Через пропасть в два прыжка

9. НЕТ ПРОРОКА В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ

Зеленый коридор таможни проглотил Орловского, с грустью посмотревшего на Вашко и как-то неуверенно взмахнувшего на прощание рукой. Вашко поднял руку над головой и долго качал в воздухе пальцами-сосисками. Настроение было паршивое: он вообще не любил участвовать в проводах.

— Можно вас на минутку? — Вашко удивленно посмотрел на полноватого холеного мужчину, рядом с которым стояло несколько молодых людей, чем-то похожих друг на друга выражением лиц, выправкой. Они старательно смотрели по сторонам, делая вид, что здесь оказались абсолютно случайно.

— Слушаю вас… — Вашко внутренне напрягся.

— Иосиф Петрович? Не ошибаюсь?

— Точно так.

— Вы коммунист?

— Предположим, да, — вам какая разница?

— И как это согласуется с тем, что вы провожали иностранного корреспондента?

— А никак! — неожиданно разозлился Вашко. — Какое ваше дело!

— Не скажите. У вас будут неприятности! Он уехал не совсем по своей воле. Он выдворен за пределы Родины! Вы это понимаете?

— Кто вы? — спросил Вашко и тотчас осекся — он заметил темно-синий номенклатурный пиджак, проглядывающий под воротником плаща.

— Вам это предстоит узнать в будущем.

— Знаете, что я вам скажу, — он порядочнее всех нас. Он даже не дал мне понять, что его высылают. Я думал, сегодня такое невозможно!

Незнакомец рассмеялся. На лицах молодых людей Вашко так ничего и не смог прочитать — ни участия, ни ненависти.

— Вы чудак! — коротко бросил незнакомец, направляясь к выходу из вокзала.

— Боюсь, уважаемый, что вам этого не понять.

— Посмотрим! — вся четверка как-то ловко просочилась сквозь двери и исчезла в ночи.

Вашко, постояв секунду-другую, направился к телефону.

Для него не было понятия «поздно», он звонил тогда, когда считал необходимым. Это качество не очень нравилось его друзьям и знакомым, но с этим они как-то научились мириться. Кто-то прощал Вашко эту весьма неприятную привычку, кто-то отключал на ночь телефон. Евгений Лапочкин телефон не отключал.

— Живой, сынок? — голос Вашко был глуше обычного.

— Нормально… Как вы?

— Не беспокойся, у меня все хорошо. И с журналистом все в порядке. Слушай, здорово они тебя?

— Фонарей, конечно, успели навешать. Вывеска чуток подпорчена, но ерунда все это. Жена приезжает лишь в четверг — мои синяки заживут, как на собаке. Хотите, насмешу?

— Давай, попробуй. Может, именно этого мне сейчас и не хватает.

— Она везет для вас настоящего омара… Как на той фотографии! — Вашко молчал. — Вы меня, наверно, не поняли, Иосиф Петрович? О-ма-ра! Омара! Вы же хотели увидеть.

— Спасибо. Ты мне лучше скажи вот что… Где эта компания, а?

— Так после выстрелов ребята из ГАИ подскочили, потом автопатрули. В Бутырке! Я их записал за нами. Правильно?

— Молодец. Когда будешь крутить это дело, знай: они имеют отношение к Аббасову. За ними числится много, но расследуя, получишь палки в колеса. Постарайся сразу же подключить мужиков из УБХСС — для них тоже хватит материалов.

— Не понял, Иосиф Петрович… Вы как-то не хорошо говорите. А вы? Что вы придумали? — тревога в голосе Лапочки-на нарастала.

— Ты забыл, что я с сегодняшнего дня в отпуске. Бери все на себя — теперь ты главный! Ладно, давай спи, залечивай раны. — Он повесил трубку, вышел из аэровокзала и, пройдя к стоянке, сел в машину.

Шоссе было почти пустым. Изредка проскакивали такси, в этот час и у них не так много работы. В голове неотступно крутилась одна и та же мысль. Вашко повторял ее раз за разом, не зная, к чему она сейчас. Но она раз за разом возвращалась и проплывала в мозгу, вызывая неясную тревогу и беспокойство.

— Нет пророков в своем отечестве… Нет! — Вашко произнес ее вслух, и от этого ничуть не стало легче — в нем завелся какой-то скользкий холодный червь, разъедающий сознание.

Подъехав к дому, Вашко поставил машину у подъезда и, подумав секунду-другую, закрыл машину, оставив ключи в замке зажигания — он знал, что у соседа есть запасной комплект и он сможет открыть ее без труда. Домой идти не хотелось, и он медленно поплелся к центру. Напротив телеграфа в стеклянной будке одиноко застыл милиционер. Он то стоял неподвижно, то, борясь со сном, начинал ходить взад и вперед по мостовой. Вашко подошел к телефону — Киселев сразу снял трубку.

— Леонид, это я, Вашко! Разбудил, как всегда… прости!

— Ну, что, — ответил Киселев недовольным голосом, — всех преступников поймал?

— Нет.

— А журналиста нашел?

— Он улетел в Швецию. Мы проморгали парня. Мне было, честно говоря, неловко, и я его проводил.

— Старый ты дурак! Его же… — начал Киселев, и вдруг осекся.

— Я так и думал, что ты знал о выдворении.

— Знал или нет — не твое дело. Ты что, не мог дома посидеть?

— Мог, но сделал все наоборот.

— Что? До самого аэропорта?

— Да!

— Ты понимаешь, что этого не простят? Ты, насколько мне известно, на удочке у прокуратуры. Ты думаешь, тебе не добавят и это? Учти, ни Торшин, ни Пимачев ничего не забывают. Им нужен козырь, и ты им его дал.

— Я тебя поймал! Ты сам назвал фамилии, я тебя за язык не тянул.

Киселев недовольно хмыкнул.

— Что делать, Леон?

— Что делать… А раньше подумать не мог? Тебе же до пенсии чуть больше года, а как мальчишка ввязался в игру, в которой нет победителей.

— Сам знаешь, эта трясина затягивает в расследование все новых людей… А все так просто начиналось — подумаешь, уволили двух милиционеров.

— Теперь мне в связи с твоими открытиями надо ввязываться в игру. Гордишься, небось, что вскрыл центровую группировку?

— От гордости, того и гляди, джинсы лопнут. О чем ты говоришь, Леон! Разве в одном центре дело? А щупальца?

— Какие щупальца, Йоса? Ты случаем, не выпил?

— Пьян до безобразия. Да еще эта зараза висит над городом — будь моя воля, расколол бы ее на куски.

— А, как всегда, шутку ешь. Что там у тебя висит?

— Луна…

— Остановись, приятель! Ты что хочешь сойти с ума?

— Выходит, так. Тошно мне, Леон.

— Держись, Иосиф. Мне не легче. Ступай домой, отдыхай. Завтра встретимся, поговорим.

Вашко повесил трубку и вышел на тротуар. На крыльце телеграфа толпился немногочисленный полуночный народ. Милиционер по-прежнему мерил шагами асфальт. А в небе пронзительным светом горела ненавистно спокойная луна — она висела над городом, словно привязанная к звездам на башнях, зацепившись за купол колокольни Ивана Великого. Вашко хотелось прийти к подножию храма и закричать «во всю Ивановскую» площадь, словно древнему глашатаю: «Люди! Что же это делается? Доколь это будет продолжаться…»