На руинах империи

43

Вопреки страхам Крысы и предостережениям Киля, они не увидели на берегу ни единого чудовища.

Вытащив из воды последнюю бочку, Гвенна позволила себе рухнуть на песок. Они с Чо Лу – самые сильные пловцы – шесть раз мотались до «Зари» и обратно, переправляя сперва бочки с провиантом и пресной водой, а затем и два оставшихся в трюме кеттральих яйца; Джонон, покидая корабль, умудрился почти все забрать с собой. Они проводили груз через полосу прибоя и передавали остальным, чтобы те относили к россыпи камней подальше от воды. Дхар усомнился, стоит ли возиться с яйцами.

– Мы потерпели крушение на пустынном и опасном берегу, – заметил он с глубокой усталостью в провалившихся темных глазах. – Так ли необходимы нам эти яйца?

– Ради этих яиц, – ответила Гвенна, – мы сюда и шли.

– Если погибнем, таская их за собой, легче никому не будет.

– Они, каждое, с каравай хлеба. Думаю, управимся.

– Иногда жизнь от смерти, – Дхар поднял почти вплотную сведенные два пальца, – отделяет не больше того. Уж вы должны это понимать. Нас часто губит не то, чего недостает, а то, от чего мы не сумели отказаться.

Гвенна собиралась ответить резко, презрительно, но прикусила язык.

– Это моя работа, – спокойно сказала она. – Мой дави.

Он бросил на нее долгий взгляд и кивнул:

– Берем яйца.

В нескольких шагах от них замученно хмыкнул Чо Лу.

– Рад, что вы договорились, – сказал он. – Я не для того лазил на ту скалу, чтобы бросить клятых цыплят на чужом берегу.

К тому времени, когда все припасы были уложены выше линии прилива, Гвенна совсем обессилела. Каждая жилка в теле, каждый мускул, каждое волоконце натянулись на разрыв. Будто мало ей досталось под килем, так еще выдержать шторм…

Однако она выдержала. И посматривала на свое тело с каким-то тупым удивлением. Пережило и килевание, и эту «хамакшу». Когда и как к ней вернулась прежняя сила?.. Впрочем, эта сила казалась не прежней. Не совсем такой. Гвенна робко заглянула внутрь себя, страшась найти там панику, засевшую в уголке сознания и готовую рвануть, едва догорит фитиль. Мысли ее, как и все тело, были стерты в кровь, растерзаны. Стоило позволить себе воспоминание о Пурпурных банях или о бое на корабле Дхара, страх и стыд снова обжигали ее, стягивали в узел внутренности, и на миг голова шла кругом. Лежа на прибитом волнами песке, она будто проваливалась в пустоту. Срывалась в пропасть внутри себя. Как в последний миг падения вместе с диким кеттралом, когда она знала – знала, что сейчас умрет, только теперь она не боролась и не вопила в падении, а отдавалась страшной невесомости, позволяла страху сомкнуться над головой. Столько недель в карцере она от него бежала, пряталась, не хотела признавать, но мрачная правда состояла в том, что страх стал частью ее существа наравне с упрямством, цепкостью и силой. Бежать от страха было как бежать от себя, а она уже набегалась через край.

На Островах был такой наставник, Урод Даррен, он вел дополнительные занятия по взрывному делу.

– Секрет взрывчатки, – сказал он однажды, – тот же, что секрет жизни.

Его звали Уродом, потому что он когда-то, много лет назад, не рассчитал длины фитиля и подорвался на собственном заряде. Та ошибка оставила ему полуоплавленное лицо и такое тело, будто с него содрали кожу, а мясо вскипятили. Гвенна считала, что подобные оплошности не делают чести взрывнику, но с другой стороны, как любил повторять Даррен: «Пока не сорвешься, не узнаешь, где обрыв».

У него был большой запас таких поговорок. Гвенна в свои тогдашние восемь лет не могла понять, мудрость они или чушь собачья.

– Что же это за секрет? – говорил Даррен, поднимая скрученную морщинистую полоску кожи на месте брови и беря в руки черную железную трубочку усовершенствованной «звездочки».

Гвенна вместе с другими кадетами заерзала, сдвинулась поглубже на сиденье, как будто это спасло бы кого от случайного взрыва.

– Секрет в том… – Даррен легонько постучал себя «звездочкой» по лбу, – что мир хочет развалиться.

Сидевший перед ней Валин покосился на Гента.

– И что бы это значило? – шепнул он.

У взрывника от ушей одни клочья остались, однако он услышал.

– Это, Валин уй-Малкениан, значит, что любой открывающийся тебе порядок… Это здание… – Он указал на потолок каземата, затем на проем стены, за которым виднелась гавань: – Тот корабль… Точное сложение человеческой фигуры…

Он с чуть заметной улыбкой окинул взглядом самого себя.

– Все это ежечасно держит осаду. Дай срок, балки перекрытий сломаются, корабль затонет, ваши мускулы одрябнут, мозг отупеет, и все рано или поздно обратится в прах. Так устроен мир. Здания не складываются сами собой, бревна не собираются в корабль, старое тело не молодеет. Ты, глядя на крепостную стену, видишь силу, может быть даже несокрушимую, но, по правде сказать, стена хочет рухнуть. Не ваша взрывчатка… – он легонько помахал «звездочкой», – сносит крепость. Взрывчатка дает маленький толчок. Мир довершает дело. Вот почему взрывать и сносить всегда быстрее и вернее, чем собирать и строить. Уничтожая, мы плывем по течению мироустройства. Тому, что разбито… это и людей касается.

Он поднял вверх свою изувеченную руку.

– …Тому, что сломано, мир редко дает собраться заново. По крайней мере, не в прежнем порядке.

Как видно, Урод Даррен был прав.

После Пурпурных бань в Гвенне что-то сломалось. Что-то еще сломалось в горах. Кеттрала она атаковала в полной готовности умереть, а когда не умерла… ну, женщина, что очнулась, избитая и окровавленная, на горном склоне, была уже не та, что бросилась на птицу. Уж наверняка не боец, командовавший когда-то крылом кеттрал.

Вопрос, чем же она стала.

Ответа у нее не было, но, открыв глаза, она поняла, что страх прокатился через нее – прокатился и ушел, как та буря.

Она медленно, нерешительно откинулась спиной на бочонки.

Крыса уже спала – свернулась рядом на песке маленьким промокшим комочком. Несколькими шагами дальше раскинулись легионеры. Бхума Дхар сидел, закрыв глаза и шевеля губами. Может быть, молился. Даже Киль прикрыл веки, но остался сидеть на песке, скрестив ноги.

– Выставить охрану, – пробормотала сама себе Гвенна. – Надо выставить часовых.

Еще не договорив, она сообразила: невозможно. Никто из них сейчас не годился в часовые. Ни один не совладал бы с сонливостью, да и в случае нападения с них не было бы никакого проку. Разве что она сама могла пока не отключаться, посторожить спящих. Гвенна шевельнулась, села прямо, нашла длинную заостренную щепку и тыкала себе в бедро, пока боль не разогнала усталость. На учениях она однажды пятеро суток обходилась без сна. Теперь в такое не верилось, но она бы и тогда не поверила, что выдержит. Она снова уколола себя щепкой и повернулась от моря, от прибоя, от накренившейся разбитой «Зари» к проклятому континенту.

Они высадились на крошечном серпе берегового песка между высокими утесами. Здесь было жарче, чем на юге – намного жарче, – а значит, они заплыли далеко на север, почти к самому экватору.

«Всего-то осталось полсвета», – подумала она, мысленно разглядывая карту Киля.

С кромки утеса над ними свешивались зеленые стебли; над обрывом нависали пальмы, что-то наподобие папоротников и спутанные лианы. С места на место порхали яркие птицы, искоса поглядывали на пришельцев, разбивали урчание лягушек и гул невидимых насекомых звонкими отрывистыми нотами песен. Бриз задул с берега, принеся смешение запахов: жизни, гниения и зеленого душного тепла.

Неудачно они высадились – прямо на краю драных джунглей.

А с другой стороны, все-таки высадились. Точнее сказать, разбились не враз. Сумели доплыть до суши. Странное дело, как перепутаны удача с неудачей: не расцепишь, не порвав обеих. Последняя мысль пришла к Гвенне уже во сне, пересилившем всю решимость не спать.

Проснувшись, она увидела солнце на западе, над самыми волнами, горячее и разбухшее от воды. Выбранившись, поднялась на ноги, пошевелила меч в ножнах, уныло стала осматриваться. Оказалось, все еще спят и никакого врага не видно, так что Гвенна немного расслабилась. Передвигая негнущиеся, больные ноги, спустилась к воде, окунула лицо, некоторое время промывала глаза и вытряхивала песок из волос, но скоро сдалась и снова повернулась к берегу.

Буря вынесла на пляж водоросли, плавник, дохлых рыбин, пяливших сухие мертвые глаза, и трех моряков. Гвенна закрыла глаза, устало втянула воздух, открыла и двинулась к распростертым телам. Ничего удивительного. Где-то должны быть и еще. Вероятно, еще много: одних повыбрасывало на берег в разных местах, других утащило на глубину. Кто-то мог выжить, добраться до суши там, где берег не слишком неприступен, но большинство смытых волнами не умели плавать и утонули. Она еще из карцера слышала вопли, прорезавшие свист ветра и молившие о помощи или о милосердии. Эти крики скоро обрывались.

Гвенна обвела взглядом морскую гладь. Море утихло, лаково блестело, уже не черное – сине-зеленое, теплое, заманчивое. Прибой и до колена не доплескивал. Трудно было представить, чтобы это самое море ярилось, топило людей у самого берега. Жестокая судьба: самую малость не дотянуть до спасения, а впрочем, надо думать, смерть всегда видится жестокой, как ни умирай.

Гвенна заставила себя осмотреть тела. В одном она узнала старого Генира – того, кто вел счет при килевании. Еще двоих не опознала. Они были страшно изранены – у одного пробита голова, другому острый риф или камень вспорол живот, – но море смыло кровь, и лица, наперекор жестокости гибели, были спокойны.

– Надо о них позаботиться.

Гвенна обернулась. Рядом стояли Дхар и Киль. Заговорил капитан манджари.

– Здесь море разроет любую могилу, – покачала головой Гвенна.

– Есть плавник. – Дхар указал на выброшенные морем стволы. – Как относятся ваши люди к сожжению умерших?

Ее люди? Почему-то это прозвучало странно. Кто ее люди? Эти погибшие моряки? Она их почти не знала. Они ее ненавидели, пальцем не шевельнули, когда Джонон запирал ее в карцер и протаскивал под килем. Ее ли это люди?

– Аннур велик. У нас чтят разных богов и по разным обычаям. – Гвенна пожала плечами. – Почти все, кого я знаю, предпочли бы гореть, чем гнить.

Буря, конечно, промочила большую часть валявшегося на берегу дерева. Им пришлось долго выискивать обломки посуше, те, что вынесло на песок до начала хамакши. Пока складывали костер, солнце утонуло в море, а спящие один за другим проснулись и, сморгнув сон, взялись помогать. К темноте они сложили груду высотой Гвенне по пояс и несколько шагов в длину.

Крыса смотрела на нее с застывшим маской лицом.

– Теперь тела, – устало сказала Гвенна.

Она всегда удивлялась, как тяжелеют мертвецы. Будто на место вытекшей из тела жизни приходило нечто иное: веское, неповоротливое, неподатливое. Ей представлялась застывшая в венах смола, обратившиеся в свинец кости, окаменевшая плоть. Алхимия смерти – превращение знакомого в пугающее и чужое. В сущности, все это не стоило труда. Люди, обитавшие под этой кожей, ушли. Где-то могли быть другие, выжившие – если хоть одна из шлюпок достигла суши, люди нуждались в воде, пище, убежище. Да и у тех, кто собрался на этом берегу, были потребности насущнее погребального костра. И все же долг перед мертвыми перевешивал разумные заботы о воде и укрытии.