Новейшая история еврейского народа. Том 3

§ 50 Культурное движение и спор языков в России

В большом российском центре еврейства культурное движение имело массовый характер и было связано с реальными вопросами дня. В годы контрреволюции вся энергия, отброшенная от политической борьбы, хлынула в область культурной работы. От всех завоеваний революции, кроме урезанной конституции, уцелели еще остатки политических свобод: свободы слова, союзов и собраний. Это давало возможность учреждать разные культурные общества и устраивать публичные собрания с чтениями и дебатами. В 1908 г. в Петербурге возникло «Еврейское литературное общество» и вслед затем открылось свыше ста отделений его в провинции. Везде происходили многолюдные собрания, в которых дебатировались не только литературные, но и социальные вопросы. Одновременно было учреждено «Еврейское историко-этнографическое общество» (Винавер, Дубнов и др.), которое с 1909 г. издавало в Петербурге научный трехмесячник «Еврейская Старина». Открытые в Петербурге в 1907 году бароном Давидом Гинцбургом Курсы востоковедения представляли собой нечто вроде высшего института еврейских знаний, который, однако, в течение десяти лет оставался в состоянии эмбриона. Старое «Общество просвещения» сосредоточило свою деятельность на создании широкой сети народных школ с русским и еврейским языком преподавания.

В связи с проблемою национального воспитания становился все более актуальным вопрос о языке. Все, кроме ассимиляторов, сознавали необходимость реформы общеобразовательной школы для еврейских детей в том смысле, чтобы все предметы преподавались на родном языке учащихся. Спор шел только о том, какой язык признать родным: обиходный ли язык народных масс, идиш, третируемый противниками как жаргон, или древнееврейский язык, который нужно через школу сделать родным, оживить его и из литературного превратить снова в разговорный. Сионисты держались последнего взгляда: они вводили преподавание на древнееврейском языке, устраивали кружки говорящих по-древнееврейски («Сафа берура») и вообще стремились сионизировать диаспору, как бы готовя народ к исходу в Палестину. Народники требовали, чтобы детей обучали на их материнском языке; демократическая интеллигенция старалась говорить на идише в публичных собраниях и постепенно возвела его в ранг равноправного языка, успешно конкурирующего с русским. Спор между гебраистами и идишистами вышел далеко за пределы школьного вопроса и стал общей национально-культурной проблемой. Ведь язык наряду с территорией является главным устоем национальности, и те, которые не верили в возможность сделать еврейский народ территориальным в Палестине или другом месте, не могли не дорожить языком многих миллионов евреев, как политическим и культурным орудием и как могучим средством против ассимиляции.

Разгорелся спор языков. Обе стороны, гебраисты и идишисты, доходили до крайностей, а нередко и до публичных скандалов: в собраниях крикуны каждой партии требовали от ораторов, чтобы они говорили на признаваемом ею языке. Крайние гебраисты пустили в ход лозунг: «или по-древнееврейски, или по-русски» (Oi ivrith, oi russith), презирая «язык голуса» (на конференции русских сионистов в Гамбурге в 1909 г. докладчику не давали говорить на идише). С другой стороны, многие идишисты выражали свое презрение к «мертвому» древнееврейскому языку и даже его литературе, считая, что отныне только живой язык народных масс должен царить во всех областях жизни. В 1908 году идишисты, по инициативе Л. Переца и Н. Бирнбаума, созвали в буковинском городе Черновице конференцию для обсуждения вопроса о еврейском народном языке. В конференции участвовали, кроме названных инициаторов, известные писатели Шолом Аш, Номберг и Житловский. Радикалы идишизма, преимущественно представители Бунда, требовали признания народного языка единственным национальным языком, между тем как умеренные, в том числе и наиболее видные писатели, предлагали признать его только равноправным с древнееврейским языком. Одержало верх последнее мнение, и конференция приняла резолюцию о признании идиша одним из двух национальных языков («eine nationale Sprache», а не «die nationale Sprache»).

Русское правительство эпохи реакции с тревогою смотрело на рост национально-культурного движения в еврействе и пыталось остановить его, как оно это делало по отношению к однородным движениям украинскому и польскому. Министр Столыпин в циркуляре к губернаторам указывал, что культурно-просветительные общества инородцев содействуют пробуждению в них «узкого национально-политического самосознания» и ведут к «усилению национальной обособленности», а потому всякие общества украинцев и евреев, учрежденные с такою целью, должны быть запрещены. Летом 1911 года были закрыты по распоряжению правительства «Еврейское литературное общество» в Петербурге и все его 120 отделений в провинции, которые развили особенно интенсивную деятельность по устройству библиотек, курсов еврейского знания, публичных собраний и лекций. Однако погром, направленный против еврейской духовной культуры, не так скоро достиг цели, как обычные легальные и уличные погромы. Несмотря на все притеснения, культурная работа продолжалась в различных обществах и нелегальных кружках.

Продолжался и тот литературный ренессанс, который начался в России в конце XIX века и был лишь временно прерван бурею революции. Параллельно шло развитие еврейской литературы и прессы на русском и обоих еврейских языках. Общественное оживление сказалось в росте периодической печати. Наряду с крупными еженедельниками на русском языке («Новый восход», «Рассвет» и «Еврейский мир» в Петербурге) выходили ежедневные газеты на древнееврейском («Гацефира» и «Гацофе» в Варшаве и «Газман» в Вильне) и ежемесячник «Гашилоах» в Одессе. В это время впервые разрослась пресса на идише: «Фрайнд» в Петербурге, «Гайнт», «Момент» и другие ежедневные газеты в Варшаве, имевшие десятки тысяч читателей. Выдвинулся ряд талантливых публицистов, которые часто вопросы дня связывали с высшими проблемами еврейства. Еще откликался на эти вопросы Ахад-Гаам, который своим ясным, спокойным словом смирял буйство радикального политического сионизма, но в своем увлечении гебраизмом не был в такой же мере чуток к росту народной «идишистской» культуры и вообще к задачам голусного автономизма (его

статьи «Отрицание голуса», «Спор языков» и другие, 1909-1910). Односторонним гебраистом был редактор «Гашилоах» Иосиф Клаузнер, который, кроме публицистики и литературной критики, работал еще в области еврейской истории и впоследствии перенес туда центр своей деятельности. В то же время в статьях «Рассвета» гремели максималисты сионизма и крайние «отрицатели голуса» Абрам Идельсони Владимир Жаботинский, лучший пропагандист сионистской партии. Резко враждебен сионизму был социал-демократический Бунд, пресса которого преследовалась цензурой и часто импортировалась нелегально из-за границы. Эта партия имела своего даровитого публициста в лице Владимира Медема (ум. 1923). Сын еврейского военного врача в Минске, окрещенный при рождении, он в студенческие годы вернулся к своему народу, вступил в Бунд и впоследствии усвоил еврейский народный язык. В своих статьях на русском языке и на идише Медем сначала развивал идею «нейтрализма» в споре между националистами и ассимиляторами (1906), но позже он напечатал статью «Tiefer im Leben» (варшавская газета «Лебенсфраген», 1916), где признался, что «логика общественной жизни, более сильная, чем логика человеческой мысли», убедила его в необходимости активной борьбы за национально-культурную свободу, поскольку это составляет потребность еврейских масс. Равнодействующая линия между этими направлениями проходила в публицистике «Фолкспартей» и других демократических групп (журналы «Еврейский мир» и «Ди идише Вельт», где участвовали С. Ан-ский, И. Эфройкин, С. Нигер, М. Ратнер, А. Перельман и др.).

В художественной литературе появилось много новых сил рядом с прежними. Еще очаровательно пела муза Бялика, первое собрание стихов которого (1910) имело огромный успех как в еврейском оригинале, так и в русском переводе Жаботинского. Фаланга даровитых молодых поэтов (Залман Шнеур, Яков Каган, Яков Фихман, Давид Шимонович и др.) напоминала, что вторая юность еврейской музы еще не кончилась. В художественной прозе с древнееврейским соперничал идиш. Абрамович-Менделе занимался ликвидацией своей жизненной работы на обоих языках; Перец все более впадал в символизм (драмы «Ди голдене кейт», «Байнахт афн алтен Маркт»); юморист Шолом-Алейхем достиг наибольшей популярности именно в эти годы, когда появилось собрание его старых и новых произведений. Талант Шолома Аша развернулся в годы, последовавшие за революцией. Его драмы имели шумный успех на еврейской и на русской сцене («Moschiach’s Zeiten», «Der Gott fun nekomme», «Jüchuss» и др.), а его бытовые новеллы составляли дополнение к его эпосу еврейского местечка (§ 39). Новеллист Гирш Номберг (ум. 1928) рисовал жизнь еврейской полуинтеллигеции в отсталой русской Польше («Флигельман» и др. повести), но потом перешел к газетному фельетону на общественные темы. Короткие эскизы Авраама Рейзена из еврейского быта напоминают манеру русского новеллиста Чехова. Давид Бергельсон дебютировал бытовою повестью «Arum Woksal» (1909) и затем писал психологические романы, изображающие типы «мечтателей гетто» на Украине («Noch Alemen», 1913 и др.).

Среди этих писателей, вышедших прямо из еврейских местечек, появилась вдруг фигура Ан-ского (псевдоним Семена Рапопорта, 1863-1920), который многие годы провел за границей, в политической эмиграции, и вернулся в Россию в революционный 1905 год. Этот социалист-революционер превратился в пламенного еврейского народника, перешел от русской повести к еврейской, стал писать на идише и собирать материал по еврейскому фольклору (в 1912-1913 гг. он организовал для этой цели особую экспедицию по «черте оседлости»). Под влиянием Переца он перешел от реалистической повести (автобиографический роман «Пионеры», поэма на идише «Ашмедай» и др.) к символической драме и незадолго до смерти написал свою хасидскую драму «Дер Диббук», которая вскоре сделалась популярнейшею пьесою еврейского художественного театра. Одновременно развилась и литературная критика. Сначала Баал-Махшовос (врач Изидор Эльяшев из Ковны, 1873-1924), а потом Самуил Нигер (Чарный) сделались истолкователями нового литературного творчества в духе лучших традиций европейской художественной критики.

Началось движение и в области еврейской науки. «Еврейское историко-этнографическое общество» в Петербурге издавало тома «Регест», или свод материалов по истории русских евреев, а в своем журнале «Еврейская Старина» (ред. С. Дубнова) давало ряд исторических и этнографических исследований. Статьи по новейшей истории русских евреев печатались также в сборниках «Пережитое» (1908-1912, четыре тома под редакцией С. Гинзбурга). Выдвинулся ряд исследователей в этой области: Юлий Гессен по истории правового положения русских евреев, Израиль Цинбергпо истории еврейской литературы, М. Соловейчик по библейской критике. В Галиции усердно исследовали историю польских евреев: Меир Балабан, автор крупных монографий об общинах Львова и Кракова и многочисленных статей о различных эпохах польско-еврейской истории (на польском, немецком и русском языках); Игнац Шиппер, исследователь экономической истории евреев в Польше в средние века; Моисей Шор, автор монографий о кагальной организации евреев в Польше и об общине Перемышля. Много научных работников группировалось вокруг большой «Еврейской Энциклопедии» на русском языке (16 томов, Петербург, изд. Брокгауз—Ефрон, 1908— 1913). Она составлялась по образцу американской «Jewish Encyclopedia» со многими дополнениями особенно по истории польско-русских евреев, при участии д-ра Л. Каценельсона, барона Д. Гинцбурга, А. Гаркави, М. Вишницера и названных выше научных сил.