На руинах империи

57

Когда Гвенна влетела в сводчатое преддверие крепости – задыхаясь, с горящими от бесконечного спуска икрами, с клинками наголо, – сражаться было не с кем.

Камень пропах ужасом и кровью. В нескольких шагах лежал на полу Паттик. Паттик – такой боязливый и такой отважный, с глоткой, порванной, казалось, зубами бешеного пса.

– Нет! – прорычала Гвенна. – Нет.

Чо Лу упал рядом с другом, ничком, выронив меч из бессильной руки. Сталь блестела, не замутнена кровью: он не сумел нанести ни единого удара тому, кто его убил.

– Это Джонон.

Гвенна развернулась как ужаленная. К стене привалился Бхума Дхар. Он силился устоять, но выставленная вперед правая нога была уродливо вывернута в колене. Попытавшись перенести на нее вес тела, он перекосился от боли и сполз по стене, весь в поту. Он, как и убитые легионеры, успел обнажить клинок. И у него тоже сталь была чиста.

– Он ворвался, – капитан поморщился, – как ветер.

Гвенна молчала. Не то чтобы не могла выговорить вопроса. Нужды не было – она и так знала ответ.

– Он улыбался, – рассказывал Дхар. – Он упрекал нас, что мы его бросили. Он спросил вас. Потом взял Крысу за плечо. Девочка бранилась, отбивалась, пыталась вытащить нож. Так мышь могла бы бороться со змеей. Храбрая мышь, и все же…

Капитан закрыл глаза – от воспоминаний или от боли, но не замолчал.

– Он звал солдат с собой. «Будете моими заместителями, – так он сказал. – Моими почетными помощниками. Вы, как и я, отведаете плодов этой земли и познаете силу, блаженство и мудрость, какие вам и не снились». Тогда Чо Лу бросился на него. Отважно, но напрасно. – Дхар кивнул на тело. – Джонон, одной рукой удерживая Крысу, вырвал ему сердце.

Гвенна оглянулась через плечо. Она и не заметила смятого комка, сочившегося влагой. Ком лежал у пустой ладони Чо Лу, словно солдат тянулся за ним, хотел вернуть.

– Мы с Паттиком атаковали… – Капитан сбился, уставил пустой взгляд в стену. – Бесполезно.

Он поднял руки, охватил ладонями склоненное лицо. Так же, как много месяцев назад на «Заре», когда потерял корабль, обозначив «стыд».

Гвенне тоже было стыдно. Это она приказала оставить дверь открытой. Это она велела им ждать внизу. Тогда казалось, так разумнее, потому что ее рассудок ускользал и внутри разрастался страшный голод. Она так страшилась самой себя и того, что могла натворить, что оставила их беззащитными перед Джононом, на котором уже прочно сомкнул когти Менкидок.

– Чего он хотел? – спросила она, заранее зная ответ.

– Вас, – ответил Дхар. – Он сломал мне колено, но оставил в живых, чтобы я вам передал.

– Что передал? – Ее голос стал тусклым и безжизненным, но в теле билась кровь.

– Чтобы шли за ним, если хотите вернуть девочку.

– Куда?

– Обратно. – Дхар указал на юг. – Вниз. Туда, где мы повстречались с габбья.

– Какой смысл? – взорвалась Гвенна. – Он мог вас убить и дождаться меня прямо здесь.

Капитан устало покачал головой:

– Не знаю, остался ли в нем рассудок. Он если не хохотал, так бормотал себе под нос. Что-то об этой крепости. – Дхар указал на стены и потолок. – Будто бы она слишком тесна. Будто бы ему в ней не уместиться.

Дхар впервые оглянулся на дверь, в которую вошла Гвенна.

– А где историк?

– Ему пришлось уйти.

Манджари сквозь боль прищурился на нее:

– Уйти? Куда?

Гвенна представила, как будет объяснять: про истинную природу Киля, и про менкидокский яд, и про это семя, про кента – сдалась и опустилась на пол рядом с Дхаром.

– Словом, пока его нет. Шуточки кшештримских личей. Может, он вернется. Но тогда уже поздно будет спасать Крысу.

Она стиснула зубы, сдерживая прилив тошноты, откинулась затылком на камень. С этого места ей через короткий коридор открывался выход наружу. Снег стал реже, буря иссякла так же быстро, как налетела, оставив от мира за стенами прямоугольник болезненного света. Ей до судорог хотелось кинуться в этот просвет, нестись вниз по склону за Крысой, но Гвенна не забыла схватки с габбья: как Джонон прорубился сквозь сотню рук, чтобы вогнать меч ей в сердце. Он убил неуязвимое чудовище. Он пережил взрыв и лавину. Отправиться за ним, не обдумав плана, – значит погибнуть. И погубить Крысу.

– Вы отыскали лекарство, – сказал Дхар.

Несколько ударов сердца она не отвечала. Ни хрена она не вылечилась. Все тело ныло так, будто она кирпичи таскала или проплыла сотню миль.

– Да, – наконец ответила Гвенна, подняв руку, чтобы показать ему кольцо.

Дхар изучил его, не пытаясь прикоснуться.

– Что это?

– Чтоб мне знать! Кшештрим смастерили, чтобы держать в узде здешнюю жуть.

– Оно действует?

– Действует… – тупо повторила она; странный вопрос. – Наверное. Я пока что никому сердца не вырвала.

Она позволила себе задержать взгляд на телах легионеров. Казалось бы, их смерть должна быть для нее не так тяжела, как смерть Быстрого Джака, Лейта, Талала, – если, конечно, лич погиб, а не брошен ею в Домбанге. С этими она не делила учений и сражений, не прожила целую жизнь: сбросов на воду, бесконечных заплывов, тренировочных поединков перед закатом, зубрежки карт и языков – всего, что связывало кеттрал. Она не знала о родных Паттика, о любимых лакомствах Чо Лу, о том, что привело их в легион. Удивительно, но все это ничего не меняло. Они плыли с ней, шли с ней через горы, сражались. Она слушала их сонное бормотание, видела, как они спотыкались от усталости. Она помнила, как смеялся Чо Лу, как хмурил брови Паттик. Она знала, что, когда Джонон лем Джонон пришел за Крысой, когда тот, кто был раньше их адмиралом, попытался захватить сироту, они обнажили мечи.

Боль от их смерти камнем давила на грудь, и эта боль сливалась с другой, глубинной болью от яда и того, что с ядом боролось.

– Я их потеряла, – сказала она.

– Вы не могли их потерять, – покачал головой Дхар, – они были не ваши.

– Я потеряла ее.

– Люди – не вещи, Гвенна Шарп.

Не «командир». Не «Гвенна». Гвенна Шарп. Так всегда называла ее Крыса.

– Нет, она не вещь. Она девочка. Храбрая, толковая, глупая девчонка, а я позволила Джонону ее захватить.

– Вы потеряли… вы позволили… – покачал головой капитан. – Вы так говорите, будто весь мир в вашей власти.

– Был в мой власти, – огрызнулась она. – Там, на берегу, после крушения вы все навязали власть мне.

«А еще в Домбанге, – не сказала она. – В Пурпурных банях».

– А что означает для вас власть? – спросил Дхар.

– Что решаю я. И отвечаю я. И гребаные ошибки – на мне.

– А те, кем вы командуете, – они как?

Гвенна чувствовала, как он всматривается в нее через пропасть мучительной боли.

– Мы как?

Она онемело смотрела на него.

– Разве мы – камушки на игральной доске? – не отступал Дхар. – Фигуры, которыми вы движете?

– Будь вы камушками, не умирали бы.

– Да. Не камушки, – кивнул он. – Что же тогда? Рабы?

– Сами знаете, что несете чушь.

– Я спрашиваю, что думаете вы. – Дхар прикрыл глаза, прислонился затылком к стене. – Было ведь время, когда вы еще не доросли до власти? Когда учились, когда служили рядовым бойцом.

– Было, конечно.

Она листала воспоминания. Адаман Фейн орет ей в лицо за то, что не уложилась в срок заплыва; Давин Шалиль чуть не выламывает ей суставы, показывая прием; Блоха велит повторить неудавшийся сброс бочонка; Валин приказывает драться с Блохой… Все это были ее воспоминания, но как будто и не ее. Вроде подслушанного в таверне рассказа, вроде чего-то, увиденного издалека. Она попробовала вспомнить, как себя чувствовала, когда не имела власти, не была в ответе за чужую жизнь, или две, или пять…

– Кем вы были тогда? – спросил Дхар.

– Просто человеком.

– Вы и сейчас просто человек.

– Дело командира…

– Командовать. Принимать решения.

– Принимать, чтоб их, верные решения!

– Нет, – слабо мотнул головой Дхар. – Такого дави не вынести никому.

Гвенна уставилась на него:

– Хорошо делать свое дело? Разве это так много? Сделать правильный выбор…

– Да, это слишком много. Не бывает жизни без ошибок, без неудач.

Она осторожно отложила на камень мечи, уставилась на свои ладони.

– Именно такое понимание дави, – сказал Дхар, – сломило вашего адмирала.

– Его сломил менкидокский яд, – возразила Гвенна, но уже без прежнего пыла.

Ей вспомнился Джонон в отравленных джунглях, бессильная ярость на его лице. Как он сказал? «Мои люди гибнут, а я не могу их спасти». Воспоминание замерцало, дрогнуло, и она увидела на месте Джонона себя с мехом отравленной воды в руках – как подносит его к губам, пьет…

– Ваш дави не в победе и не в поражении, – ворвался в ее мысли капитан. – Он не касается жизни и смерти. Ни вашей, ни тех, кем вы командуете.

Манджари шевельнулся, скривился, глубоко, с дрожью вздохнул.

– Тогда в чем же он?

– Делать, что можете. Делать все, что можете. Остальное… – Он сделал движение, будто отпускал что-то из ладони.

Гвенна смотрела в просвет двери.

– Джонон меня убьет, – сказала она. – Убьет меня, а потом убьет Крысу, и я никак не смогу ему помешать.

– Он уничтожит вас, – кивнул, к ее удивлению, капитан, – как злой мальчишка отрывает крылышки мухе.

Гвенна чуть не задохнулась от смеха.

– Вот спасибо!

– Оттого, что вы это знаете, что-нибудь меняется?

– Мои учителя сказали бы, что меняется все. У Гендрана есть даже такое высказывание: «Героическая последняя оборона и самоубийственная атака хороши в легендах и ужасны как стратегия. Только дурак идет в бой, где невозможно победить».

– Мы всю жизнь бьемся без надежды на победу, Гвенна Шарп. Если исход решает все, то все мы дураки и неудачники.

Она опять прикрыла глаза. Камеру наполнял запах убитых легионеров – густой, влажный, красный. Знали они, обнажая клинки, что Джонон их порвет? Возможно. Толковые были ребята. Были. А теперь они… кто? Да никто. Ничто.

– Я иду за ней.

– Знаю.

– Нет, не знаете, – помотала головой Гвенна. – Я иду за ней. И я убью Джонона.

Гвенна чувствовала на себе взгляд капитана, но не ответила на него. Вместо того против воли засмотрелась на кшештримское кольцо, на его невероятные завитки и изгибы, на отблески света. Внутри у нее бушевала война: менкидокская отрава натягивала сдерживающую узду, билась с тем, что делало Гвенну человеком.

Она медленно, обдуманно стянула с пальца кольцо.

В первый миг нахлынуло облегчение, прохладное, как дождик. Между вдохом и выдохом пропала боль. Она чувствовала ток крови по жилам, затаенную силу в плечах и бедрах. Каждый вдох наполнял ее светом, воздухом, жизнью. Она зажмурилась, содрогаясь едва ли не с восторгом.

– Гвенна… – Голос Дхара донесся издалека, будто с горной вершины. – Гвенна.

– Не надо. – Она не хотела слышать своего имени.

– Это не выход.

– Другого нет.

Наслаждение пробегало по коже, дрожало на языке. Гвенна опустила кольцо в карман.

– Чтобы его убить, нужна сила, – пояснила Гвенна.

– Это не сила.

– Вы видели, как он разделался с габбья, – покачала она головой. – Видели…

– Я видел солдата, который потерял себя, не сумев принять поражения.

Гвенна встала. Дхар следил за ней глазами, но подняться не пытался. Хорошо было вот так стоять над ним. Правильно.