На руинах империи

39

В темном карцере Крыса совершенствовалась в языке так же стремительно, как и в рукопашной. Она и в тесноте каморки каждый день требовала уроков: удушающие приемы, перехваты, локтевые блоки… Ночами обе они разговаривали с Бхума Дхаром.

Дело затруднялось тем, что невозможно было ткнуть пальцем: вот дерево, вот меч, – зато девчонка оказалась совершенно неутомимой. Гвенна помыслить не могла, как быстро она освоит простейшие ломаные фразы: «Еда дерьмо. Адмирал дерьмо. Корабль дерьмо».

Вероятно, бранные слова в каждой фразе были на совести Гвенны, но, главное, спустя месяц на борту «Зари» они уже неплохо понимали друг друга. Можно было счесть это за праздник, за луч света в непроглядной тьме, если бы каждое новое слово не увеличивало опасность для девочки.

Джонон раз в несколько дней заходил в карцер – проверить ее успехи. Другой командующий, отыскав яйца и вернувшись с ними, спокойно гордился бы победой. А вот Джонону не давала покоя мысль, что соплеменники Крысы покинули город и родную землю ради вторжения в Аннур. Пусть даже город от империи отделяли тысячи миль. Пусть даже для населения целого города потребовались бы сотни, если не тысячи судов. Пусть даже людям в глухом углу Менкидока неоткуда было и знать об Аннуре.

– К возвращению я должен иметь ответы для императора, – мрачно заявил адмирал Гвенне. – Даже если ради них мне придется собственноручно расколоть череп этой дикарки.

Конечно, расколов Крысе череп, он бы уже никогда не добился ответов. А вот вывихнув ей несколько пальцев или содрав клок кожи… Гвенна вполне могла представить, что адмирал, когда на кону стоит безопасность империи, отдаст такие приказы.

Поэтому ей приходилось ступать по лезвию ножа. На ее утверждение, что девочка не продвигается в аннурском, Джонон пригрозил забрать ту из карцера и самому заняться уроками. А с другой стороны, открыв, как многому научилась Крыса, как хорошо она говорит и понимает речь, Гвенна едва ли не приглашала его приступить к пыткам. Единственным выходом представлялось упорно и незаметно тянуть время. «Она уже больше мне доверяет. Она кое-что говорила о главе города и его целях. Что-то говорила о том, куда все ушли. Мне осталось понять еще несколько слов. Нам нужно еще пару дней».

Полное вранье.

Увлеченно изучая язык, Крыса в то же время наотрез отказывалась говорить о своей жизни до той ночи, когда в поисках съестного прокралась в аннурский лагерь. Стоило Гвенне спросить хотя бы о ее имени, девочка стискивала челюсти, забивалась в угол и поворачивалась лицом к стене.

Из этого правила нашлось одно исключение: авеша.

На четвертую или пятую ночь после выхода в море Гвенну разбудили крики моряков. Слух кеттрал позволял ей в любое время дня и ночи разобрать самое малое полдесятка разговоров, но она привычно не замечала набегающих волн звука. Ее не волновали подагра плотника, грязные сновидения кока и солдатские суеверия. Однако эта перекличка звучала слишком тревожно, чтобы ее не замечать, и Гвенна, прикрыв глаза, сосредоточилась.

– Стреляй в эту Кентову заразу!

– Два десятка стрел впустую потратил. Уж больно увертлива.

– Дерьмо! Дерьмо!

Потом в суматоху врезался низкий голос Рахуда:

– Вы двое, поднимайтесь наверх и стяните ее сетью.

Гвенна покачала головой. Невесть каким образом то глазастое чудище с кровавыми клыками попало на борт «Зари». Судя по брани моряков, попытка стащить ее с такелажа не удалась. Похоже, тварь могла не одну неделю, а то и до конца плаванья продержаться на снастях, если бы нашла там чем прокормиться. Гвенна не знала, смеяться ей или тревожиться. Пожалуй, были причины для того и другого.

Когда проснулась Крыса, Гвенна кивнула на потолок:

– Твоя зверюга на корабле.

– Ютака? – вытаращилась на нее девочка.

– Что такое «ютака»?

– Ютака, – повторила Крыса. – Ее имя. Ютака.

На том конце карцера проснулся Бхума Дхар – Гвенна услышала, как изменилось его дыхание, – но не заговаривал.

– Она твой… питомец? – спросила Гвенна.

– Питомец?

– Ютака принадлежит Крысе? Крыса хозяйка Ютаки?

– Мы охотимся. Крыса с Ютака охотимся.

Гвенна обдумала следующий вопрос.

– В твоем городе у всех людей такие охотники?

Крыса открыла рот, чтобы ответить, но только огрызнулась:

– На хрен всех людей!

Тем разговор и кончился.

Однажды ночью, когда девочка спала, Гвенна спросила манджари:

– Вы уверены, что жители северо-запада, Соленго и всех тех селений, не углублялись дальше к югу? Что не они основали найденный нами город?

– Нет, я не уверен, – покачал головой капитан. – Деревни китобоев стояли на тех берегах тысячу лет. Они возникли из ручейков большого… исхода, бегства с нашего берега во времена Великого голода. Другие корабли могли уйти южнее, основать колонии, выстроить большой город. Тысяча лет – долгий срок. Но девочка не похожа на людей из моей части мира – волосы у нее светлее, вроде ваших. И кожа. И речь не такая, как у меня.

– А как насчет габбья? – не оставляла расспросов Гвенна. – Вы говорили, манджарская знать от них без ума. Тот крылатый лев… Тот, что похоронен под дворцом?

– Да, они были знаком высокого положения. Символом власти.

– Похоже, соплеменники Крысы так же к ним относились. Все эти статуи. И свою зубастую зверюгу, поцелуй ее Кент, она вроде бы считает домашним любимчиком.

– Люди по всему миру держат питомцев. Меня не так поражают габбья, как утверждения вашего историка.

Гвенна досадливо выдохнула. О тех утверждениях она старалась не думать – сперва потому, что вообще ни о чем не думала, а позднее потому, что они были слишком значительны и слишком дики, чтобы иметь с ними дело. С другой стороны, насчет птиц Киль оказался прав, и с картами тоже…

– Неббарим.

Она тряхнула головой. В устах историка все звучало так просто: «Это мои пальцы, это дерево – дуб, это работа неббарим». От себя ей смешно было даже слышать это слово.

– Бред сумасшедшего, – сказала Гвенна.

– Мне ваш историк не показался сумасшедшим.

– Ошибаются не только сумасшедшие.

– Что рассказывают о неббарим люди Аннура?

– Наверное, то же, что по вашу сторону Анказа, – фыркнула Гвенна. – Сказки, дошедшие от самых темных дней кшештримских войн: надежда для отчаявшихся, последнее спасение и прочая фигня.

– Я бы не относился к надежде с таким пренебрежением.

– Надежда ладно. Надежда – великое дело. Но надеждой не заточишь меча и не снесешь груза. Лучший способ спастись – это вовсе не влипать в переделку.

– Рано или поздно ошибку допускает каждый.

– Это не значит, что кто-то возьмется ее исправлять. Тем более какое-то мифическое племя распрекрасных нагих спасителей.

Впрочем, Киль не называл их спасителями. Как он тогда сказал? «Неббарим были зверьми. В их жизни было две цели: совокупление и охота».

Теперь она жалела, что в пути, пока было время, не расспросила его подробнее. Джонон чуть не каждую ночь вызывал историка к себе в палатку, но Гвенна, занятая своими метаниями и Крысой, не подслушивала их бесед. Трудно понять, почему ее не донимало любопытство, – ведь, кроме бредовых рассказов о неббарим, была еще судьба Соленго, заброшенный город, пирамида, исчезновение людей, Крыса и семья Крысы…

Те дни, подобно дням плавания на юг, вспоминались ей как сон. Она помнила события, но не находила в них смысла, и особенно – в собственных мыслях и поступках. Гвенна словно пришла в себя после месяца потной лихорадки. Забавно, конечно, что она начала оживать, когда снова попала в карцер.

– Давайте пока обсудим идеи вашего историка, – предложил Дхар.

Гвенна пожала плечами: времени полно, хватит на любые идеи.

Манджари кивнул ей, разгладил свалявшиеся усы, смешав их со сбившейся бородой.

– Мы имеем город под властью неббарим. Неббарим любят охоту. Судя по грудам черепов, с равным удовольствием охотятся на людей и на чудовищ. А может быть, на чудовищ охотятся люди, чтобы передавать их неббарим. Или чудовища охотятся на людей… – Гвенна покачала головой. – В любом случае живется в таком городе дерьмово.

Крыса не шевельнулась, но Гвенна уловила перемену в ее дыхании и участившийся стук сердца. Проснулась – проснулась и вникает. Сколько она услышала и тем более сколько поняла, неизвестно, но что-то в разговоре напугало девочку. Гвенна чуяла ее страх.

– Так много зависит от природы неббарим, – заметил Дхар.

При последнем слове Крыса напряглась.

Непонятно. Она не могла узнать слова «неббарим» от Гвенны или Дхара. Они больше занимались мелочами жизни вроде «писай в ведро» или «в хлебе червяки». Им ни к чему было поминать давно вымершую расу. Гвенна представила себе, как бы объяснила: «Они люди, только не такие, как настоящие люди, они из сказок, и не нынешних, а были тысячи и тысячи лет назад».

Нет. Крыса не от нее узнала это слово.

Может, аннурское слово просто звучит похоже на какое-то из родного языка девочки: пугающее, но совсем с другим значением, вроде «убийства» или «пытки». Гвенна попробовала воспроизвести в памяти все, что выболтала Крыса. Вспомнилось немного. Большую часть перехода через горы девчонка упорно молчала. Если и заговаривала, то, скорее, чтобы добиться от Гвенны новых занятий, и всегда на аннурском. Из своих слов она назвала только…

– Рашкта-бхура, – тихо повторила Гвенна.

Крыса подскочила, уже не пытаясь притворяться спящей. Она, конечно, не видела Гвенну в темноте, зато Гвенна видела, как девочка впилась в нее огромными глазами.

– Что такое «рашкта-бхура»? – тихо спросила она.

Крыса ткнула пальцем ей в грудь.

– Я не знаю, что это, – покачала головой Гвенна.

Дхар не видел, что происходит, но слушал не перебивая.

– Что-то про мое тело? – настаивала Гвенна.

Девочка произнесла это слово в пещере, разглядывая ее раны.

– Что-то о том, как быстро на мне заживает. «Гвенна Шарп на хрен сдаться». Так ты сказала?

Крыса кивнула.

– Аксочлин тело быстро. Быстрее. Аксочлин тело сильнее. – Девочка потянулась в темноте, нащупала плечо Гвенны, потом шею. – Но нет…

Она поискала аннурского слова и не нашла.

– Аксоч. У рашкта-бхура есть аксоч. У Гвенна Шарп нет аксоч.

– Аксочлин… – Гвенна попробовала незнакомое слово на вкус. – Это то же самое, как рашкта-бхура?

От девочки тянуло досадой, как ржавым железом.

– Рашкта-бхура тоже аксочлин.

– Вам это что-нибудь говорит? – спросила Гвенна у Дхара.

Капитан покачал головой.

– Они тебя обидели? – спросила Гвенна, снова обращаясь к девочке. – Рашкта-бхура? Они обидели твою семью?

Крыса зашипела сквозь зубы. От нее сразу кисло запахло растерянностью и горем.

– Аксочлин хотят Крысу. Хотят надеть… аксоч на Крысу. Аксочлин хотят сделать Крысу шава-бхура.

Ключевое слово по-прежнему бесило невразумительностью, но Гвенна и без него поняла суть рассказа.

– Они хотели сделать тебя такой, как они. Хотели надеть на тебя… – Гвенна недоуменно покачала головой. – Ошейник? Аксоч – это ошейник?

Крыса тупо смотрела на нее.

Гвенна расстегнула свой пояс, накрутила на шею, поднесла руку девочки и дала ей ощупать.