На руинах империи

25

Пирамида!

Киль уверял, что весь Менкидок южнее Соленго тяжко болен, а тут, на кончике самого южного мыса, на краю высокого плоскогорья какой-то хрен выстроил ступенчатую пирамиду.

Гвенна таращилась на нее, щуря обожженные солнечным светом глаза. От непривычных движений ныли мышцы и суставы, сердце натужно колотилось, хотя ее вытащили на палубу волоком, не дав и шагу ступить. С выхода из Соленго миновал месяц – больше месяца – в темноте, под молитвы Бхума Дхара и свой собственный беззвучный жалобный скулеж. Больше месяца все ее дневные дела сводились к тому, чтобы дотащиться до деревянной лоханки и оправиться в нее. Больше месяца ее тело и разум медленно расползались слизью.

Когда тебя выволакивают наружу – это больно. Воздух – прохладный далеко к югу от экватора – обжигал легкие. Ветер резал сквозь провонявшую форму, хлестал по лицу пропахшими кислятиной волосами. Даже звуки причиняли боль. Все было слишком громким: перекличка оцеплявших каменную набережную солдат; крики морских птиц, сорвавшихся со скал, чтобы закружить над головами; хлопающий при порывах ветра аннурский флаг Джонона. Всего было слишком. Слишком много мира.

Не говоря уж про эту Кентову пирамиду!

Строили ее, очевидно, для обзора мыса. Сооружение находилось в четверти мили и в ста шагах выше от них на краю плоской, как стол, возвышенности, отвесно обрывавшейся к полоске земли между утесом и прибоем. На этой четверти мили, уходя на полмили в обе стороны вдоль берега, стоял невероятный, невозможный в описанном историком южном Менкидоке, но иначе не назовешь, – город.

«Заря» бросила якорь в защищенной длинным волноломом гавани. По ее набережной тянулась широкая мостовая. На дальней стороне разбили для Джонона штабную палатку – на большой площадке, должно быть рынке, с деревянными ларьками и шестами для навесов от солнца. Дальше стеной стояли длинные строения без окон – наверняка склады, а за ними начиналась путаница улиц и кварталов, тысячи деревянных домов, двух-, трех-, даже четырехэтажных – то жмущихся к земле от налетающих с моря штормов, то с пьяной отвагой возвышающихся над проездами. Гвенна сравнивала увиденное со знакомыми городами: меньше Аннура, гораздо меньше, но и здесь могли уместиться десятки тысяч жителей.

Только вот жителей не было.

Она их мало того что не видела – она их и не чуяла. Ни запаха пота, ни очажного дыма и мясного чада, ни вони нужников: ничего, говорящего, что здесь недавно кто-то жил.

Она тупо таращила глаза, силясь хоть что-нибудь понять, когда Чент и Лури – те самые, что выволокли их с Дхаром из карцера и на веслах перевезли на берег, – подтолкнули ее в спину.

– Не разевай рот. Джонон тебя требует.

Адмирал, словно откликнувшись на свое имя, откинул клапан штабной палатки и вышел наружу. Солнце играло на медных пуговицах, на рукояти кортика, на золотом шитье с аннурским солнцем. Образ неустрашимого полководца подпортила только хмурая мина, с которой он обращался к вышедшему за ним следом Килю.

– …Скажете, что, когда чертили вашу карту, его еще не было? – возмущался адмирал.

– Этой карте более десяти тысяч лет, – кивнул Киль.

– А это что? – Джонон ткнул пальцем в ступенчатую пирамиду. – Руины кшештрим?

– Едва ли руины, – возразил Киль. – К тому же кшештрим обычно не возводили монументальные строения бесцельно.

– Ну а кто-то возвел. Не поленился приволочь на край обрыва сотни тысяч каменных глыб и сложить их грудой. Кто бы это мог быть?

– Не знаю. Возможно, что-то прояснится после обследования города…

Джонон мрачнее прежнего сдвинул брови:

– Получив приказ взять в экспедицию историка, я позволил себе надеяться, что тот располагает полезными историческими сведениями. Кажется, я обманулся.

– Насколько мне известно, – заметил Киль, – люди в своих исследованиях так далеко на юг не заходили.

Адмирал обернулся, с отвращением скользнул глазами по Гвенне и оставил взгляд на Бхума Дхаре.

– А Манджари? В вашей истории ничего об этом не говорится?

– Нет, – хмуро ответил Дхар. – В хрониках упоминается великий голод, случившийся несколько столетий назад. Возможно, две тысячи лет. Он вызвал рассеяние манджари. Соленго и другие береговые поселения восходят к той эпохе, но я никогда не читал ни о чем похожем на то, что вижу здесь.

– А кеттрал?

Гвенна молча покачала головой.

Голова болела так, словно распухший мозг не умещался под черепом. С тех пор как сошла на берег, она не раз успела задуматься, не сон ли это. Возможно ли, что они в самом деле добрались до того мыса с карты? И что Джонон лем Джонон выпустил их с Дхаром из камеры? Вопросы кружили голову, нагоняли ужас, и, вслушиваясь в грохот собственного сердца, она все ждала, что проснется в сырой смрадной тьме. Только проснуться почему-то не получалось. Это пугало.

– Никого не видно, адмирал!

Гвенна обернулась. Чо Лу и еще полдесятка легионеров, среди них и Паттик, шли с юга вдоль берега. Все держали оружие наготове. И пахли как люди, ожидающие удара и не надеющиеся его пережить.

– А тела? – спросил Джонон, глядя через головы солдат на крытые деревянной черепицей кровли. – Как в Соленго?

Чо Лу мотнул головой.

– Что же вы видели, солдат?

– Здесь есть… – Чо Лу оглянулся через плечо, будто проверял, не растаял ли город, – все, что и думаешь увидеть…

– Я не думал такого увидеть.

– Да, адмирал. Извиняюсь, адмирал. Я хотел сказать, все более или менее как везде. Дома, лавки, водяные мельницы на ручьях. Кожевенная мастерская. Верфь. Как в любом городе, только людей нет.

Он поднял глаза, вскинулся, заметив пленников, и сразу отвел взгляд. Его глаза лишь на мгновение встретились с глазами Гвенны, но она увидела в них все, что должна была увидеть: недоумение, узнавание, изумление, смущение и, наконец, отвращение, перебродившее в жалость. Вот чем обернулась героическая кеттрал, которую он встретил в Аннуре, – никудышной вонючкой, безоружной и бесхребетной. Он сдуру вообразил ее несгибаемой. Что ж, пусть знает.

Паттик дольше задержал на ней взгляд. В его глазах недоумение окрасилось гневом, словно она в чем-то предала парня. На миг и в ней в ответ затеплился огонек ярости. Она ему ничего не обещала. Не ее вина, что он там себе насочинял. Поверь он ей до выхода из Аннура, ни за что не полез бы следом на корабль Бхума Дхара. Если бы, если бы…

Гнев ушел, как уходит вода в песок.

– Следы насилия? – расспрашивал Джонон. – Признаки боя?

Чо Лу опять мотнул головой:

– Никаких. – Он снова открыл было рот, но промолчал.

– Выкладывай, солдат.

– Ну, мы не в каждый дом заходили, адмирал, далеко не в каждый, но здесь не то, что в том… Соленго. Здесь ничего не… брошено. Ни зерна в горшках, ни воды в кувшинах. Нет даже одежды в сундуках. Инструментов в мастерских. Вот, скажем, на верфи лежат пара молотков и несколько стамесок, а остальное… пропало. Как будто они все унесли с собой. Мне… – Чо Лу покачал головой, отгоняя какую-то пугающую мысль. – Мне это не нравится, адмирал.

– Мы здесь не удовольствий ищем, – мрачно ответил Джонон. – У нас дело.

– Что же за люди могли бросить целый город? – пробормотал Паттик.

Он ни к кому в особенности не обращался и смотрел только на дома, но адмирал ему ответил.

– Отчаявшиеся люди. – Он обратил зеленый взгляд к утесу. – Может быть, наверху найдутся ответы. До подножия добрались?

Гвенна в недоумении стала присматриваться. Подножие утеса было прямо на виду, но она быстро поняла, о чем речь: в обрыве была выбита широкая – телеге проехать – дорога. Закладывая семь или восемь зигзагов, она полого выводила на плато.

– Добрались, – кивнул Чо Лу. – Я оставил четверых у подножия.

Джонон дернул подбородком так, словно впервые за весь день услышал разумные слова.

– За птицами так или иначе придется продвинуться вглубь материка, и я не оставлю этого города за спиной, не убедившись, что он пуст. День потратим на разведку, а тем временем другие будут разгружать «Зарю». С вершины пирамиды мы, возможно, увидим больше. Вероятно, тогда и поймем, что здесь произошло.

Чо Лу явно сомневался, как будто уже отказался от надежды понять.

– Что делать с этими, адмирал? – спросил Чент, тупым концом копья пихнув Гвенну под ребра.

Джонон холодно оглядел пленников.

– Возьмем с собой.

На лице Чента мелькнуло разочарование, – видно, он надеялся провести время с ней наедине, подальше от адмиральских глаз. Гвенна задумалась, что стала бы делать, попытайся солдат ее изнасиловать. На вид он силен, но она не раз убивала сильных мужчин. Тут вопрос не столько возможности, сколько воли. Она поискала в себе следы прежнего упорства, прежней стойкости. Это было как через край колодца заглядывать все глубже, и глубже, и глубже. Темно, ничего не видно – ни отблеска солнца на воде, ни дна.

– Слышала? – Чент снова ткнул ее копейным древком. – Пошли!

И вот адмирал, имперский историк, манджарский капитан, два десятка солдат и одна бывшая кеттрал двинулись от причала в сторону суши и вверх – через город, не отмеченный на карте и не упомянутый ни в одной людской летописи.

Дорога в скале оказалась даже шире телеги – шага четыре от края до края. Гвенна, хоть и провисела полжизни на когтях птицы, невольно жалась к скале и часто дышала. С подъемом усиливался ветер, свистел по камням, трепал волосы и одежду, грозил сорвать с тропы. Гвенна пробовала жмуриться и нащупывать путь, скользя ладонью по стене, но так стало еще хуже. Ей чудилось, будто она падает. Тогда она уперлась взглядом в камень под ногами, не заглядывая ни вверх, ни вниз.

– Свет доброй Интарры! – воскликнул Паттик, и Гвенна подняла голову.

Колонна замерла. Паттик, остановившийся рядом с ней, схватился за рукоять меча и ахнул:

– Снизу-то и половины не было видно!

Из гавани им открывалась только пирамида. Обрыв прятал другие постройки на плато: тысячи построек, и не деревянных – каменных, многие ярусы каменных плит. Она внесла поправку в мысленную карту. Город – вот это. А халупы внизу – жалкие трущобы вроде выброшенных к подножию утеса деревянных обломков.

Джонон молчал. И сверкал глазами, словно зрелище стало для него личным оскорблением. Только когда солдаты беспокойно зашевелились, адмирал повернулся к ним.

– Если бы кто-то готовил на нас нападение, удар нанесли бы там. – Он указал вниз. – Или на подъеме. На естественном оборонительном рубеже.

Это наблюдение приободрило его людей. Во-первых, оно было неоспоримо верно. И адмирал оставался адмиралом – целеустремленным, суровым, надменным – даже в этом странном месте. Кое-кто закивал. Многие расслабили стиснувшие копья и мечи пальцы. Один солдат пихнул приятеля локтем в бок:

– Трусишь залезть в пустой дом?

Гвенна их уверенности не разделяла, да и облегчение, которое она испытала, выбравшись на вершину, растаяло, когда разведчики углубились в город.

Трупов здесь не было. Широкие пустые улицы открыто лежали под небом. Она, сколько ни всматривалась в окна и дверные проемы, не видела никаких признаков засады, не слышала шорохов затаившихся для удара войск. И все равно волосы у нее шевелились. Она то и дело озиралась, чувствуя на себе чей-то взгляд. По улицам свистал ветер, взбивал пыль и обрывки листьев, а когда затихал, ей слышались топоток, шарканье, словно кто-то крался за ними следом. Сквозь запахи солдат (кожаная одежда, пот, промасленная сталь), сквозь собственную вонь она явственно улавливала иной душок, теплый и хищный.