На руинах империи

58

Ночь на свой лад уничтожает мир. Рук еще ребенком дивился, как дельта, такая яркая, зеленая, отчетливая при свете, словно растворяется, едва солнце канет в камыши на западе. Линии вдали таяли первыми, четкие стебли камыша превращались в стену, сперва зеленую, потом серую, туманную. Еще недолго пылало рыжим и красным небо, а потом облака сливались с наступающей темнотой. Вода теперь отражала только звезды. В дельте и днем не было видно вдаль, но с темнотой мир съеживался до клочка отмели, на которой ты сидел, и вот этих камней, и качающейся над головой ветки.

Мир ночью сжимался и в то же время странным образом вырастал.

Темнота перемалывала границы между землей и водой, между водой и небом. Ночь была больше мира, которому приходила на смену. Полоска песчаной мели теряла дневные границы, делалась бесконечной. Протокам не было конца.

«Так же, – подумалось Руку, – и с Ареной».

По границе круга горели фонари, и еще сотни висели на шестах над тщательно разглаженным граблями песком. Круг, в котором сражались и умирали Достойные, был освещен, как уютная комната, но за огненным кругом и над ним не было ничего, кроме смутного красного свечения массы горячих тел. Понятно, почему фонарей не вешали над трибунами: сбей один, и пожар охватит всю постройку, но зрелище получалось головокружительное. Арена лишилась зримых границ. Она уходила вверх и вдаль, в темноту – клетка высотой до неба, бесконечный театр.

Только в дельте ночи были тихими. А воздух Арены дрожал от звуковых волн. Гомон стоял здесь и днем, бывало – оглушительный, но в полдень открывались глазу ряды скамей и тысячи изрыгающих вопли ртов. Сейчас Рук видел только лица зрителей в нижних рядах – может, несколько сот лиц, багровых при свете факелов. Остальные поглотила пустота. Чудилось: сама ночь рычит, бушует в нетерпении, и звуковой удар на миг задержал Рука. Так первый шквал муссонного ливня кажется почти твердым, непробиваемым.

– Все не так, – пробормотала Чудовище.

Кажется, привычная усмешка на миг покинула ее лицо. Рук оглянулся. Она выглядела сейчас моложе своих тридцати: глаза округлились, неприметные морщины разгладились в колеблющемся свете факелов. На долю мгновения она показалась ему ребенком, потерявшейся на домбангских улицах сиротой.

Коземорд повернулся к ним:

– Арена та же, на которой вы бились и обучались все эти месяцы. Тот же размер, тот же песок. Остальное… – он повел рукой, указывая на факелы и свисающие со стен красные и бронзовые драпировки, – напыщенность и помпезность.

Чудовище наморщила лоб, плюнула в песок – воровка и убийца поглотила недавнюю девочку.

– Ни хрена подобного.

Рук покосился на Бьен. Он еще не выучился читать ее нового лица. А может, оно было прежним, только забытым. Так или иначе, с последнего дня отборочных она… переменилась. Стала сдержаннее, спокойнее. Он не знал, что скрывается за ее спокойствием, не смирение ли с судьбой. Пока остальные во всех подробностях обсуждали план побега, Бьен держалась особняком: слушала, иногда кивала, но редко вставляла слово. Она поцеловала его в ту ночь. Он до сих пор ощущал прикосновение губ на щеке; руку, крепко обхватившую его, но из того прикосновения ничто большее не выросло. Ее далекий взгляд напоминал ему взгляды вуо-тонов, готовившихся к встрече со своими богами. Близость смерти меняет каждого по-своему.

– Идем. – Коземорд указал на арену. – Добрым домбангцам не терпится вас поприветствовать.

Посреди круга возвели широкий дощатый помост. Прежде Рук его не видел – ни во время учений, ни за три дня отборочных. Зато он узнал поджидавшего рядом глашатая. Тот ради первого святого дня нарядился в кроваво-красный кожаный жилет и черный нок. Свет факелов играл на бронзовых кольцах серег. Он блеснул зубами, приветствуя их, раскинул руки, будто встречал старых друзей, и развернулся к толпе.

– А также… – провозгласил он, пока они всходили на помост, – бойцы, подготовленные Лао Наном, более известным как Коземорд…

– Просто Коземорд, – насупился мастер, – без лишних слов.

– …Достойные Чудовище, Мышонок и Тупица!

Тупица не удостоил взорвавшуюся ревом толпу даже взгляда из-под полей соломенной шляпы. Мышонок чуть ссутулился, словно хотел стать меньше ростом. Чудовище сложила из пальцев непристойную фигуру, заслужив тем восторг пополам с угрозами.

Коземорд нахмурился:

– Едва ли приличествует святой воительнице…

– Во мне нынче святости ни на грош, – буркнула она.

– И еще одна тройка, – объявлял тем временем глашатай, – также обученная Коземордом: двое жрецов Эйры…

Рук вскинул голову. На отборочных боях глашатай называл только имена. Ванг Во, разумеется, знала, кто они, но как будто не собиралась разглашать их историю.

Имя богини привело толпу в бешенство. В плотной ткани голосов Рук выхватывал отдельные выкрики.

– Неверные!

– Марионетки Аннура!

– Предатели! Предатели! Предатели!

Стоящая рядом Бьен чуть заметно вздернула подбородок. Рук поднял взгляд выше освещенных факелами лиц, в безликую темноту. Где-то в ней скрывались те, кому когда-то помогали они с Бьен. Сломавший ногу носильщик. Или родившая тройню мать, у которой не переводилось молоко. Страдавший муссонной чахоткой юноша. Шелудивый сирота. Торговавший своим телом под Цветочным мостом мальчишка. Рыбак с разбитым сердцем. Торговец, чья дочь умерла от оспы…

В его воображении они заполнили трибуны, стояли плечом к плечу, глядя сверху на жрецов в кругу. Вспомнят ли они подаренные одежду и пищу? Теплый приют под крышей Эйры? Часы в молитвах и беседах? Как поступят они, когда весь Домбанг требует крови Рука, крови Бьен? Промолчат или присоединят свои голоса к общему хору?

Он не различал лиц, но обрушившийся на них шквал воплей послужил достаточным ответом. Не та нынче ночь, чтобы вспоминать добро.

Шум, если такое возможно, еще усилился, когда глашатай назвал Талала.

Кеттрал не потрудился поднять взгляд, просто держал на сгибе локтя свою чугунную гирю и терпеливо ждал, пока глашатай махнет рукой, предлагая им пройти в свой отсек.

Отсек.

Деревянная бадья по-прежнему стояла в углу, и никто как будто не заметил проломленных досок, но на том их удача и кончилась. Четыре факела прямо над отсеком, по всем углам, не оставили ни клочка тени. Дальше, на высокой стене, расположились стража Арены и зеленые рубашки с копьями и арбалетами – охрану усилили сотнями человек. Те, что поближе, с брезгливым интересом рассматривали Рука и остальных. Презрение – ладно, но вот интерес мог их погубить.

– Похоже, мы обосрались, – не потрудившись понизить голос, объявила Чудовище.

– Обосрались, – уныло подтвердил Мышонок.

– Чепуха, – возразил, ошибочно истолковав их тревогу, Коземорд. – Возможно, вы и не… виртуозы смерти, но подготовлены лучше большинства противников.

– А кто наши противники? – спросила Бьен, разглядывая через круг отсеки других Достойных.

– Эта истина ведома одной Ванг Во, – ответил Коземорд.

Он указал пальцем.

Рук привык видеть верховную жрицу высоко над собой, устроившейся на манер стервятника на борту корабля. Ради первого святого дня она снизошла в круг. И сейчас как раз шагала по песку к помосту.

– Вот с этой сукой я бы не прочь подраться, – буркнула Чудовище.

– Напрасно, – ответил Талал, из-под век изучая жрицу.

– Откуда тебе знать? – покосилась на него Чудовище.

– Знаю, что она опаснее большинства Достойных.

– Ты же не видел ее в бою.

– Я и так все вижу.

– Может, никому ни с кем драться не придется, – тихо, чтоб не услышал Коземорд, пробормотала Бьен.

Рук незаметно обернулся. Щель в досках бросалась глаза, в нее легко вошел бы клинок ножа. Поразительно, как никто не заметил: ни стража, ни мастера – а с другой стороны, кому бы взбрело на ум, что Достойные попробуют сбежать прямо с арены посреди боев? Само безумие плана давало им шанс на успех.

– Когда начнем? – поторопила их Чудовище.

Она даже не таилась, а, впрочем, Коземорд, не зная о ходе за стену, не мог понять ее вопроса.

– Сражаться, – отозвался он, – будете в порядке, объявленном Ванг Во.

– Дождемся начала боев, – сказал Талал.

Так они задумали. План был не из лучших. Предстояло еще разобраться с Коземордом, и Достойные из соседних отсеков вполне могли заметить, как они один за другим скрываются за зонтом. А все же они надеялись, что погибающие в кругу люди отвлекут все взгляды.

Тупица сбил на затылок свою шляпу, причмокнул языком.

– Лишь бы нам не первыми сражаться. И не друг с другом.

– Я с вами биться не стану, – покачала головой Бьен.

– Лучшая новость за вечер! – расхохоталась Чудовище. – Жаль, не могу обещать того же.

Коземорд, укоризненно цыкнув, встал между ними.

– Встреча вас шестерых в одной схватке весьма… маловероятна. Прежде Ванг Во всегда сводила тройки разных мастеров. Немного удачи, и вам не придется скрестить мечи друг с другом.

– Под удачей, – сухо отметил Тупица, – вы понимаете смерть по меньшей мере троих из нас?

– Да, – кивнул мастер. – Что ж. Эта ночь прежде всего – ночь жертвоприношения.

Тем временем Ванг Во вышла на середину круга. Поднявшись на дощатую площадку, она дождалась, чтобы глашатай взмахом руки угомонил толпу. Крики уходили с Арены, как кровь в песок. Когда установилась тишина, жрица заговорила:

– Рано или поздно мы забудем.

Десять тысяч тел подались вперед, чтобы лучше слышать.

– Долгие лета свободы, почитания своих богов в своем городе, и мы забудем, что так было не всегда. Сегодня здесь есть дети, не жившие на свете, когда аннурцы расхаживали по городу, вышибали двери, отбирали наших кумиров, решали, какие легенды нам повторять, какие песни петь, какими святыми именами клясться. – Она двинулась шагом по краю помоста. – Зачем еще нам это нужно…

Жрица указала на песок, на ожидающих в своих отсеках Достойных, на накрывшую все это невидимую чашу Арены.

– Чтобы не забывать. Эти воины напоминают нам, что никто не рождается свободным. Никто не имеет права на свободу. За нее надо сражаться, ее надо захватывать снова, снова и снова, каждый год, каждый день, каждый миг. – Она обошла полный круг и снова заговорила: – Сегодня нам дано еще одно напоминание. Большинство наших Достойных – домбангцы. Большинство, но не все.

Развернувшись, жрица нацелила палец на отсек Коземорда.

– В эту ночь аннурский солдат будет сражаться в круге плечом к плечу с двумя жрецами аннурской богини.

Молчание прорвалось шиканьем и воплями. Ванг Во дождалась, пока шум не уляжется.

– Кое-кто из собратьев-жрецов уверял меня, что это ошибка. Неверных, говорили они, нельзя допускать к священному состязанию. Я не согласна. Мы в Домбанге так давно не видели чужеземных солдат, что некоторые забыли об их существовании. Мы убедили себя, что Аннур слаб, глуп, изначально обречен. – Она покачала головой. – Посмотрите, как сражаются эти воины, и скажите мне, похожи ли они на слабаков и глупцов? Возможно, они погибнут, но их присутствие напомнит вам, что кто-то – будь то Аннур, племена Поясницы, пираты, кто угодно – всегда ждет случая отобрать вашу свободу. Сколько бы вы ни высмеивали их, я им благодарна, как благодарна тем крокодилам, что много лет пытались оторвать мне руку или ногу; как благодарна богам, которые лишили меня руки…