Через пропасть в два прыжка

— Хорошо, с деньгами понятно. А зачем сводить его с ума? На наследство ей не рассчитывать при таком раскладе. Брак не зарегистрирован, а?

— А мы это не проверяли! — Лапочкин вплотную приблизился к Вашко. — Если он втихую был заключен, то какая ни то лимитчица могла, к примеру, получить столичную прописку. А к шикарной городской жизни не грех добавить и денег от продажи машины и сдачи облигаций.

— Ерунда! Он прописан один — сам проверял… Себе веришь?

— Ну, хорошо. А деньги?

— Допускаю, но это лишь гипотеза… Доказательств нуль!

Лапочкин подошел к креслу, одним пальцем поднял пиджак и, не торопясь, натянул его на плечи.

— Если хотите, то могу поделиться некоторыми соображениями. При его образе жизни: работа, дом, магазин — он не в состоянии был найти себе даму для утешения — ему обязательно кто-то должен был помочь. Подсунуть, так сказать, девчонку.

— А цель? — Вашко по-прежнему не успевал за ходом мыслей Евгения.

— Все та же. Взять деньги!

— На кого думаешь?

— Пока ни на кого.

— Ладно, хватит! Сегодня же свяжись с криминалистами и все, слышишь, абсолютно все разузнай про эту чертову банку. Голову даю на отсечение — там глюкозиды! Если так, то сегодня же преступник в наших руках.

— Думаете на покупателя автомобиля?

— Думаю! — вскинулся Вашко. — Не то слово… Сто против одного — его работа!

— А зачем?

— Пока не знаю, но если топать от частного к общему, от яда к мази, то следствие прямое. — Лапочкин нехотя пошел к двери. — Куда?

— А вы же сами сказали — к криминалистам… По поводу баночки.

— Стой! Найди хорошего художника, съездишь к старухе и пусть попробует нарисовать портрет той дивчины.

— Слава богу, поверили. В этом есть, Иосиф Петрович, определенный резон — сердцем чую. Что же касается художника, то вы, видимо, запамятовали. Она же ни хрена не видит. Слепая, как курица — все в слух ушло!

— Действительно, — раздраженно заметил Вашко. — А ты, вроде, говорил, что она заметила возраст — «около двадцати»? Чего-то, выходит, видела?

— По голосу определила…

— Да, да… Ладно, иди!

Оставшись один, Вашко подошел к зеркалу. На него взирал пожилой, в мягком костюме мужик, с коротковатыми брюками, набрякшими, покрытыми морщинами веками… Тут же он вспомнил о Тушкове и подумал, что все же Лапочкин, пожалуй, перебарщивает — двадцатилетняя для такого это слишком… Тридцать — тридцать пять — куда ни шло…