На руинах империи

55

Боль, наравне с плаванием, мечевым боем и умением подкрасться в темноте, составляла средоточие жизни кеттрал. Гвенна чуть не два десятка лет познавала ее личины: жестокую судорогу пожирающего себя пустого желудка, слепящую волну от удара по голове, жар горящих мозолей, сводящую с ума царапучесть непросохшей, просоленной после долгого плавания в море одежды, алую агонию рваных ран, замедленный взрыв после сильного удара по ребрам. Она, как все солдаты в черной форме, знала, как обращаться с болью, как ее оседлать и держаться, пока она – через миг, день или неделю – наконец не погаснет.

А вот боль навсегда была ей внове.

Поднимаясь за историком по винтовой лестнице, уходящей к вершине, она изучала разворачивающееся внутри ощущение. Похоже на ноющий зуд промерзших и возвращающихся к жизни мышц, только она не мерзла. И крутой подъем одолевала легко, хоть и ждала обычного для него чувства онемелой неловкости. При этом боль не слабела – обжигала холодом, дергала, прошивала все сосуды, отдавалась в каждой кости.

Боль угрожала взять верх. Не само ощущение – его можно было перетерпеть, – а мысль, что от нее не избавиться никогда. Стоило дать себе волю, перед Гвенной простиралась целая жизнь: сотни дней, тысячи долгих тихих ночей, трапезы и беседы, часы в гребаном нужнике – и все с этой болью.

«Не больше дня зараз, – угрюмо внушала она себе. – Шаг за шагом».

Она приказала себе думать о ступенях. Они тянулись вверх от самой лаборатории. Гвенна вела счет, пока не отвлеклась на боль.

– Столько усилий, и никуда не попасть, – буркнула она.

– В том-то и смысл, – ответил Киль.

Она мотнула головой:

– Если лестницу строили для обороны, должны быть способы ее защитить. Перекрывающие подъем двери. Люки-ловушки. Площадки для воинов.

– Сражение с неббарим вело к верному поражению. Они превосходили кшештрим скоростью, силой, выносливостью.

– И в чем тогда смысл? Заставить их ползти по лестнице, пока не заскучают и не разойдутся по домам?

– Смысл в том, чтобы затопить весь колодец. – Киль кивнул наверх. – Там располагаются огромные цистерны для талой воды. В случае прорыва на уровень лабораторий или к нижней двери лестницу бы затопили.

Гвенна остановилась как вкопанная – ей представился рокот обрушивающегося сверху потока – его тяжесть, сбивающая со ступеней, прижимающая к каменным стенам, дробящая кости…

– Как видно, вы были не поклонники честной игры.

– Кшештрим? – Киль кивнул. – Да.

Ее снова ошпарило мыслью, голым фактом, что тихий историк, с которым она месяцами делила пищу и беседу, на самом деле бессмертный из расы, попытавшейся однажды покончить с ее родом.

– За что вы так ненавидели неббарим?

– Ненавидели? Нет. Кшештрим не знали ненависти. Как и любви. И прочих человеческих чувств. Это – удел младших богов.

– Великий труд – стереть с лица земли целую расу, – заметила Гвенна. – Не представляю, что могло на него подвигнуть, если вы не питали к ним хоть какой ненависти.

– Все начиналось иначе. В первые века работавшие здесь стремились только изучать, познавать. – Киль смотрел мимо нее. – Представьте людей, занимающихся выведением лошадей или собак новых пород.

– Они же не лошади были.

– Нет. По мере того, как мы изучали их, они изучали нас. И узнали достаточно, чтобы вступить в бой, начать войну.

Как будто это так просто: поизучали, повоевали…

– И тогда вы решили их уничтожить?

– Война с неббарим была войной за выживание.

– Так говорят о любой войне.

– В некоторых случаях это правда.

Гвенна хотела ответить, но не нашла слов. Она сама многих поубивала, а за что? Здесь, в сердце кшештримской крепости, слава Аннура казалась далекой и тусклой. Гвенна отвернулась от историка и пошла дальше вверх.

Ей случалось бывать в старых зданиях: обветшалых замках, разваливающихся крепостях, иногда на совесть починенных, иногда почти рассыпавшихся в груду щебня. Здесь не было ничего похожего. Правда, крепость высекли из камня, как любое заслуживающее этого названия укрепление, но во всем здесь сквозила некая инакость. В чем она, Гвенна сумела определить, только когда они добрались до следующей площадки: слишком точными были все углы, слишком четко прочерчены линии. Камень будто бритвой срезали, ни следа тесла и молота. Даже в залах Рассветного дворца совершенство не бывало абсолютным: там выцвела плитка, тут покоробилось дерево или выщербился камень. А здесь совершенство не нарушалось ничем. Даже пыли как будто не было.

– Кто последним держал эту крепость? – спросила Гвенна.

– Записи заканчиваются на кшештрим, – покачал головой Киль.

– То есть вы не уверены.

– Нет, – признал он, – не уверен.

– Захватывали ее когда-нибудь? Неббарим?

– Пытались. Несколько раз. Каждый раз штурм отражали.

Гвенна нахмурилась:

– Если кшештрим, чтобы выжить, требовалась выбитая в горе крепость, как они умудрились выиграть войну?

Историк не отвечал. Шагал по ступеням, мерно стуча подошвами по камням, дышал часто, но ровно. Это продолжалось так долго, что Гвенна усомнилась, высказала ли последний вопрос вслух. Но молчание между ними отяжелело по-новому, будто ледяной воздух понемногу превращался в воду. Еще два витка лестницы, и ступени наконец кончились, вывели в круглую комнатку в несколько шагов поперек. В стене блестела металлом дверь, но Киль на нее не взглянул. Он смотрел на Гвенну.

– Если бы вы проигрывали войну, безнадежно проигрывали, как бы вы поступили? – спросил он.

Она сморгнула. Не поняла, отвечает он на вопрос или начинает новый разговор.

– Стала бы драться упорнее, – помолчав, ответила она.

– У всех есть свой предел, даже у кшештрим, – покачал головой Киль. – Через сотни лет войны они достигли своего предела.

– Тогда стала бы драться умнее. Сменила стратегию. И тактику.

– Стратегию обдумывали лучшие умы, и всякий раз она оборачивалась неудачей.

– Тогда, пожалуй, остается принять бравый вид, допить остатки черного рома и приготовиться к смерти.

Историк слепо уставился в стену.

– Думали и об этом. Думали принять свою гибель. Некоторые даже склонялись к этому решению.

Гвенна силилась уместить эту мысль в мозгу. Она сама участвовала в войнах, войнах за судьбу целой цивилизации. Тогда ставка казалась немыслимо высока, но и та бледнела в сравнении с выживанием целого народа – если кшештрим можно было назвать народом: женщин и мужчин, детей и стариков, всех сущих и еще не рожденных.

– Хреново же у них шли дела, если они готовы были с таким смириться, – заметила Гвенна.

– Некоторые утверждали, что альтернативный путь еще хуже.

– Выживание?

– Полное уничтожение.

– Неббарим.

– Всего континента. Или всего мира, если бы оружие вышло из-под контроля.

Гвенна уставилась на него, вслушиваясь в отдающиеся под черепом слова.

«Уничтожение всего континента…»

Она вновь ощутила оплетающую лодыжки жадную траву южных джунглей, услышала страшные, напоминающие человеческие вопли пестрых птиц, вдохнула гнилостный смрад созданий, которым полагалось бы сгинуть под грузом болезни, а они продолжали двигаться на уродливых конечностях или кривых когтях… Она ощутила вонзившиеся в икру зубы габбья…

– Они так и сделали, – прошептала она. – Вы это сделали. Кшештрим уничтожили Менкидок.

– И неббарим с ним вместе, – кивнул Киль.

Когда-то на Островах кадеты пятого года изучали яды. Учились подмешивать ночницу в бочку красного вина, смазывать клинки ядом зеленочешуйниц, отравлять стены жилья гнилой человечиной. Гвенна ненавидела эти уроки. Работа взрывника жестока, но цели, которые им ставили, всегда были военными: валы, мосты, замки. Отравители же метили в селян и горожан. Что-то мерзкое было в том, чтобы отравить реку, ломая волю местного населения.

От мысли проделать то же с целым континентом она прониклась тошнотой и яростью в равной мере. И ощутила усталость. Сильную, непомерную усталость.

– Получилось?

– Результат вы видели сами.

– С неббарим получилось?

– Они были уничтожены, – кивнул историк. – Еще три тысячелетия кшештрим царили на земном шаре, – пока не явились люди… люди и младшие боги, и не завершили начатое неббарим.

Гвенна покрутила головой.

– Если неббарим не осталось, что за дерьмо творилось на юге, в городе Крысы? Вы сказали, это неббарим.

– Вы росли в деревне, – ответил Киль.

– Я росла на Киринских островах, хотя да, первые годы провела в отцовском доме…

– Вам приходилось бороться с крысами?

– Чуть не каждый год, если зима выдавалась не такой холодной, чтобы выморозить большую часть. По весне мы их неделями морили.

– И вымаривали всех? – поднял бровь Киль.

– Нет, конечно. – Гвенна замолчала, уставившись на него. – Неббарим не крысы…

– Нет. Они были много умнее, много сильнее и много опаснее крыс.

– Вы думаете, кто-то выжил?

– К настоящему времени я в этом уверен.

– Как? – покачала головой Гвенна.

– В любом виде живых существ встречаются особи быстрее и хитрее большинства. И беспощаднее. Такие и выживают. Такие учатся на ошибках. Такие рано или поздно возвращаются – через месяц, через год, через десять тысяч лет… И осаждают вас.