На руинах империи

* * *

Лагерь оживал до рассвета. Люди принимались за извечные солдатские дела: оправлялись, если рядом была вода – мылись, проверяли оружие; запихивали в себя утренний паек, холодную соленую треску, и запивали водой. Шутники юморили, ворчуны брюзжали, кое-кто помалкивал, уставившись себе в чашку или украдкой поглядывая на горизонт, над которым обломками зубов торчали обещанные Килем горы.

С восходом солнца выходили на марш. Первые два дня двигались по широкому проселку между полями. Их разрезали на ровные участки каменные стены, но не паханные по меньшей мере год поля уже начали зарастать сорняком. И попадавшиеся каменные домики были так же пусты, как городские дома. Разведчики, посланные Джононом их осматривать, доложили, что обитатели оставили на месте громоздкие вещи – стулья, столы, чугунные горшки – и забрали все, что можно унести на себе: одеяла, ножи, небольшие инструменты.

Крыса (Гвенна решила звать девчонку Крысой, потому что та была такой же маленькой и злобной и еще потому, что никого, кроме крыс, в том городе не осталось) сверкала на хижины глазами в немой ярости, словно обитатели этих домиков предали ее лично.

К середине первого дня Гвенна опять попробовала завести разговор – указала на поля и на город позади.

– Ушли, – сказала она. – Люди ушли.

Девочка и смотреть на нее не желала.

Утром третьего дня они подобрались к невысоким безлесным холмам. Еще несколько миль дорога петляла между валунами, протягивалась по каменистым уступам, постепенно превращаясь в тропу, а там и вовсе затерялась. И здесь на серо-зеленых склонах виднелись редкие хижины, но приземистые, без окон – скорее укрытия от заставшей в пути непогоды, чем настоящее жилье.

Джонон установил на каждый день точное расстояние – миль тридцать, если Гвенна не ошибалась. У нее дрожали ноги, плечи ныли от тяжести вещмешка, спину после ночи на холодной земле стягивало узлами, которые никак не желали распускаться. При всем при том переход давался ей легче всего. На марше не приходилось думать, не приходилось надеяться, даже верить в цель впереди не требовалось. Легче всего не думать и не надеяться, просто переставлять стертые в кровь ноги, одну за другой, пока не прикажут остановиться.

Она бы так и шагала день за днем, проваливаясь по ночам в забытье, если бы не Крыса.

Вопреки вероятности, девочка умудрялась поспевать за Гвенной. В ее маленьком теле крылась пугающая, почти противоестественная выносливость. Но на все попытки заговорить с ней Крыса отворачивалась и отступала на всю длину цепи.

– Джонон будет тебя мучить, – втолковывала ей Гвенна.

Кончался четвертый день пути, и она давно отказалась от попыток обучить девочку простейшим фразам. Гвенна бы и вовсе забросила это дело, но ей тошно было представить девочку пристегнутой к лекарскому столу и Джонона, пытающегося вырезать или выжечь из нее правду. И потому она не оставляла попыток.

– Тебя мучить, – повторила она, тыча в девчонку пальцем. – Он тебя отымеет на хрен.

Крыса смотрела на безлюдные холмы.

– Она не понимает.

Гвенна обернулась. Историк беззвучно подошел к ней сзади. Он, хоть и был весь изломан, двигался легко, почти бесшумно ступал по неровной земле.

– Хоть бы хны, дерись оно все конем, – устало отозвалась она. – Можете сами попробовать.

– В данном случае Джонон прав, – помотал головой Киль. – Девочка скорее поверит вам.

– Потому что я женщина? – устало огрызнулась Гвенна. – Потому что по возрасту гожусь ей в матери? Так я ей не мать!

– Потому что вы заслуживаете доверия, – ответил историк.

И прежде чем она нашлась с ответом, ушел в голову колонны, оставив ее скованной с девчонкой и одновременно одинокой.

Ближе к вечеру кто-то из солдат подстрелил оленя, и на привале Паттик принес Гвенне с Крысой мяса.

– Вот, – неловко сказал он, протягивая еще шипящий с огня кусок на палочке.

– Спасибо, – кивнула Гвенна.

Легионер еще постоял, будто хотел что-то сказать, потом резко отвернулся и ушел к своему костру. Гвенна смотрела ему вслед. Трудно было поверить, что это он пошел за ней на вражеский корабль – считаные месяцы назад.

Она все еще смотрела вслед Паттику, когда Крыса бросилась на нее с ножом.

Гвенна понятия не имела, где эта дрянь стянула нож, да и не важно это было. Крыса стремительно, бесшумнее тени, подскочила к ней и рубанула.

Спас Гвенну Блоха. Конечно, не он сам – до него были тысячи и тысячи миль, он готовил кадетов на Островах, и не подозревая о скованной с маленькой дикаркой Гвенне в самой заднице Менкидока. Но кадетские годы Гвенны он занимался с ними ножевым боем, и занимался серьезно. Его бесконечные упражнения невозможно было забыть: бой одним ножом, двумя ножами, на суше и в воде, против одного противника, двух, трех, против собак, против врага в пластинчатом доспехе, в кольчуге, без брони; работа с обоюдоострым кинжалом, стилетом, мясницким ножом и, да, вовсе без ножа, голыми руками против вооруженного. Она не задумываясь отбила удар, перехватила запястье, вывернула «вот так», и нож брякнул о землю. Четверть мгновения, и все. Крыса смотрела на нее, оскалив зубы, со слезами на глазах.

– Ты это брось, – сказала Гвенна, подбирая нож.

Девчонка явно готовилась к смерти. В девять лет отшагивает по тридцать миль в день прикованной к какой-то незнакомой стерве, еще и не сдается.

Гвенна тихо выругалась.

– Ладно. Попробуй еще раз.

Она бросила нож к ногам Крысы. Та вылупила на него глаза. Гвенна чуяла ее злость, голод, неуверенность.

– Давай, – подсказала она, показав рукой. – Попадешь в меня – твоя взяла.

Крыса была проворна, очень проворна. Ребенок не имеет права быть таким быстрым. Но ее не гонял с малых лет Блоха.

Она с силой ударила снизу. Гвенна увернулась, рубанула ее по локтю, выбила нож.

– Еще раз, – велела она, бросив нож девочке.

На этот раз Крыса не колебалась.

Она нападала снова, и снова, и снова. Гвенна ее обезоруживала. Это были не учения. Никакая не игра. Крыса делала все, что могла: целила в грудь, в лицо, в горло, всеми силами пыталась покалечить или убить. Один пропущенный удар, неточный перехват, и девчонка своего добьется, проделает в шкуре основательную дыру. В памяти Гвенны в тысячный раз всплыли слова императора – про умные ставки, выигрышные ставки и ошибку игрока. Глупее ставки, чем эта, и быть не могло – она ничего не выигрывала, а потерять рисковала жизнь, – но Гвенна поняла, что ей плевать. Броски Крысы отгоняли от нее – пусть на мгновения – все остальное: сомнения, отчаяние, вгрызавшийся в самое нутро миллионнозубый ужас. Весь мир для нее сузился до этого стремительного острия. Гвенна словно вернулась на Острова – в ритм атак и отражений, в охватывающее мышцы тепло, в готовность…

– Смотри, – сказала она, в который раз выхватив нож.

На сей раз она не стала его возвращать, а подняла над головой, повернув острием книзу, в самой простой угрожающей стойке.

– Ты хоть и быстрая, а хитрости тебе еще поучиться.

Сделав обманный выпад ножом, она другой рукой хлопнула девочку по щеке.

Крыса, перекосившись от ярости, отпрянула.

– Смотри, – велела Гвенна. – Чтобы обмануть, не нужны слова.

Она чуть подалась вправо, двинула правой рукой, а когда Крыса приготовилась защищаться, без особой нежности стукнула ее в висок рукоятью.

– Для защиты надо видеть разом три вещи. Нож… – Она указала на облитый огнем клинок. – Руку… и тело.

Гвенна ткнула себя в середину груди.

– Все это умеет лгать. Нож может смотреть вниз, а рука, – она мгновенным движением перевернула клинок, – тебя обманет. Или нож с рукой уведут в одну сторону… – Гвенна протянула руку. – …А тело прорвется с другой. Каждое из трех может солгать, и даже два сразу, но если ты научишься видеть одновременно руку, тело и нож… ты увидишь правду. А если нападаешь ты… научись эту правду скрывать. Давай еще раз, – велела она, возвращая нож.

Но Крыса не стала нападать. Она присела, из-за спутанных волос заглядывая Гвенне в лицо. Потом перевела взгляд на оружие.

– Нож, – сказала она.

– Понимаешь, не так важен нож, как… – Гвенна осеклась. – Шаэль меня побери! Да, это нож.

Вот тебе и «здравствуй, меня зовут…».

– Рука. – Крыса подняла руку.

Гвенна кивнула.

– Тело. – Девочка ткнула себя в грудь.

– Твое тело, – согласилась Гвенна.

– Нож. – Девочка нацелила его в грудь Гвенне. – Тело Гвенна.

Губы у Гвенны до боли растянулись в ухмылке.

– Верно, паршивка ты маленькая. Попади ножом в тело Гвенны.

И девчонка снова бросилась на нее.