Новейшая история еврейского народа. Том 3

Вытесняемые из всех отраслей труда сверху и снизу, галицийские евреи впадали в такой пауперизм, какого не знала ни одна страна Европы. Почти половина еврейского населения Восточной Галиции значилась в категории лиц без определенных профессий. Против этой нужды оказывались бессильными даже такие филантропические учреждения, как «Фонд барона Гирша», основанный в 1891 году на крупное пожертвование еврейского миллионера Морица Гирша, разбогатевшего на постройке железных дорог в Турции. Учредители «Фонда» поставили себе целью привлечь к ремесленному и земледельческому труду массу бедствующих еврейских торговцев; для этого устраивались профессиональные школы, ремесленные мастерские и земледельческие фермы. Но польская краевая власть всячески тормозила деятельность «Фонда», направленную к экономическому оздоровлению еврейства. По утвержденному в Вене уставу, гиршевские профессиональные школы для евреев дозволялось открывать лишь под условием преподавания на польском языке в Галиции и на немецком в Буковине. Еврея-питомца галицийской профессиональной школы сначала полонизировали, а когда он, подготовленный к ремеслу или земледелию, хотел заниматься своей профессией, ему преграждали путь польские национальные организации вроде «Сельскохозяйственных кружков». При таких условиях пауперизм усиливался из года в год, и единственным исходом для голодных масс являлась эмиграция. Десятки тысяч эмигрантов ежегодно отправлялись из Галиции в Соединенные Штаты Северной Америки вместе со своими бедствующими братьями из России. В далекой республике за океаном снова воссоединялись братские массы, давно разъединенные политическими границами вследствие разделов старой Польши между соседними государствами.

Если в Галиции евреи страдали от торжествующего национализма поляков, то в Богемии они чувствовали давление растущего национализма чехов. Старый чешско-немецкий спор не был разрешен введением австро-венгерской дуалистической конституции. Чехи претендовали на третье место в монархии и на широкую государственную автономию, подобную венгерской, а между тем их оставили при скудном земском самоуправлении. Немецкое меньшинство в Чехии так же усердствовало в германизации края, как поляки в ополячении Галиции, а чехи против этого оборонялись. И чехи и немцы тянули евреев к себе, причисляя их к своему составу на основании официального признака «обиходного языка», каковым раньше был преимущественно немецкий. В период 1880— 1900 гг. в Богемии числилось около 95 тысяч евреев, а в Моравии 45 тысяч, что в пропорции ко всему населению составляло меньше двух процентов. Сначала евреи, более близкие к немцам по языку и культуре, записывались в большинстве говорящими по-немецки и усиливали собою ряды германизаторов, возбуждая тем негодование чехов. Но постепенно, по мере развития немецкого антисемитизма и вследствие естественной необходимости ладить с большинством населения, усилилось тяготение к союзу с чехами, и к концу XIX века большая половина евреев (54%) в Богемии числилась в разряде говорящих по-чешски; только в Моравии сохранилось еще преобладание говорящих по-немецки (77%). В этой атмосфере страстной национальной борьбы нелегко было для евреев их положение меж двух огней. Глухая вражда, а иногда и экономический бойкот давали себя чувствовать то с одной, то с другой стороны. В котле политических страстей, Праге, дело иногда доходило до уличных столкновений. Среди чехов-шовинистов была распространена песенка: «Еврею и немцу гореть на одном костре». По части антисемитизма чехи оказались хорошими учениками немцев. Юдофобские памфлеты пражского профессора Ролинга распространялись и на чешском языке. Против этого напора с двух сторон богемско-моравское еврейство было еще слабее, чем галицийское, которое давлению извне могло противопоставить пассивное сопротивление густых, культурно обособленных масс, между тем как в чешских провинциях евреи были и численно меньше, и культурно менее обособлены. К самому концу XIX века в Богемии разыгрались события, которые могли напомнить старой еврейской Праге о давно прошедших временах религиозных войн.

В 1897 г. чешско-немецкая распря достигла крайнего напряжения. Министерство Бадени, уступившее чехам в вопросе о равноправности их языка, пало под напором протестов со стороны немцев; обструкция и скандалы в рейхсрате повели к его роспуску. В Праге на этот вызов ответили погромами, направленными против немцев и евреев с немецкими фамилиями. В первые дни декабря чехи разгромили здания немецкого университета, театра и других общественных учреждений; при разгроме же магазинов они не делали различия между немецкими и еврейскими. Из Праги погромы перекинулись в провинциальные города Богемии (Наход, Мельник и др.), где были случаи нападения на синагоги и еврейские школы. Там, где не было немецкого населения, евреи замещали его: их били вместо немцев. Это, однако, не помешало немцам-антисемитам там, где они были сильны (например, в городе Эгере), устраивать враждебные демонстрации и против чехов и против евреев.

Прошло два года, и антисемиты обеих враждующих национальностей соединились для общего похода против евреев на почве ритуального процесса, без которого не обходилось тогда ни одно порядочное антисемитское движение. Весною 1899 г., в сезон ритуальных обвинений, найден был в лесу близ чешского городка Полна труп чешской девушки, швеи Агнесы Груши, с перерезанным горлом. Арестованный по подозрению в убийстве молодой еврей Леопольд Гильзнер был предан суду только потому, что некоторые свидетели видели его в день убийства за городом на опушке леса еще с двумя, необнаруженными евреями. Обвиняемый упорно отрицал свою вину, и суду не удалось даже выяснить мотив преступления: половой аффект или месть. Но уже до суда антисемитские газеты, немецкие и чешские, прокричали на всю страну, что здесь совершено коллективное ритуальное преступление. Чешский антисемит д-р Бакса, выступивший на суде в роли гражданского истца, прямо заявил, что случай в Полне подтверждает существование «еврейского сообщества, убивающего наших христианских сограждан для получения их крови». Защитник подсудимого возразил: «Только позорной агитации антисемитской прессы можно приписать то, что Гильзнер сидит на скамье подсудимых: благодаря этой агитации поднято обвинение при отсутствии всяких улик против Гильзнера, только потому, что он еврей». Суд в Куттенберге признал Гильзнера виновным в совершении убийства при участии еще некоторых лиц и приговорил его к повешению (сентябрь 1899). Антисемиты ликовали: они писали в своих листках и брошюрах, что ритуальные преступления евреев уже доказаны судом, хотя на самом деле приговор суда совершенно не указывал на какой-либо религиозный мотив преступления. Темная толпа поверила, и пошла новая полоса антиеврейских эксцессов — в Праге, Полне, Голлешове и других местах.

Против внушенного антисемитами судебного приговора выступил с протестом один из лучших политических деятелей Богемии, пражский профессор Томас Масарик, позднейший президент Чехословацкой Республики. В своей брошюре «Необходимость пересмотра Полненского процесса» он на основании подробного анализа дела пришел к заключению, что совершена страшная судебная ошибка под влиянием общественных страстей. «Настоящим анализом Полненского процесса, — говорит он, — я хочу по мере сил искупить позор нашей журналистики, которая лживой и вызывающей передачей дела Дрейфуса (в 1898 и 1899 гг.) подготовила собственную чешско-австрийскую дрейфусиаду. В действительности весь Полненский процесс разыгрался под тяжелым давлением антисемитизма с его дикой, бессмысленной верой в ритуальное убийство». Правдивая брошюра была конфискована властями, но она получила распространение другим путем. В рейхсрате шли прения по запросу о Полненском процессе, внесенному еврейскими депутатами министру юстиции, и демократический депутат Кронаветтер воспользовался этим, чтобы прочесть с трибуны всю брошюру Масарика, которая, таким образом, могла быть напечатана в газетах в виде парламентского отчета, свободного от цензуры. Сам Масарик был привлечен к ответственности за оскорбление суда, а развращенные антисемитами студенты устраивали честному профессору враждебные манифестации. Но в Вене, Праге и других городах устраивались митинги протеста против местной дрейфусиады, которая, подобно французской, имела целью опорочить весь еврейский народ.

Дело Гильзнера имело еще длительный эпилог. По жалобе защитника осужденного кассационный суд в Вене отменил приговор куттенбергского суда, так как против правильности его экспертизы высказался пражский медицинский факультет. Дело вторично разбиралось судом в Пизеке (с октября по декабрь 1900 г.), под тем же высоким давлением антисемитской атмосферы, и снова Гильзнеру был вынесен смертный приговор, хотя прокурор отверг религиозный мотив убийства как «бессмысленную сказку». Император Франц-Иосиф, вследствие ходатайства о помиловании, заменил осужденному смертную казнь пожизненной каторгой (1901). Таким образом, и Богемия заплатила дань призраку средневековья, ставшему черною тенью на грани двух столетий «высшей культуры».

Трагические ноты послышались в Праге в собрании «Общества чешско-еврейского единения», раньше основанного еврейской интеллигенцией с целью сближения с чехами. Член «Общества» д-р Рейнер констатировал банкротство этого идеала. «Мы одиноки, — воскликнул кающийся ассимилятор. — Мост, соединявший нас с еврейской массой, давно разрушен, а чехи поворачиваются к нам спиною. Нужно закрыть все наши чешско-еврейские союзы. Более 20 лет существует наш студенческий союз, пять лет— наше «Чешско-еврейское единение», четыре года — «Политический союз», и чего мы этим достигли? Каких результатов достигли мы путем ассимиляции в области хозяйственной, общественной и политической? В области хозяйственной чехами провозглашено начало: «Свой к своему» (swuj к swemu) и пароль: «Покупайте только у христиан!» Ассимиляция политическая привела к признанию нас чужими, людьми другой расы, чуждой национальности. С немцем идти мы не желаем, с чехом не можем».