На руинах империи

За ними пародией на колесничего с поводьями в руках шагал невиданного роста мужчина – не меньше восьми футов в высоту. Рук на Арене навидался рослых бойцов. Почти все они двигались странно, будто суставы у них были чуточку вывернуты. А этот тек, словно вода по склону, скользил, точно кот в тростниках. Он, как и ползущие перед ним пленники, был совершенно наг. За ним вышагивали шестеро прекрасных мужчин и женщин…

«Нет, – понял Рук, – не мужчин и не женщин, а созданий одного племени с Кем Анх и Ханг Локом».

Эти тоже вступили в круг света нагими – совершенные в каждой черте исполины.

Остановившись посреди арены, мужчина с поводками улыбнулся сперва вестникам, а потом и толпе. Такой улыбки Рук не видел никогда: развращенная, хищная, голодная, и презрительная, и непоколебимо уверенная. А в речи слышался тот же текучий чужой выговор, что у предвещавших его и его войско глашатаев.

– Вот, – сказал он, хлестнув цепями спины согбенных фигур. – Вот ваши боги.

Ветер замер. Смолкли всхлипы. Застыло все. Ни дуновения, ни вздоха.

– Встать, черви, – снова хлестнув цепями, велел он. – Явите лица. Пусть эти глупцы увидят меру вашего позора.

Сперва думалось, они откажутся. Оба остались неподвижны, уткнувшись в землю.

– Не может быть! – прорычала Змеиная Кость. – Невозможно!

Но конечно, не было это невозможным. Чувствуя, как в груди разверзается ужас, Рук смотрел на Кем Анх, которая медленно разогнула спину и поднялась на ноги. Та, кто учила его ходить, плавать, бегать, лазать, охотиться, обвела арену искрящимися золотыми глазами. Даже скованная, в цепях, она излучала силу. Даже нагая была несравненна ни с какой человеческой красотой, божественна, совершенна – как тот, кто держал в руках поводок.

– Он такой же, – выговорил Рук. – Милая Эйра, они одного племени!

Кем Анх, словно услышав его голос, обернулась. Они встретились глазами.

Ее взгляд сорвал прошедшие годы, он снова был ребенком, бессловесным и вольным, горящим жизнью. Как мог он променять ее совершенство на немощное учение невидимой богини? Она оскалила зубы. Он ждал, что заговорит, пока не вспомнил – как он мог забыть? – что богиня вуо-тонов жила в мире вне слов.

Рядом с ней встал Ханг Лок.

Он почти равнялся ростом с победителем, а в плечах и груди был шире. Он на глазах у Рука сжимал в объятиях пятидесятилетнего крокодила и переламывал бьющемуся зверю хребет, а еще Рук помнил, как эти могучие руки терпеливо укачивали, баюкали его. Терпения не осталось. Если Кем Анх смотрела в будущее с неподвижностью идола, то Ханг Лок повернулся к пленителю.

Они долго стояли, подобно застывшему в камне мифу.

Потом создание, которое не могло быть не кем иным, как Первым, улыбнулось.

Ханг Лок метнулся быстрее змеи – так стремительно, что Рук не увидел удара, а только последствия. Первый отступил в сторону так, словно время не имело над ним власти. Кулак Ханг Лока ушел в пустую ночь, а его победитель так быстро, что движение показалось замедленным, протянул руку и вырвал ему глотку.

Рук задохнулся выхваченной из струи рыбой; страшный, раскаленный воздух застрял у него в груди.

Человек упал бы на месте, но Ханг Лок был не человек. Кровь, хлеставшая из рваной раны, заливала грудь, а он все тянулся, силясь схватить врага, как на глазах у Рука хватал когда-то героев Вуо-тона; все наступал, словно не в его силах было смириться со своим концом.

Первый презрительно посторонился, посмотрел на падающего Ханг Лока и поднял вверх кровавую гортань.

Кем Анх не шевелилась. Вернее, тело ее оставалось неподвижным, а глаза следовали за Ханг Локом, не оставляли его, когда он протащился по песку на шаг, и еще, и еще…

– Любуйтесь своими богами! – провозгласил Первый, швырнув в грязь ужасный трофей.

Ханг Лок передернулся, попытался – невероятно, невозможно! – подняться и снова упал.

– Вы целую жизнь поклонялись слабым, – вещал Первый. – Вы умалили свой разум, но не страшитесь! Я пришел, чтобы вернуть вам величие.

Он широким жестом указал на ряды солдат, на кружащих над Ареной нетопырей, на чудовищную шестиножку, ползущую по краю круга.

– Они, – Первый щелкнул длинными пальцами над трупом Ханг Лока, указал на Кем Анх, – ввели вас в заблуждение. Я пришел, чтобы вывести вас на путь.

Он коротко, беспощадно дернул цепь, снова свалив Кем Анх на колени. Она так и осталась лежать, ткнувшись в песок прекрасным лицом и не пытаясь подняться.

– Они… – Первый указал на людей с копьями, – уже узрели истину. Со временем узрите и вы.

На трибунах завизжали. Рук ждал, что крик оборвется, но его поддержали другие – усиливающийся хор паники. Он решился оглянуться и понял, что кто-то в сумятице сбил один из факелов. Пламя лизнуло стену круга, вцепилось в свисающие ковры и подожгло доски. Языки огня пробовали на вкус воздух, пожирали старую древесину, сливались, взвиваясь в ночь. Голоса превратились в рев. Хлестнул ветер, погнал огонь по стенам, и ряды обезумели. Люди лезли по головам, как муравьи, спасающиеся из затопленного муравейника. Они кричали, падая, и ноги соплеменников перемалывали их тела. Родители силились поднять над свалкой детей, но тоже падали и превращались в мясо.

– Теперь пора, – сказал Талал.

Одним текучим движением кеттрал поднялся, развернулся, вбил ребро ладони в горло стоявшего за спиной солдата.

«Да», – подумал Рук.

Что-то в нем понимало, что это безумие. Их пятеро посреди круга, скованных и окруженных авангардом чужого воинства. Даже пожар не поможет им вырваться. Талал погибнет. Бьен погибнет…

Эта мысль еще мелькала ласточкой в голове, когда его глаза над трупом Ханг Лока нашли глаза Кем Анх.

Насилие развернулось в нем. Цепь ничего не значила. Солдаты ничего не значили. Стрелки ничего не значили. Кхуаны в небесах над ним ничего не значили. Здесь его ждала смерть – он чувствовал ее так же верно, как качающее кровь сердце в своей груди, – но если детство в дельте чему и научило его, так это красоте доброй смерти.

Он подхватил серпы и взметнулся на ноги прежде, чем женщина в аксоче обернулась.

– Лучше бы ты стоял на коленях. – Она сверкнула глазами.

– Меня не учили пресмыкаться, – с улыбкой покачал головой Рук.

Мир за спиной пылал. Перед лицом в руках женщины плясало копье – поднималось, опускалось и поднималось снова. Он ушел в сторону от первого выпада, второй отбил серпом, под третий поднырнул. Смутно заметил, что Кочет тоже сражается, и Змеиная Кость, и Талал. Потом нагая женщина стала наступать, и мир сузился до блестящего копейного наконечника. Она была быстрее змеи, двигалась плавно, не паникуя, колола, колола, колола. Не было времени утвердиться на ногах, не было времени на обманные уловки и уклонения, не было времени задуматься, осталось одно – отвечать. Он дрался как зверь, отдавшись древней мудрости жил и челюстей. Она обошла его защиту, зацепила плечо, и он с ревом ринулся на нее всем телом, срубил наконечник копья. Она пыталась сменить стойку, но Рук уже налетел, размахнулся вторым серпом, по четкой дуге опустил лезвие на лицо, вспорол… Она завопила разрубленным ртом. Аксоч извивался. Рук рубанул по горлу, рассек темную плоть живого ошейника вместе с шеей.

Еще мгновение он стоял, задыхаясь, в ожидании, когда же его накроет стыд. Но в крови пылал не стыд, а вдохновение, раскаленный добела холод, как в детстве, когда он охотился в камышах. Жрец Эйры содрогнулся, но алтаря богини любви не было на кровавом песке.

За десять вздохов он убил еще трех солдат. Они налетали с воплями или молча, орудовали копьями. Под его серпами их тела распадались переспелыми плодами, выбрасывали струи крови и медленно погружались во тьму.

Рук рвался вперед в поисках нового врага, когда натянулась, отбросив его обратно, цепь на шее. Бронзовый наконечник блеснул там, где должно было оказаться его лицо, ошпарив горячей кровью щеку.

– Гляди в оба, любовничек!

Он узнал голос Змеиной Кости. Женщина заливалась прямо за спиной, ее дикий смешок прорвался сквозь вопли и рев пожара.

– Пока ты со мной на одной цепочке, не смей сдохнуть!

Рук развернулся, заслонился от нового выпада, отсек руку безымянного воина и рубанул его поперек лица.

Не понять, как за сотню или две ударов сердца Змеиная Кость превратилась в союзницу. Мир развалился. Рук не знал, есть ли ему до этого дело.

Он вспорол живот следующему копейщику, запустил в брюхо пальцы, вырвал потроха. Где-то рядом все кукарекал Кочет, словно птица сошла с ума при виде огня. Рук заревел в ответ, ринулся вперед, не заметив скользнувшей по горлу стали, убил волоокую женщину, и тогда перед ним вырос Первый – неизбежный, как смерть.

Гигант, очерченный со спины пламенем, смотрел сверху вниз. Справа рубился с кем-то Талал. Слева, как безумная, хохотала Кость. В десятке шагов от них стояла Кем Анх с пылающими золотом глазами. За мгновения схватки она успела подняться на ноги.

Первый не соблаговолил оглянуться на нее. Его глаза – голубые, поразительно-голубые под черной сетью ресниц – смотрели на Рука.

– Думаешь, она тебя спасет?

Голос его был прекрасен, как заря.

– Думаешь, меня надо спасать? – Рук качнул серпами.

– Ты не из тех, кто может встать против меня.

– Ты меня не знаешь.

Рук ударил, не закончив фразы, выбросил вперед оба серпа – один сверху, другой снизу. Первый вырвал у него оружие, как игрушечное, оглядел и отшвырнул в сторону.

– Ты выбрал не ту веру. Если тебе нужно поклоняться, поклонись мне.

– Я вроде как накла́нялся на всю жизнь, – проворчал Рук.

Он тверже уперся ногами в землю, готовясь ударить и умереть. Никому не удержать жизнь вечно. Хотя бы эту истину вуо-тоны знали.

Рук не успел нанести удар, потому что на Первого обрушилась Кем Анх. Она двигалась, как пляшет на волнах солнце, – неуловимая, беззвучная, стремительная.

Враг был быстрее.

Он повернулся, отступил, вскинул кулак по страшной дуге, завершив ее в основании черепа. Женщина, голыми руками ловившая в камышах ягуаров, красившая лицо крокодильей кровью, целую вечность царившая над всем живым в дельте, тряпкой упала на песок.

Первый причмокнул губами и оскалил слишком острые зубы.

– Она была мне матерью, – тихо сказал Рук.

– Она будет мне слугой. Я это видел. Видел ее при мне в башне над озером. Она будет мне слугой. Как и ты.

Рук медленно покачал головой, сжал пальцы в кулаки.

– В детстве дала мне урок. Я долго не вспоминал.

Глаза громадного, великолепного создания были пусты, как полуденное небо.

– Какой же это урок?

– Никому не служи.

Едва слова сорвались с языка, Рук ринулся вперед.

Первый поймал его за горло, вздернул в воздух. Руки у него были каменные. Лицо Первого горело жаром, а остальной мир стал меркнуть. Рук лягнул ногой. Бесполезно, без надежды на победу, но он бился не за победу. Не за будущее, не за жизнь и не за смерть. Он бился ради битвы.

Вопль лезвием прорезал ночь. Рук принял бы его за собственный, но ведь он не только крикнуть, дышать не мог. Голос Бьен, только слишком громкий, словно горло у нее распахнулось во все небо.

– Оставь его!

Черно-голубые глаза взглянули мимо Рука, сощурились.