На руинах империи

29

Рук разглядывал Талала через отведенную им троим каморку. Огонек единственного светильника облизывал теплый ночной воздух. Рук прикидывал, сможет ли убить этого человека, если дело обернется плохо. И должен был признать, что почти наверняка не сможет. Даже с чугунным шаром на цепи кеттрал явно входил в число самых смертоносных людей из знакомых Рука. На тренировках он старался не выдавать в полной мере своей силы и скорости, но приобретенный когда-то в дельте опыт борьбы подсказывал, что с этим воином лучше не сходиться в рукопашной. К тому же Руку он по-настоящему нравился. Талал не походил на бессердечного убийцу, как назвал его Рук в разговоре с Бьен. Он был тихим, вдумчивым, твердым – лучше союзника для побега не сыщешь.

Если он, конечно, союзник. Что им сейчас и предстояло выяснить.

– А что, – как бы невзначай спросила Бьен, – кеттрал и правда не используют личей?

Рук не ожидал от нее такой искусной игры. Жрецам Эйры нечасто приходилось лгать и лицемерить, хотя… Бьен ведь была не простая жрица. Понятно, как она выучилась разыгрывать невинность. Рук задумался, сколько раз она, скрывая свою тайну, лгала ему на прогулках по Домбангу, среди рыночной толкотни, сплетаясь с ним в постели…

Талал, не отрываясь от похлебки, кивнул.

– Один из сотни мифов. – Он сдул парок с ложки, попробовал, поморщился. – Еще я слышал, будто мы умеем дышать под водой и летать.

Ответ прозвучал равнодушно и даже скучливо, но желтоватое свечение тепла от его лица на несколько мгновений потемнело до оранжевого. Правда, это ничего не доказывало. Тело нагревается по сотне причин. Мог разгорячиться от вранья… а мог от похлебки.

– А все-таки, – заметила Бьен, – стражники каждое утро приносят тебе… как там это называется?

– Адаманф.

– Верно, – кивнула она. – Адаманф. Охрана очень беспокоится.

Отправив в рот еще ложку, кеттрал кивнул:

– Это от гордости.

– От гордости? – неподдельно удивилась Бьен.

– Пурпурные бани, – кивнул Талал, – были одним из двух главных войсковых расположений в городе. В казармах размещалось несколько тысяч человек, и почти половину их атака моего крыла застала на месте. Никто – ни верховные жрецы, ни зеленые рубашки, ни стража Арены – не хочет верить, что пятеро аннурцев управились с ними одними клинками и стрелами.

– Клинками, стрелами и огроменным коршуном, – напомнил Рук.

– Конечно, кеттрал дал нам преимущество, но условия для него были неподходящие. Пока мы его не застрелили, он убил, может, с десяток зеленых рубашек.

– Вы застрелили собственную птицу? – изумилась Бьен.

Прежде чем ответить, кеттрал долго смотрел за открытое окно.

– Не удавалось его вывести, и оставлять жрецам было нельзя.

Рук снова поразился холодной стали, скрытой под легкой улыбкой и дружеским обращением Талала. Пока все они – пленники двора, он, чтобы выжить, мог предложить и союз, и дружбу, но доведись выбирать между их жизнями и своей, этот колебаться не станет.

– Пойми, никто не хочет признавать, что мы всего впятером прорвались в казармы, поубивали десятки стражников и сожгли здание. Если допустить, что в дело замешалась нездоровая, таинственная сила, становится не так обидно. – Талал покачал головой. – Поят адаманфом и выкручивают руки, добиваясь, чтобы я признал себя личем? Они просто спасают лицо. Поверьте, будь я личем, я бы еще за пятьсот шагов спалил здесь все и упорхнул домой.

Рук со своего места у окна изучал его лицо. На вид не скажешь, что врет. Он выглядит пленником, которому обрыдло снова и снова отвечать на глупые вопросы; которому после долгого дня на солнцепеке доесть бы спокойно свою похлебку. Больше того, его объяснение казалось правдоподобным. Будь он личем, ему не было бы нужды проникать в Пурпурные бани. И вообще, имей империя в своем распоряжении личей, не допустила бы переворота в Домбанге. Рук уже открыл рот, чтобы перевести разговор на другое, заговорить об упражнениях с копьем, придуманных Коземордом, но Бьен его опередила – выплюнула в короткое молчание убийственные для них обоих слова.

– Я…

Зыбкий огонек светильника разрисовал ее исказившееся лицо тенями.

– Я лич.

Талал замер, не донеся ложки до рта. Потом медленно опустил ее в миску. Где-то в огромной ночи ухнула сумеречная сова.

– Ничего интереснее, – тихо проговорил кеттрал, – я за весь день не слышал.

Это было сказано с тем же безразличием, с каким он упомянул убийство своей птицы.

«Голос солдата, – подумал Рук. – Его настоящий голос».

Бьен, приоткрыв рот, с вызовом уставила на него темные глаза.

– Зачем ты мне это сказала?

– Затем, что ты мог бы помочь. Потому что я думаю, ты тоже лич.

– Несмотря на все мои слова?

– Да, – кивнула Бьен.

Талал не сводил с нее глаз.

Рук бесшумно скользнул к нему за спину, приставил нож к горлу под подбородком. Он ждал, что солдат выбранится, отпрянет или замахнется. А Талал сохранял полную, сверхъестественную неподвижность.

– Не нужно меня убивать, – тихо сказал он.

Бьен вскочила, сверкнула глазами.

– Ты что делаешь?

– Защищает тебя, – спокойно объяснил Талал.

– Перестань, Рук. Он на нашей стороне.

Талал осторожно, опасаясь порезаться о лезвие, качнул головой.

– Он в этом не уверен.

– Не уверен, – согласился Рук.

– Я уважаю твой порыв, – сказал Талал, – однако это ни к чему. Бьен права.

Та перевела взгляд с Рука на кеттрал:

– Права?

– У нас используют личей, и я один из них.

На самом краю слышимости шипел фитилек светильника. Талал сглотнул, и Рук расслышал, как бронзовое лезвие скребет по щетине на шее.

– Так почему ты не сделал, как сказал? – наконец спросил он. – Не спалил Бани прямо с птицы, не спускаясь на землю?

– По той же причине, по какой не испепелил напавших на меня зеленых рубашек. – Он неторопливо повел рукой, указывая на себя. – По той же причине, по какой обзавелся всеми этими шрамами.

– И по какой же?

– Я слабый.

Рук при этих словах подавился смешком.

– Готов поспорить, опасней тебя здесь никого нет.

– Я слабый лич.

– Они что, бывают разной силы? – встрепенулась Бьен.

– Как и все, – кивнул Талал.

Новую паузу разорвал хриплый хохот с дальнего конца двора. Кто-то проорал пару строк из старой домбангской застольной и смолк.

– Убери ты свой нож, Рук, – попросила Бьен. – Пожалуйста.

– Оставлю пока, – покачал он головой.

– Сказал же, что он лич, – заспорила она. – Как я.

– Он совсем не как ты, Бьен. Он – аннурский солдат.

– Даже аннурским солдатам случается говорить правду, – невозмутимо заметил Талал.

Рук покачал головой:

– Ты в дельте не видел болотных крыс?

– Я больше высматривал змей и пауков.

– Болотным крысам, – сказал Рук, – трудно живется. Они рады бы съесть птицу, синеголового стервятника или лопатоноса, но они крысы. Им к таким и близко не подобраться. И знаешь, как они поступают?

– Предчувствую, что ты мне сейчас расскажешь.

– Они притворяются мертвыми. Нарочно гадят, чтобы пахнуть гнилой падалью, и лежат не двигаясь, пока птицы не слетят поклевать мертвечину. А потом перегрызают им шеи и жрут.

– Сравнение с обгадившейся крысой, – заметил Талал, – для меня не лестно.

– А должно быть лестным. Все толкуют о крокодилах и ягуарах, о квирнах и змеях, а самый опасный хищник в дельте – болотная крыса. Самый убийственный.

– Ты бы себя слышал! – прошипела Бьен. – Что ты несешь! Убери нож!

Рук взглянул ей в глаза:

– Бьен, он быстрее меня. Сильнее. Может, он назвался личем для виду, притворяется слабым. Он же не признавался, пока я ему нож к горлу не приставил. Уберу нож – уже не смогу ему помешать, если он решит напасть. И ты не сможешь.

– Ну… и что? – возмутилась она. – Так и будешь ходить за ним, держа нож у горла?

– Странно будет смотреться, – поддержал ее Талал.

Был и другой вариант, но его, конечно, не стоило называть вслух. Одним коротким движением запястья Рук мог вскрыть солдату горло. Коземорд был бы недоволен, но Талал не стал бы во дворе первым покойником. А тайна Бьен не раскрылась бы. Пусть она не узнает, как использовать свои силы, но найдутся другие способы бежать. На миг он почувствовал на себе взгляд Кем Анх, ее золотые глаза терпеливо мерили его, ожидая, чтобы Рук завершил начатое.

– Ты жрец Эйры! – прорычала Бьен.

– Так ли? Храм сожгли. Всех перебили. Мы теперь учимся драться насмерть во славу Трех. – Рук кивнул за окно. – Если хотим здесь выжить, нельзя оставаться прежними.

Бьен мотнула головой и, медленно приблизившись к нему, положила руку на запястье.

– Ты жрец Эйры, – повторила она тише, но не менее твердо.

Рук встретил ее взгляд.

– Может быть. А он – нет. Он кеттрал.

– У него тоже есть выбор, – сказала Бьен.

– А если он выберет донести на тебя?

– Значит, донесет, – кивнула она.

– И ты погибнешь.

– И я погибну.

Казалось, они очень долго стояли так, сцепившись взглядами, и она не отнимала руки от его запястья. Талал молчал и не шевелился. Один из опаснейших бойцов на свете, пропади он пропадом. Для Рука осталась одна Бьен, ее тепло, глубина ее карих глаз, ее вера в него, в Талала, во всех на свете – безрассудная, опрометчивая вера отводила его от зыбкой грани.

Наконец Рук кивнул и опустил нож.

Бьен устало улыбнулась.

– Все хорошо? – спросил Талал, оглянувшись на Рука через плечо.

Для такого простого вопроса этот прозвучал слишком натянуто, вот-вот лопнет.

– Это ты мне скажи, – ответил Рук. – Это ведь я приставил тебе нож к горлу.

Солдат пожал плечами:

– Приставить – это еще ничего, лишь бы не резал. – Он потер щетину на шее. – Никакой беды не случилось.

Рук всмотрелся в его лицо:

– Беда бывает и без крови.

– И все-таки. На удивление обнадеживающая мысль, что ты мог меня убить, а не убил.

– Оба вы сумасшедшие, – послушав их, недоверчиво покачала головой Бьен.

– А это не ты додумалась сообщить вражескому солдату, что ты лич? – повел бровью Талал.

– А что, не надо было? – сверкнула глазами Бьен.

– Давай проверим.

Талал встал, прошел к окну, выглянул и плотно закрыл деревянные ставни. Отворив дверь, он осмотрел общее помещение и закрыл ее. И даже после всех этих предосторожностей понизил голос:

– Расскажи, как ты в первый раз воспользовалась силой.

Бьен покачала головой, будто сама не верила тому, что собиралась рассказать.

– В восемь лет, – заговорила она. – В храме мне среди других дел поручали присматривать за малышами.

– За малышами? – вскинул голову Талал.

– Иногда тем, кто приходит помолиться или поговорить со жрецом, не с кем оставить детей. Я за ними присматривала. Мне это дело нравилось. – Она улыбнулась воспоминанию, и тут же улыбка потемнела и погасла. – Однажды мы вышли на причал. Вообще-то, мне не полагалось туда ходить, но было так жарко, а детишек со мной было всего двое. Та, что постарше, лет трех, засадила в ступню гнилую щепку. Я долго вынимала занозу, потому что девочка очень дергалась, а когда наконец подняла глаза, младшей не было.

Она уставилась в темный колодец памяти.

– Я и не слышала, как она упала в воду – даже без плеска. Малышка еще не умела плавать. Ее просто несло течением. Она держалась на поверхности, но была уже в десятке шагов и вниз лицом. Я бы прыгнула за ней, нырнула в воду, но вторая, у меня на коленях, не пускала, и тогда я, не думая, что делаю, протянула к малышке руку и… – Она раза два или три вздохнула, подбирая слова. – Течение остановилось. Все остановилось – вода и плававший на ней мусор. И ребенок. И я вынула ее из воды.