Новейшая история еврейского народа. Том 3

Поэт угадал душевное настроение народа, в котором кишиневский погром пробудил чувство мести и борьбы. Революционное настроение молодежи сильно поднялось. Всех охватил порыв к организации самообороны. Немедленно после катастрофы 6-7 апреля кружки самообороны стали формироваться в разных местах Украины и Литвы. Плеве узнал об этих приготовлениях и смутился: увидел, что кровавая расправа, предпринятая с целью запугать еврейских революционеров, приводит к обратным результатам. В циркуляре к губернаторам министр поспешил уведомить, что «никакие кружки самообороны терпимы быть не должны» и что власти обязаны принимать меры «к предупреждению насилий и подавлению беспорядков». Как показали позднейшие события, второй пункт нигде не соблюдался, но зато первый исполнялся с неумолимою жестокостью: при дальнейших погромах войска прежде всего расстреливали отряд еврейской самообороны.

Боль и стыд за дни Кишинева вооружили руку юноши-идеалиста, Пинхаса Дашевского, против ближайшего виновника резни, Крушевана. Студент Киевского политехникума, сионист-социалист, Дашевский приехал в Петербург, где тогда находился Крушеван, с целью отомстить мерзкому наемнику юдофобии, который зажег кишиневский пожар и еще продолжал свое преступное дело (в это время он при поддержке Плеве издавал в Петербурге юдофобский листок «Знамя»), 17 июня Дашевский в центре столицы, на Невском проспекте, напал на Крушевана и ножом нанес ему рану в шею. Рана оказалась настолько легкою, что пострадавший, отказавшись от скорой помощи в ближайшей еврейской аптеке, отправился домой, но Дашевского задержали и предали суду. На предварительном следствии он прямо заявил, что хотел убить Крушевана, чтобы отомстить за кишиневскую бойню. Дело разбиралось в окружном суде при закрытых дверях. Суд приговорил обвиняемого к тяжкому наказанию: к пятилетним принудительным работам в арестантских ротах. Кассационную жадобу защиты (Оскара Грузенберга) Сенат оставил без последствий. Юноша, выразивший в безумном порыве священный гнев народа-мученика, пошел в оковах в среду уголовных преступников, а подстрекатель к массовым убийствам продолжал свое дело под покровительством высшей власти.

Полицейский ум Плеве быстро сделал вывод из дела Дашевского. Он понял, что кишиневская резня должна воспламенить еврейское национальное чувство и революционизировать сионистов, и поэтому направил аппарат репрессий против национальных организаций. В июле 1903 г. был разослан всем губернаторам «совершенно секретный» циркуляр, в котором предписывалось принять решительные меры против пропаганды идей сионизма, который отклонился от своей первоначальной цели, переселения евреев в Палестину, и «направил свою деятельность на укрепление еврейской национальной идеи, проповедуя сплочение в замкнутые организации на местах их нынешнего пребывания». На основании этого циркуляра полиция в разных местах воздвигла гонения на сионистов: запрещали продажу акций Палестинского Колониального банка, сборы в Национальный Фонд, собрания и съезды сионистских кружков. Вскоре борьба с еврейским национально-революционным движением привела к новой катастрофе.

В бойком торговом городе Белоруссии, Гомеле, где евреи составляли большую половину населения, сионисты и бундисты сформировали свои отряды самообороны на случай погрома. Им удалось прекратить драку крестьян с евреями на рынке, которая грозила перейти в погром, причем был убит один крестьянин (29 августа 1903 г.). Гомельские христиане, в особенности рабочие при железной дороге, не могли мириться с нарушением установленного порядка, по которому христиане должны бить евреев, а не наоборот. Через два дня (1 сент.) из железнодорожных мастерских вышла толпа русских рабочих и начала громить еврейские дома и синагоги: к ним присоединилась и часть мещан. На площади буянов встретил отряд еврейской самообороны в несколько сот человек. Погромщики, несомненно, отступили бы перед смелым отпором обороняющихся, но в этот момент появились солдаты и дали ружейный залп в сторону евреев; трое защитников пало на месте и несколько было ранено. Видя поддержку со стороны войска, погромщики ободрились и с большим рвением продолжали дело разрушения. Везде цепь солдат охраняла их от еврейских групп самообороны; смелых защитников, пытавшихся прорвать цепь, солдаты отгоняли ружейными прикладами и штыками, а погромщикам не мешали бить, разрушать и грабить. К вечеру погром прекратился, дав следующие результаты: 12 убитых и тяжелораненых евреев, 8 убитых и раненых христиан, много евреев избитых и легкораненых, около 250 разграбленных еврейских квартир и лавок. Арестовано было полицией гораздо больше евреев, чем христиан.

Через несколько дней в Гомель приехал могилевский губернатор, созвал представителей еврейского общества в Городскую думу и произнес такую речь: «Вы сами виноваты во всем случившемся. Евреи теперь стали руководителями, зачинщиками во всех антиправительственных движениях. Весь этот Бунд и социал-демократия — все евреи. Вы пропагандируете среди нецивилизованного населения непокорность, борьбу с правительством, но масса русская этого не хочет и обращается против вас самих». Устами губернатора говорил сам Плеве. В появившемся после погрома лживом «правительственном сообщении» все случившееся в Гомеле было представлено как результат нападения евреев на русских горожан и солдат, вследствие чего «обороняющиеся» солдаты вынуждены были стрелять. Вывод гласил: «причина беспорядков — крайне враждебное и вызывающее отношение к христианам со стороны местных евреев». Так извращалась правда в официальном акте, так превращали героев самозащиты в виновников насилия.

Осенью 1903 года было закончено судебное следствие по делу о пасхальном погроме в Кишиневе. Следствие велось так, чтобы замести все следы предварительной организации погрома. Были тщательно изъяты из следствия все представители власти и русского общества, участие которых с очевидностью выяснилось на допросах, и суду преданы были только наемные убийцы или добровольцы разбоя из простонародья, в числе 400 человек. Боясь, что на суде откроется истина, министерство юстиции по соглашению с Плеве распорядилось, чтобы нашумевшее в Европе дело разбиралось при закрытых дверях. Во время судебных прений, отголоски которых проникали за стены закрытого зала суда, гражданским истцам из лучших представителей адвокатуры удалось доказать, что на скамье подсудимых сидят только слепые орудия преступления, между тем как подстрекатели толпы не привлечены к суду. На этом основании они требовали, чтобы дело было направлено к доследованию. Суд отказал им в этом. Тогда адвокаты, после внесения мотивированных заявлений, стали один за другим покидать зал заседаний. Наиболее видный из гражданских истцов, русский адвокат Карабчевский, сказал в своем заявлении: «Весь Кишинев был превращен во время эксцессов в громадный цирк древности, где пред глазами любопытных зрителей из администрации и армии, перед празднично одетой толпой, сгонялись на арену с одной стороны безоружные жертвы, а с другой на них напускались разъяренные звери, пока не последовал сигнал: конец! — и ужасающее зрелище сразу прекратилось». После ухода гражданских истцов суд свел все дело к обычному уголовному преступлению и приговорил первую группу подсудимых к каторжным работам, но гражданские иски разоренных евреев были оставлены без удовлетворения. Когда спустя полгода потерпевшие предъявили в Сенате гражданские иски к уволенному после погрома губернатору фон Раабену и его помощникам, как виновникам их разорения, ответчики цинично заявили, что «убытки евреев в несколько раз покрыты пожертвованиями из России, Западной Европы и Америки», — и высшее судилище империи тоже отказало в гражданских исках. Правительство не хотело создать прецедент возмещения убытков, причиненных его агентами разгромленным евреям, ибо «это поставило бы представителей администрации в безвыходное положение», как наивно объяснял кишиневский губернатор: пришлось бы увеличить государственный бюджет на миллионы рублей, чтобы расплачиваться за официальных попустителей погромов.