не знал, сколько раз бил и отражал – пять тысяч, десять? Плечо «руки щита» готово было вылететь из сустава. Руке с дубинкой приходилось немногим легче, оружие казалось свинцовым. Пот стекал по голой груди, впитывался в нок, капал на раскаленную глину. Два или три раза обитая бронзой кромка щита врезалась ему в лицо под могучим ударом Мышонка. Один глаз почти закрылся, из носа текла кровь. Возможно, был сломан. Чтобы проверить, пришлось бы остановиться. Коземорд и не думал их останавливать.

– Зачем это нам? – не выдержала наконец Чудовище.

Она безостановочно колотила по щиту Талала, выдыхая по слову между ударами, когда наступала ее очередь «отражать»:

– Ни хрена… так… не научишься.

– Вы учитесь бить, – бодро возразил Коземорд. – И отражать.

– Бой – не танец… Никто… своей очереди… ждать не будет.

– Верно, – согласился Коземорд. – Если бы в моем распоряжении было десять лет, я бы отрабатывал с вами обманные финты и уклонения, тысячи хитроумных приемов, чтобы запутать и… обескуражить врагов.

– А мы вместо этого, – пропыхтела Чудовище, – бьем да бьем.

Рук занес дубинку, чувствуя, что Бьен рядом с ним заносит свою.

– Отражай…

На щит обрушился Мышонок.

– Бей… чтоб тебя… отражай…

– Именно так.

– Нас убьют, – презрительно уронила Чудовище.

– Убьют, – равнодушным эхом отозвался Мышонок.

– Возможно, – признал Коземорд. – Однако я провел… негласное исследование боев на Арене. Вы слушайте, да не ленитесь. Быстрее! Бей! Отражай! Бей! Отражай!

Когда обмен ударами достаточно ускорился, он продолжил мысль:

– Когда погибает кто-то из Достойных, я спрашиваю себя: что его убило? Иногда погибают оттого, что враг выдает несколько гениальных тактических ходов, с невиданной ловкостью владеет мечом и несравненно проворен с копьем. На Арене случаются потрясающие, блестящие схватки… – Он горестно покачал головой. – Но редко. Наблюдая, как мужчины и женщины сражаются за свою жизнь, я заметил, что их обычно убивают две вещи: страх или усталость. Я видел, как под жарким солнцем, если бой затягивается, воины опускают щиты, как не успевают отражать атаки, как их губит усталость. За несколько месяцев я не сделаю из вас мастеров клинка. Следует признать печальную истину: вы – воры и жрецы. Кроме, конечно, обосновавшегося у нас кеттрал. Кое-кто из вас выказывает природный дар, другие… менее одарены, но у нас не будет времени развить ваши способности. Я не могу наделить вас боевым опытом, какой копится всю жизнь, зато могу обещать вот что: в жаркий день, усталые, испуганные, под тысячеголосый ор, требующий вашего поражения… вы не уроните щита.

Как видно, горло у него пересохло от затянувшейся речи, и Коземорд надолго припал к кувшину, после чего снова принялся отбивать беспощадный ритм: «Бей! Отражай! Бей! Отражай!»