На руинах империи

18

Потонувший манджарский корабль оставил на воде множество обломков – куски рей и рангоута, обрывки такелажа, качающиеся на волнах бочки. Все это протянулось от кормы «Зари» до горизонта, как проложенная по воде разбитая деревянная мостовая. Рядом с этой дорогой и на ней плавали десятки, сотни тел – бессильные руки, запрокинутые головы, словно усталые путники прилегли отдохнуть. Гвенна смотрел на труп в манджарском мундире – тело медленно переворачивалось на волнах: лицом вниз, вверх, вниз… Оно, когда открывалось, казалось ей спокойным и сонным.

Гвенна позавидовала мертвецу. Ей удавалось сдержать дрожь в руках, только вцепившись в перила борта.

Она смогла потопить целый вражеский корабль едва ли не в одиночку. И еще она уронила «звездочку». Она уронила, манджари подобрал и убил десятки аннурцев на палубе «Зари». Она вспомнила Арона Тесто – как улыбнулся ей легионер, как поманил к себе, обещая расчистить дорогу. Почти незнакомый человек, но он стоял там с копьем в руке, рискуя собой, чтобы помочь ей вернуться живой, а теперь он мертв. Ей чудилось, что кто-то вскрыл ее от горла до ремня, выгреб из нутра все человеческое и набил камнями. Трудно было даже дышать. И стоять. Она бы ушла, да с корабля посреди океана некуда деться.

– Мы оставили их за бортом.

Голос выдернул ее из глубины мыслей. Рядом стоял Паттик. Огонь опалил его светлые волосы, оставил почти без бровей.

«Нет, – хотелось сказать ей. – Они не за бортом. Их разорвало „звездочкой“. Моей „звездочкой“».

Только он говорил не об аннурцах. Он смотрел на манджарские тела за кормой.

Гвенна молча кивнула.

Более хладнокровных решений она мало видела. Когда все кончилось, когда один манджарский корабль ушел на дно, а второй был захвачен, Джонон заложил круг и вернулся на место боя. Многие десятки людей – те, кто был еще жив, когда ушел под воду их корабль, – держались на волнах, цеплялись за обломки, отчаянно гребли к «Заре», умоляя о чем-то на своем языке. Первый адмирал смотрел на них из-под век, стоя на кормовой башне. Он спас выжившего капитана манджари – бросил ему конец и вытащил на палубу. Остальных, солдат и моряков с потопленного судна, будто не замечал.

Сразу после боя лег штиль, и потому «Заря» долго дрейфовала между обреченными. Гвенна слышала, как они бились в воде, умоляли, цеплялись за борта. Капитан подобрее повытаскивал бы их из воды, забил в кандалы и загрузил на захваченный манджарский корабль. Более жестокий приказал бы расстрелять. Джонон не сделал ни того ни другого. Он занимался своими ранеными и убитыми, командовал тушением пожара на «Заре» и разбором обломков, как если бы они стояли в каком-нибудь аннурском порту, а просьб, проклятий, рыданий снизу просто не слышал. Постепенно крики затихали, звучали реже и безнадежнее. Обессилевшие уходили под воду молча. Наконец смилостивился ветер – наполнил паруса «Зари» и погнал ее прочь.

– Был бой, – сказала Гвенна. – В бою люди гибнут.

Пустые, гнилые слова. Утонувшие манджари остались позади, но у нее за спиной лежали сложенные, как дрова, тела аннурских солдат, порванных в клочья на палубе «Зари» – погибших потому, что женщина, отлично обученная и подготовленная, позволила себе выронить действующий боеприпас в руки врага. Она чуяла запах бойни, крови и обугленного мяса, мочи и дерьма из разорванных кишок.

Мертвые хотя бы молчали.

По правому борту уже садилось солнце, а она все слушала голоса тех, кто потерял всего лишь палец, или кисть, или глаз, или руку. Одни стонали, другие молились. У третьих сил оставалось только тяжело дышать. Стенания поднимались и спадали, как волны за бортом. Временами из тихого гула беды взлетал вопль – кто-то кричал под ножом лекаря, или умирая, или от страха смерти. Из команды «Зари» раненых было две трети. Половина их должна была умереть: кто быстро, истекая кровью на столе хирурга, кто медленно, когда зараза и болезни проникнут в разбитые тела.

– Но мы же победили? – спросил Паттик.

– Это точно.

«Как бы там ни было, победили», – решила она.

Иногда победа вот так и выглядит: ни флагов, ни речей, ни смеха – просто множество людей растерянно понимают, что бойне конец, а они все еще живы.

Она слышала шаги за спиной, чувствовала, как дрожит палуба под сапогами. Рахуда она узнала по запаху – дым трубки с намеком на ром. Она это предвидела, ждала его. И отвернулась от перил, чтобы взглянуть ему в лицо.

У первого помощника от виска через щеку тянулась рана, концы длинных черных кос свернулись от огня. Чей-то удар вырвал из его рубахи клок приличных размеров, хотя тела, похоже, не зацепил. И видно было, как натружена его тяжелая рука, лежавшая сейчас на рукояти абордажной сабли. В другой руке он держал кандалы.

Рахуд протянул их ей:

– Адмирал Джонон требует вас к себе.

– В этом? – Гвенна взглянула на кольца наручников.

Первый помощник молча кивнул.

Кандалы были куда легче взглядов, падавших на нее, пока Гвенна шла через палубу со скованными впереди руками. Никто ничего не выкрикнул, ничем в нее не швырнул. Ни слова, поцелуй их Кент. Может, почти никто и не знал, что бойня на палубе – ее вина. Но хоть кто-то должен был сложить картину из кусочков: кеттрал, взрыв, смерть. Она чуяла их гнев жаркой струей в теплом ветре.

«Скольких я убила, выронив „звездочку“? – гадала Гвенна. – Пятнадцать человек? Двадцать? Тридцать?»

То, что она потопила вражеский корабль, ничего не меняло. Она должна была справиться, не выронив «звездочки». Для того ее как-никак и учили столько лет – учили не делать идиотских ошибок. Конечно, в бою всегда неразбериха. Случается и такое, чего никак не предусмотришь. Только потеря «звездочки» не из того числа.

Она ненавидела себя за поражение в Пурпурных банях, но за прошедшие с тех пор недели сумела переплавить ненависть в ярость. В ярость на Фрома, на Адер уй-Малкениан, на сам Домбанг, на Джонона лем Джонона. Да, она запорола задание. Да, она потеряла птицу. Да, погибли Талал и Быстрый Джак. Но нет, это не значит, что она откажется от боя. Все тяжело, мерзко, дерьмово, но если она чему научилась за свои два с половиной десятка лет, так это идти вперед, когда тяжело. Беги, плыви, тяни, дерись. Неумение сдаваться десятки раз спасало ее в самых безнадежных делах. Она всю жизнь носила упрямство как талисман, способный всегда и всюду выручить ее и ее людей.

Не выручило. В этот раз – нет.

Проходя по палубе «Зари», она принуждала себя смотреть на убитых. Тела лежали тесно, словно сбились в кучу от холода, которого не чувствовали живые. Некоторые – те, чьи лица взрыв пощадил, – неотрывно смотрели в небо. Ее тянуло тоже поднять глаза, поискать, что такое они видят в голубом просторе.

Взобравшись наконец на кормовую башню, она застала Джонона за разглядыванием палубы. Ему опалило мундир, на плече кровоточил основательный порез. Хлопала на ветру разорванная правая штанина. Либо он не из тех, кто прячется за спинами своих людей, либо в этом бою спрятаться было негде. Возможно, верно и первое, и второе. Ей было бы проще его ненавидеть, окажись он трусом или негодным командиром. А так оставалось ненавидеть за то, что он первым начал.

Поднимаясь на площадку надстройки, она держала спину прямо и не прятала глаз. Рахуд остановил ее в трех шагах от первого адмирала, и тот неторопливо обернулся, обвел ее глазами и плюнул в воду за кормой.

– Я вам говорил? – тихо спросил он. – Я вам приказывал не покидать каюты во время боевого столкновения?

Гвенна медленно выдохнула:

– Говорили, первый адмирал.

– А вы ослушались приказа.

– Я думала…

– На борту этого корабля думать – не ваше дело.

У нее кровь забилась в висках.

– Мы проигрывали сражение.

– Вы так полагаете? – Помолчав, он медленно покачал головой. – Нет, не проигрывали. Абордажная партия уже была на манджарском корабле, который вы решили утопить собственноручно. Убитые вашим снарядом должны были поддержать ее. Мы взяли бы не один, а два корабля, причем с меньшими потерями.

– Я не видела абордажной партии, адмирал, – вылупила глаза Гвенна.

– Разумеется, не видели. Им было приказано действовать скрытно.

У нее поплыла голова. С мачты открывался вид на палубы обоих кораблей. Она не заметила абордажной партии, но ведь сквозь дым и пламя…

– Мне стыдно за ущерб, который я нанесла нашей команде.

– Нашей команде? – Его зеленые глаза вспыхнули.

Джонон замахнулся почти внезапно.

Конечно, «почти» не значит «совсем». Гвенна не собиралась защищаться. Она бы с радостью приняла удар, но выучка всей жизни не испаряется от нескольких неудач. Тело действовало помимо мысли. Она перехватила ладонь адмирала в паре дюймов от своего лица, извернулась, выкрутила ему руку за спину, угрожая сломать, и только тогда остановилась. Никто не сдвинулся с места. Она уставилась на свои пальцы, сжимающие адмиральское запястье. Они не дрожали. Рука казалась сильной и уверенной – будто и не ее рука.

Потом теплая сталь коснулась ее шеи.

– Отпусти его, – тихо произнес Рахуд.

Она не враз сообразила, как это сделать. Незнакомые, чужие пальцы сжимались все крепче. Потом Джонон резким движением вырвался, и пальцы снова стали ее пальцами. Она уронила руку.

Первый помощник не отнимал клинка от горла Гвенны, пока Джонон рассматривал ее своими пронзительными глазами. Ненависть в них осталась – та же, что она увидела при первой встрече, но за ней появилось что-то новое: настороженность. Не так давно это стало бы поводом для гордости. Он наконец-то понял, что она опасна, и опасна не так, как солдат империи. А скорее как дикий зверь – неразумный, бешеный, с окровавленными клыками.

– Император, да воссияют дни ее жизни, настаивала на вашем участии в экспедиции, а я, в отличие от вас, выполняю приказы. Но это не значит, что я обязан смотреть на вас или позволять вам и впредь убивать моих людей. – Адмирал махнул Рахуду. – Уберите эту дрянь с моей палубы.